- Я - другое дело, - сказал он кисло. - Не вали, пожалуйста, всех в одну кучу… и вообще: кто он тебе - Евдокимов? Брат, что ли? Вел он себя в высшей степени трусливо, сначала отнекивался, отрицал авторство и только тогда признался, когда доказательствами к стене приперли. Нет, уж коли нарисовал, так хоть имей мужество признаться. Держись с достоинством, а то: не я… не я… Дерьмо!
- Игорь! - с болью вскрикнула Наденька. - Нельзя ж так. Если ты против кого - я уже замечала не раз, - так он сразу у тебя: дерьмо!
- Надя, ты не права! - в его голосе зазвучало ничем не прикрытое раздражение.
- Зато ты всегда прав.
- У вас здесь будут занятия? - в дверь просунулась бородатая физиономия, жующая коржик.
- Нет-нет! - Игорь быстрым шагом вышел из аудитории. "Пора кончать", - вдруг трезво, холодно подумалось ему.
Сам виноват!
Игорь не шел - летел по коридору, стремительно, в никуда.
Ведь слово себе давал: никаких нюансов! На стороне, мимолетное, случайное - да ради бога! Но в институте, и четыре месяца! Идиот! Кретин! Шею себе свернешь - на радость Сперанским… И куда она лезет? Евдокимов! Подумаешь, тоже мне героя нашла…
- Игорь Михайлович!
За рукав его дергала, не сознавая фамильярности своего жеста, уборщица, старая тетка с усталым брезгливым лицом и серебряными серьгами, похожими на массивные кольца, которые носят добродетельные семьянины.
- Что, Игорь Михайлович, Черную лестницу закрываете?
- А в чем дело? - насторожился Игорь, ожидая почему-то недовольства, но видя, что ошибся и татарка растерялась, услышав стальные нотки в его голосе, он помягчал.
- Да, вот закроем на какое-то время.
- И очень правильно! Грязи меньше будет, - закивала татарка, и сквозь густую паутину морщин забрезжила блеклая улыбка.
- Вот именно: меньше грязи!
Народ! Он всегда поймет правильно и поддержит! - Эта мысль придала ему силы и освежила уверенность в своей правоте. Но ненадолго.
Чем ближе приближался вечер, тем все более неспокойно чувствовал себя Игорь. С Надькой он так и не договорился, а ему было что ей сказать. Хотелось решительно объясниться: или она будет мешать ему, как сегодня… Да, конечно, за наши встречи я наговорил ей много лишнего на свою голову, но мне ничего не стоит с ней порвать, хорошего понемножку. Да я просто порву с ней, чтобы доказать себе, что могу с ней порвать!
Кого он хотел обмануть?
Шли занятия, на которых Игорь изнывал от привычной тоски, мучительно заставляя себя хотя бы изредка прислушиваться к ответам студентов, повторяющих с большим или меньшим успехом азбучные истины вялыми, бесцветными голосами. Вот таким же голосом Танька жалуется мне на Колькину неугомонность или на мое же наплевательское к ней отношение.
С самого начала неправдоподобное "порвать с Надькой!" сменилось на более снисходительное и реальное "объясниться!", ну и это "объясниться!" скоро стало превращаться лишь в повод, в жалкий, наскоро выдуманный повод, чтобы спасти легко ранимое мужское самолюбие, и хотелось, конечно, не объясняться, а увидеться, поговорить, посмеяться, обнять Надюшку и не выпускать из рук.
Он искал бы с ней немедленной встречи в Институте, но для этого требовалось с ней предварительно условиться: не хватать же ее за рукав на глазах у всех в коридоре?
В конце концов он не выдержал и рискнул: разыскал в расписании, где у нее следующая лекция, и направился к концу перерыва на перехват. У двери аудитории столпилась масса студентов: лекция читалась для всего четвертого курса, но, как и следовало ожидать по закону всемирной подлости, Надьки среди них не оказалось. Наверное, уже прошла внутрь. Тем не менее Игорь проторчал у двери до самого звонка и уже собирался уходить - коридор быстро пустел, - когда увидел Надьку, идущую рядом с Медведевым. Медведев как раз и должен был сейчас прочитать лекцию Надькиному курсу. Это был мужчина чуть постарше Игоря, тридцати семи лет, подтянутый, щегольски одетый; доктор наук, недавно съездивший в Канаду на полгода. Он чуть косил, но свой дефект искусно скрывал под большими дымчатыми стеклами очков в модной оправе. Медведев что-то оживленно рассказывал Надьке, та улыбалась. Поравнявшись с Игорем, Медведев остановился, а Надька проскользнула в аудиторию, обогнув Игоря, как манекена.
- Ты меня ждешь? - спросил Медведев, пожимая Игорю руку.
- Да нет, я просто так… стою, - не нашелся что соврать Игорь.
- Вот это девка! - восхищенно кивнул на дверь Медведев. - Почище любой канадки…
- Ты ей что, про Канаду что-нибудь заливал?
- Ага, - рассмеялся Медведев. - Я всем бабам сейчас прокручиваю эту пластинку!.. Слушай, какая у нее попка, а? Просто произведение искусства. Знаешь, я не люблю женщин с грушеобразными туловищами, необъятными задами… Вай-вай-вай, какая попка! Эх, старик, - зажмурился он, - я догадываюсь, какая нежная кожа должна быть у нее на животике!..
