М-ебель
Когда квартиру покидают хамоватые рабочие, кажется, что всё самое страшное уже позади… Остаётся лишь разобраться с мебелью и насладиться свершёнными переменами.
И тут "на сцене" появляются производители и поставщики вышеозначенной мебели, к которым накопилось множество вопросов.
Почему в кухонный гарнитур стоимостью 2000 долларов нельзя без моего участия приклеить резиновые амортизаторы дверей за 23 рубля 50 копеек?
Услуга "бесплатная доставка до подъезда" адресована бомжам?
В мебели для прихожей крючки располагаются исключительно на двух уровнях: примерно 110−120 см и 170−180 см. Значит ли это, что ребёнок примерно с десяти до шестнадцати лет должен ходить, не снимая пальто?
Полки для обуви бывают исключительно двух типов: полностью закрытые и полностью открытые. Значит ли это, что люди делятся на тех, кому стыдно за свою обувь, и тех, кто ею гордится?
Что значит "диван с функцией сна"?
И, наконец, главный вопрос. Полки для обуви не предполагают места для женских, даже невысоких сапог. Значит ли это, что женщина в высоких сапогах на каблуке должна сразу идти к кровати? С "функцией сна" или без?
Конечно, ответов на эти вопросы не найдётся. Но сам их список полностью объясняет, почему в неоновых вывесках "Мебель" так часто не горит первая буква.
Театр начинается с
Я сидел в тесной комнатке общежития Литературного института. Пиво заканчивалось. Перспективы отсутствовали.
Как можно было получить "трояк" по античной литературе? С другой стороны, мои ли это проблемы? Сидят сейчас где-нибудь древние греки и обсуждают:
– Ехилевский так мало знает о нас…
– Да, какой кошмар!
А вот то, что жена ушла, пока я тут болтаюсь в Москве… С другой стороны, сидит она сейчас где-нибудь с древними греками:
– Представляете, Ехилевский так мало знает о нас…
– Что вы говорите? Да Ехилевский вообще – говно!
Мои нелёгкие мысли прервал вбежавший в комнату Владик. Вот уж кому не занимать жизненной энергии.
– Побежали! – отрезал он.
Сидеть одному в малюсенькой грязной комнате не хотелось. И мы побежали. Сначала по общежитию, потом к троллейбусной остановке, потом к метро, потом в переходах московской подземки. Мы даже, как заправские москвичи, умудрились спешить, сидя в вагоне поезда.
Вышли на Чистых Прудах. Владик сразу ринулся к ларьку. Только тут, когда он раздвигал очередь к заветному окошку, я узнал цель нашего стремительного марш-броска:
– Простите! Извините! – приговаривал он, работая локтями. – Разрешите! Мы спешим в театр. Извините.
И, оказавшись первым, облегченно выдохнул в полумрак:
– Три бутылки портвейна, пожалуйста!
Ножной дозор
О существовании милиции я узнал в 1998 году.
Нет, я знал, что есть инстанция, которая призвана бороться с кражами, нападениями, убийствами… Но какое это ко мне имеет отношение? Пусть боятся уголовники, а я даже улицу перехожу только на зеленый.
В 1997 году я переехал в Москву. По любви. Не к городу, а к людям. К друзьям, коллегам по литературному "цеху", к будущей жене, в конце концов.
В 1998 году мы зарегистрировали свои отношения… И я пошёл в местное РУВД. "Пошёл" – плохое слово. Ходил… Пять раз я выстаивал трёхчасовую очередь, чтобы получить бумажку формата А5 о том, что я "зарегистрировал" свои отношения с Москвой.
Что значит "регистрация"? Не знаю… Я – гражданин России. У меня есть дом и документы, это подтверждающие… Они лежат в ящике стола, откуда нужно их достать для приобретения железнодорожных билетов, например. Называются они – паспорт. Там есть фотография и прописка. Хотя жить я могу, где угодно. Ведь это – моя страна! И я не понимаю, почему визу в другое государство получить проще, чем "зарегистрироваться" в Москве.
Я пять раз отпрашивался с работы. Смею надеяться, что компания несла в этот момент убытки. Пять раз я по три часа ждал одного и того же майора. А он каждый раз требовал всё новые и новые справки.
В результате мы упёрлись в то, что умершая прабабушка, вписанная в приватизационное свидетельство, не может подтвердить своё согласие на мою регистрацию в данной квартире. (Кстати, на жилплощадь я не претендовал, принципиально не желая расставаться, даже по документам, с Петербургом).
Я устал… Я сказал майору:
– Послушайте, а кому это вообще надо? Вы придумали процедуру – я готов её соблюдать. Как законопослушный гражданин. Не более. Вам надо меня "регистрировать" – регистрируйте, я пришёл. Но больше – не приду. Мне это не надо.
Майор усмехнулся. Мне было двадцать пять, ему сорок пять… Я первый раз общался с представителем власти, а он не общался ни с кем другим…
– Сынок, – устало сказал он. – Это надо ТЕБЕ!
