- Пусть им не хватает порой глубины, пусть еще наивны некоторые их реплики, но зато молодой задор, убежденность!..
- Одержимость! В лучшем смысле этого слова, - ввернул другой член авторитетной комиссии.
- Это замечательно! - закончила дама, тряхнув мелкими кудряшками прически.
- Да-да, - убежденно поддакнул ей Игорь, подумав: "Дура!" Он не тешил себя иллюзиями. Левая опасность тотального ниспровержения гораздо сильнее правой из-за простодушной студенческой веры в то, что лобовая атака ведет к "пятерке".
Лентяи!
Игорь приостановил мордобитие - сколько рук тянулось в воздух, чтобы вдарить!
- Нельзя делать из них… э-э простачков. Они сильнее, коварнее.
Но: лениво, нехотя. Не тянуло лаяться.
На эстраде возник Топорков. Игорь поручил ему в прошлый раз подготовить доклад о Фрейде. Игорь считал фрейдизм поживее всего остального. Хотелось заинтересовать аудиторию. Топорков не то самбист, не то боксер. Здоровенный детина с агрессивно выпирающей нижней челюстью. Челюсть задвигалась: Топорков забубнил о вреде реакционности, ошибочности… Однако не минуло и пяти минут, как он стал выдыхаться. Его вопрошающий взгляд с тоской бродил по ногам девиц, забирался под короткие юбки.
- Нельзя ли конкретнее? - тормошил Игорь самбиста.
- Куда конкретнее… - недоумевал Топорков, заползая взглядом все выше и выше по ноге девицы с первого ряда, которая сидела вполне провокационно.
- Вы можете что-нибудь добавить? - спросил ее Игорь с тем, чтобы она одернула юбку.
Она встала, растерянно моргая.
- Слушать надо, - вяло напомнил ей Игорь. Размечталась, аж ноги разошлись… Теперь, говорят, и четырнадцатилетние дают… Скорей бы промчался день! Отбарабанить, схватить Надьку под мышку - и домой! - Игорь взглянул на нее. - А если узнают? Обо всем? И тесть тоже… в глазах запрыгало ее лицо. - Не узнают! Надька - замечательный конспиратор: это она умеет… К ней многие пристают. И этот болван тоже. Он, небось, силен в постели: с четырьмя зараз сладит. Ну и что? И я слажу… Он ведь медведь, кости переломает, а женщинам такие как раз и нравятся. А ведь с четырнадцатилетними можно под суд попасть…
САМОЕ СТРАШНОЕ - ЭТО РОДИТЕЛИ.
- Что ж вы воду льете! - возмутился Игорь. - Вы что-нибудь самого Фрейда читали?
- Читал, - поспешно заверил его Топорков.
- Ну вот и рассказывайте.
А если все-таки узнают? ПЕРЕСТРЕЛЯЮ.
А было так: в институтском общежитии усилили воспитательную работу - пришел новый директор с крутым норовом. Засвирепствовали студенческие оперотряды. Обладая запасными ключами, они врывались в комнату, предварительно выследив уединившуюся парочку, и заставали ее на месте преступления, барахтающуюся в казенной кровати. Любили они врываться с шумом, чуть ли не с улюлюканьем. Случалось, брали фотоаппарат со вспышкой и тут же снимали перепуганных, оглушенных любовников, наспех чем попало прикрывших свою срамоту. Иногда посмотреть приходил сам директор. Оперотрядники работали слаженно, четко: количество разоблаченных парочек росло… Однажды одна студентка привела к себе "черного". Сердца "ловцов человеков" забились в упоении: не каждый день такое случается! Черно-белую пару разоблачили в момент наивысших стенаний и восторгов (один подслушивал у двери) и ворвались с гиком, но повеселиться не удалось: негр, не пряча в горсть свой негритянский срам, вдруг стал драться и основательно измордовал всех четырех членов команды; двоих доставили в больницу… Историю не удалось замолчать. Ректор, опасаясь международного скандала, незаметно прогнал директора общаги. Оперотрядникам было приказано сконцентрировать свои усилия на борьбе с пьянством и фарцой.
Скоро после этого случая Игорь был у Наденьки дома на Ленинградском шоссе, и почудилось ему вдруг, что кто-то в двери поворачивает ключ. Они с Наденькой нервно прислушались, замерев: тишина. И, поколебавшись немного, вновь окунулись в блаженство. Но когда - уже после - осмотрелись, то увидели: над ними стояли оперотрядники. И сколько их! Целая толпа!
Оперотрядники загоготали:
- Попались, Игорь Михайлович!
- Игорь Михайлович, к лицу ль это вам?
Что-то подсказало Игорю сунуть руку под кровать. Он вынул оттуда мрачно блеснувший стволом автомат Калашникова и, ничуть не удивившись оружию, стал расстреливать незваных пришельцев в упор. Пули разрывали тела на куски. Поднялись страшные вопли; оперотрядники бросились вон, дверь предательски не поддалась, заклинило ее, и Игорь добил последнего, уже не улюлюкающего, а катающегося по полу, защищая руками лицо, и молящего о пощаде. В ушах звенело, воняло порохом… Он оглянулся на Наденьку: она сидела, завернувшись в простыню на кровати, усыпанная пустыми гильзами, крепко-накрепко сжав уши руками, с косой, нехорошей улыбкой-гримасой. Он хотел сказать: "Так им и надо", но вместо того заорал: "Что с тобой?!" Она промолвила: "Ты в меня тоже попал…" - и разжала уши. Из них фонтанчиком брызнула яркая девичья кровушка.