- Ну-ну, не заводись, - по-дружески посоветовал ему Игорь.
Медведев взялся за ручку двери.
- И ты представляешь, - прибавил он с видимым удивлением, - она неглупа… по крайней мере для женщины… Да, мои поздравления! - воскликнул Медведев. - Мне говорили, что ты откусил Сперанскому голову!
- Знаешь, это такая гидра… - шутливо поморщился Игорь.
Медведев расхохотался:
- Ну что верно, то верно!
Медведев, понятно, только подлил масла в огонь. Это была ее последняя лекция, которая заканчивалась в четыре десять, а он мог освободиться, как всегда по понедельникам, только без пятнадцати шесть, и если она его не подождет где-нибудь в библиотеке, как обычно, а уедет домой, в свою бестелефонную квартиру, то впереди у него пустой нищенский вечер: с тестем посидеть рядышком у разноцветного телевизора… На последнем семинаре только об этом и думал: подождет - не подождет? Даже решил загадать: если Парюгин не подготовит своего доклада по Фрейду, то - не подождет. Шансов было мало. На Парюгина еще труднее надеяться, чем на самбиста. Он слыл одним из заводил на Черной лестнице и дружил с Евдокимовым. Игоря он постоянно возмущая своим значком, привинченным к полосатому свитеру, с надписью: "Освобожден от рукопожатия". Игорь считал этот значок выражением высокомерия и хамства одновременно. Парюгин доклада не подготовил, и долго сдерживавшийся Игорь рассердился не на шутку. Он раскричался на всю аудиторию, что не допустит Парюгина до экзамена, что таким, как он, нечего делать в Институте и что не к лицу комсомольцу таскать дурацкие значки. С невинной мордой Парюгин принялся возражать, что этот значок как раз "очень комсомольский", что его носили комсомольцы двадцатых годов и что он выражает справедливые гигиенические требования как своего, так и нашего времени.
- Это не гигиена, а чистоплюйство! - рявкнул взбешенный Игорь так, что даже улыбки исчезли с лиц студентов, и вечный, непрекращающийся шепоток на задних рядах стих. Игорь наставил тогда много "двоек", пообещав нажаловаться на группу в деканат, и ушел со звонком, даже не попрощавшись. День тяжелый - понедельник, решили студенты.
Игорь вышел на улицу, сел в "жигули" - кому пришло в голову назвать машину множественным числом?! - и поехал без большой надежды к "Ремонту сумок". Было без пяти шесть…
Наденька стояла у кромки тротуара… и от сердца тотчас отлегло, и позабылись парюгины и ничего он не чувствовал, кроме благодарности за то, что пришла.
Он, конечно, и вида не подал. Сидел, насупившись. Она села рядышком и примирительно улыбнулась:
- Ну не будь филином!
- Я не филин, - буркнул он.
- Филин!.. И ты, правда, не боишься смерти? - спросила она, заглядывая ему в лицо.
- У меня, собственно, нет времени ее бояться, - пожал он плечами, с нарочитой сосредоточенностью наблюдая в зеркальце за идущими сзади машинами. Улица была узкой, но очень оживленной, особенно в часы пик. Никак не удавалось отъехать от тротуара.
- Я знала, что ты так ответишь! - воскликнула Наденька. - Ты все спешишь, спешишь…
Он нажал на газ, быстро отпуская педаль сцепления; чертыхнулся, выехал. Теперь они плыли в общем потоке среди отяжелевших от пассажиров автобусов, нахальных такси и робких частников, боящихся ободраться.
- Кто не спешит, сказал бы герой боевика, тот остается сзади. И он, представь себе, прав… Вон, посмотри, - Игорь провел пальцем слева направо через все ветровое стекло, - сколько их там, на тротуарах, в магазинах, в квартирах, в автобусах! И все они спешат, лаются в очередях, несутся как угорелые, проглатывают куски не жуя… Это инстинкт: успеть, не пропустить, взять от жизни больше других
- Но это страшно! Я иногда смотрю в метро, в час пик, как врывается на станцию из туннеля поезд, вагоны, нафаршированы людьми, и в каждом вагоне люди подняли вверх кулаки, обхватив рейку над сидениями. Эти сотни кулаков кажутся массовым проклятием и угрозой кому-то за то, что люди давятся в роскошном чертовом подземелье каждый день ради чего? ради мало-мало сносной жизни… и я вхожу, втискиваюсь! в вагон, и тоже поднимаю кулак…
- Вот этого не нужно делать, - быстро и убежденно заговорил Игорь. - Это бесполезно. Пусть они ездят всю жизнь с поднятыми кулаками, Бог с ними, они ни черта не изменят. Их только со временем народится еще больше. Не нужно им уподобляться. Нужно, наоборот, найти верный способ оторваться от них и бежать впереди… бежать одному легче, чем в толпе, где скалят зубы и подставляют друг другу подножки.
- Ты вот очень сильный человек, - с грустью сказала Наденька. - В тебе есть какая-то необыкновенная сила… она засасывает, завораживает… и я не могу ей сопротивляться, сдаюсь. Нет, правда! - воскликнула она горячо, видя его протестующий жест.