– Мне??? Мне нужны новые ботинки, заколка для моего серебристого галстука, бутылка пива после общения с Вами и что-нибудь для жены…
Я вышел и хлопнул дверью… Потом купил ботинки, заколку, пиво и цветы.
Кстати, мой брат прошёл процедуру "регистрации" в Испании за семь минут. Очередь – четыре минуты, бумажка – три минуты. Кроме того, мне сложно представить себе гражданина Испании, жителя Барселоны, задержанного в Мадриде за отсутствие "регистрации". Но речь сейчас о другом.
1998-й год прошёл спокойно. Изредка меня останавливали, и я показывал свой студенческий билет. Там было написано:
Литературный Институт им. А. М. Горького.
Факультет поэзии.
Это действовало завораживающе. Блюстители порядка понимали, что имеют дело с инопланетным существом. Какую прописку можно требовать от марсианина?
Всё изменилось в 1999-м… Три девятки, если перевернуть, – три шестерки… Страшный год. В Москве гремели взрывы. Погибли сотни людей.
Сейчас ходит версия о причастности к этим взрывам ФСБ. Не знаю. К чему ФСБ точно не причастно, так это к раскрытию взрывов. На "разоблачение" четвёртого, несостоявшегося инцидента подъехали машины с мигалками. Не бесшумный спецназ, который "повязал" бы людей с запалами в руках, а простые грузчики, которые вытащили из подвала якобы взрывчатку.
Но именно тогда, в 99-м стало страшно. По Москве тянулись милицейские "цепи" – поперёк любого перехода, прохода, щели… Началась настоящая охота на людей. Людей с чёрными волосами, с большими сумками, чем-то выдающих иногороднее происхождение. Например, способностью смотреть не только себе под ноги, но и вокруг.
Ходили слухи, что пойманных без регистрации свозят куда-то, а потом отправляют насильно по месту прописки… Я не знал, вернусь ли с работы домой. Я звонил жене перед выходом из офиса, чтобы она знала о моих перемещениях. Никогда больше я так не поступал. Но в то время – была необходимость. Я хотел, чтобы в случае чего мои родственники знали, где искать мои останки…
"Останки? Да что такого? Ну проверили документы, ну привели в участок…" – уместно было бы спросить в любой цивилизованной стране. Но не в нашей.
Среднестатистический милиционер не разбирается в этнических тонкостях. Поэтому мой еврейский нос служит основой чудесного выражения "кавказская внешность". А это в свою очередь обеспечивает общение с каждым первым патрулём.
Среднестатистический милицейский патруль не разбирается в нормах поведения. Ему сложно представить себе, что с человеком (пусть даже задержанным) необходимо общаться культурно. Поэтому грубость – как словесная, так и физическая – является нормой. И применяется она ко всем: к обкуренному хулигану и студенту ЛитИнститута, к простому карманнику и чуть выпившему профессору.
Уличный патруль настолько плохо разбирается в людях, что один мой приятель решил этим воспользоваться. В дополнение к носу с горбинкой он отрастил бороду, потом купил камуфляжную форму, тёмные очки и бандану. В Москве от него шарахались все патрули! Конечно, кто ж хочет пообщаться с "чеченским террористом"?
И я ничего не хотел. Я просто жил в Москве. Любил, радовался, грустил… Испытывал взлёты и падения… Выходил на улицу и слышал шуршание листвы… И, к сожалению, окрики патрулей…
Первый раз меня задержали на станции метро "Спортивная". Я был подшофе. Уже не достаточно трезв, чтобы правильно оценивать риск, и недостаточно пьян, чтобы добродушно "уладить конфликт":
– Документы!
– Пожалуйста!
– А где регистрация?
– Что такое регистрация? У меня вот брак зарегистрирован…
– Регистрация в Москве…
– А я в Москве? Я обычно в Питере…
– В машину!
Везут. Долго везут. И я вспоминаю, случались ли какие-то "приятные" инциденты с милицией.
Как-то раз мы отмечали окончание сессии в скверике, недалеко от общежития Литинститута. Подъехал "козелок". Рыжий долговязый старшина попросил собрать все вещественные доказательства и сесть в машину. Мы, естественно, готовы были бросить и арбуз, и портвейн… Но он решительно сказал:
– Ребята, берите с собой всё! Не пропадать же!
– Старшина, – сказал Владик, – а может, на месте договоримся?
– Ребята, – сказал старшина, – я бы с вами тут с удовольствием посидел! Но мне ещё девять таких забрать сегодня надо. Поехали, а?..
И мы поехали… Серёга сказал: "Заодно на тачке по Москве покатаемся"…
Когда мы приехали в отделение, рыжий старшина превратился в продавца:
– Ребята, у меня есть штрафы по 11−50 и по 16… Вам какой?
Мы купили три по 11−50…