- Ну ладно, хватит. Садитесь, - сказал Игорь. - Плохо.
Он высмеял Топоркова за доклад, а затем не спеша, с профессиональной сноровкой уложил отца психоанализа на обе лопатки.
Стрелки часов, как всегда, прилипали к циферблату; в задних рядах, переговаривались, читали постороннее, Надька ковырялась в каких-то тетрадках… Игорь разгуливал вдоль рядов, раздумывая о своем, и говорил об идеологах одного, некогда модного, направления, по инерции еще выдающегося у нас за новинку:
- Они стремятся запугать людей смертью и тем самым отвлечь их от борьбы за прогресс, за социальное равенство… Но это атмосфера искусственной, нарочито созданной паники. Ну кто из нормальных людей, скажите мне, - обратился Игорь к аудитории, и на его лице появилась небрежная усмешка, - боится смерти? Я - нет! Может быть, вы?
Он опять поднял девицу с первого ряда.
- Что вы! - хихикнула девица. Аудитория оживилась: смерти вроде бы никто не боялся. Игорь собрался уже переходить к следующему пункту, когда заметил, что Наденька подняла руку.
- Вы что-то хотите сказать? - спросил Игорь не без удивления: не в ее стиле было тянуть руку на его семинаре.
- Я хочу сказать, - Наденька встала: она была высокой, статной, - я хочу сказать, что я боюсь смерти.
ВСЕ ПОВЕРНУЛИСЬ В ЕЕ СТОРОНУ С ИНТЕРЕСОМ.
- Не понимаю, - опешил Игорь.
- Это очень просто! - воскликнула она, взволнованно улыбаясь. - Живешь себе, живешь, и вдруг: бац! - смерть. Дырка. Пустая дырка. И если подумать об этом более серьезно и более непосредственно, так о прогрессе и позабыть можно… ведь правда же?
Кто-то подбадривающе гмыкнул. Игорь почувствовал, как кровь прилила к лицу. Удар был слишком неожиданным… С ума сошла девка!
- Я не понимаю, - повторил Игорь тверже, не глядя на Надю по распространенной среди людей привычке не смотреть в лицо человеку, с которым споришь неприязненно, - не понимаю, как подобные мысли могут прийти в голову… особенно женщине. А дети? Мы ведь оставляем после себя детей. И, наконец, главное: мы оставляем потомкам творения нашего ума и наших рук.
- Ну, и что толку, что оставляем? Потомки… да они нас презирать будут, скажут: вот дураки, сами по-человечески не жили, ради нас вкалывали… или вообще думать не захотят о нас: часто мы, что ли, вспоминаем предков?
Студенческие физиономии расплылись в улыбках.
- Значит, после нас - хоть потоп? По этому принципу мы должны жить, если я верно вас понял?
Неизвестно, чем бы закончился этот столь не свойственный семинарским занятиям диалог, если бы Топорков, с самого начала воспринимающий его как Надькину хохму (она умела потешать приятелей, особенно на "гробе") и энергично ей подмигивающий, не положил этому конец, зашептав горячим, вдохновенным шепотом на всю аудиторию:
- Гляньте, братцы, что голуби-то на карнизе делают! Совокупляются!
Все, конечно, - в окно смотреть! И верно… Голуби в панике шарахнулись с карниза.
- Видно, прав был грузинский философ, - глубокомысленным тоном изрек Топорков, провожая птиц взглядом, - сказавший однажды, что эта штука сильнее, чем "Фауст" Гёте. - Любовь побеждает смерть!
Аудитория грохнула. Сквозь хохот едва был слышен звонок на перерыв. Надька смеялась больше всех…
- Топорков! - угрожающе крикнул Игорь. - Вы, кажется, совсем забыли, где вы находитесь!
У него был строгий, недовольный вид. Надька испортила встречу: зачем?
Он дождался, когда все вышли из аудитории, копаясь для отвода глаз в бумагах и, едва сдерживаясь, бросил:
- Ты зачем меня ставишь в идиотское положение?
- В идиотское положение? - удивилась Наденька, поближе подходя к столу. - Но я, правда, так думаю.
- Ну мало ли что кто думает! Если все говорить, что думаешь, то не семинар выйдет, а черт знает что!.. Не могла подождать? - укорил он ее.
- Не могла… - но думала о другом: - Слушай, за что все-таки выгнали Евдокимова?
Евдокимова! Он знал, что спросит, полюбопытствует, и сам бы охотно рассказал, но не мог перестать сердиться:
- Зря не выгоняют. Значит, так надо было.
- Кому надо?
- Мне! - огрызнулся Игорь. - Это долгий разговор, - он нетерпеливо передернул плечами. - Ты знаешь: нарисовал этот Евдокимов похабную карикатуру на декана…
- Который ее заслуживал? Ну, скажи, нет! Ты ведь сам его терпеть не можешь.
Игорь невольно оглянулся на дверь.