Дочери тоже стали варить себе какую-то еду, в самой большой кастрюле.
Они жили на средства своего отца, потому что не зарабатывали сами, и Ду-са это раздражало, а когда дочерям исполнилось по двадцать лет, стало раздражать еще больше.
Однажды ему сделалось совсем нехорошо, и он сказал дочерям: "Больше я вас содержать не буду. Живите на свои средства. Даже с вашим сколиозом вы вполне можете работать курьерами, почтальоншами или продавщицами лотерейных билетов".
Тут же он испугался, потому что дочери разозлились. Таких сердитых и недовольных гримас он у них еще не видел.
Они затопали ногами, замахали руками.
Они стали сопеть, фыркать и называть отца "гадина".
Этого Ду-с совершенно не мог предвидеть. Собственные дети назвали его гадиной!
После этого случая жизнь Ду-са совершенно испортилась.
Он неохотно возвращался домой. Направляясь в свою комнату, он словно пробирался по вражеской территории. Дочери будто воевали с ним – нарочно громко разговаривали, шумели, дымили сигаретами, пускали дым в его сторону или в щель под его дверь.
Ду-с не мог забыть случай, когда они разбросали у его двери раскисшее мыло, и он поскользнулся, упал и больно ударился плечом.
Он был не просто раздосадован этим происшествием, а ошеломлен.
Как можно устраивать такие ужасные козни собственному отцу?
Он приходил на работу и только за своим рабочим столом избавлялся от напряжения. Им было даже замечено, что на работе ему лучше мечтается. Дома из-за громких голосов дочерей, табачного дыма и общей унылой атмосферы к нему приходят необычно тусклые идеи.
Однажды в отдел, где работал Ду-с, явился директор и сказал, что и отдел, и вообще учреждение закрываются. Статистика теперь государству обходится слишком дорого. Статистические учреждения нужны, но в гораздо меньших количествах. Все сотрудники могут прямо сейчас отправляться домой.
Вернувшись к себе, Ду-с стал пить валерьянку. Он хотел даже напиться вина. Ему было очень страшно за свое будущее. Он не молод и ему нужны средства. А где их искать? Он никогда не думал об этом так, как сейчас. Может быть, только в молодости, но тогда он был уверен в своей личности. Он тогда нравился людям. и это было большое преимущество.
Его дочери нанялись курьерами. Он не расспрашивал их об этом, не выяснял подробности. Но теперь у него появилась такая потребность – ему хотелось спросить у них совета.
Он готов был тоже наняться на курьерскую службу, это дело показалось ему подходящим, поскольку ему нравилось ходить по улицам.
И все-таки он не решился пойти к дочерям, потому что видел, какие они чужие. Родные доченьки!
В самом деле, какой-нибудь незнающий человек сказал бы, что у этих молодых женщин другой отец, а не Ду-с. Они на него не похожи – крупные, с толстыми, тяжелыми ногами, сутулые, в больших некрасивых очках. А Ду-с подтянутый, стройный, спину держит всегда прямо.
Ду-с устроился курьером без помощи своих дочерей, стал много ходить пешком и ездить в общественном транспорте.
Но эта работа оказалась скучной и однообразной, и не такой уж легкой. Ду-с сильно уставал. От усталости он тихо ругался и становился раздраженным.
Он совсем перестал улыбаться из-за усталости. Ежедневные радости – где они теперь?
Ду-с радовался теперь все реже и реже.
Это постепенно убеждало его в том, что светлая сторона его жизни куда-то исчезла. Больше нет удовольствий. И развлечений никаких нет. Одни только однообразие и одиночество.
А вскоре пришла другая беда: Ду-с обнаружил, что постарел. Лицо его изменилось, лицо, которым он гордился, перестало сиять.
Как же это могло случиться?
По его собственным расчетам, стариком он должен был стать только в преклонном возрасте, в девяносто лет. Потому что такие, как он не стареют. У таких, как он всегда сияющее лицо и молодые глаза…
Ду-с вертелся перед зеркалом, как женщина. На его лице появились некрасивые морщины, неровности и пятна. Какое коварство судьбы!
Он был подавлен.
Он не знал, что предпринять. Позади были годы привлекательной наружности, безмятежное время, а что впереди? Неужели плохое настроение и головные боли?
Ду-с этого очень боялся. Из всех бед, свалившихся на него, нынешняя, связанная с лицом, показалось ему особенно чудовищной.
Он пошел в магазин, принес оттуда бутылку вина и до вечера разговаривал сам с собой, жаловался и задавал вопросы.
Он уже не был уверен в своей способности понравиться хорошенькой женщине. Теперь он был уверен даже в обратном. Жизнь, богатая приятными событиями, сложилась у кого-то другого, а не у него. Было время, когда он выслушивал множество похвал, но на этом все и закончилось.
"Неужели это все?" – думал Ду-с.
Вино разжигало в нем нехорошие предчувствия.
Он выпил все вино и вдруг рассердился и забегал по комнате, забыв о том, что прежде он всегда умел владеть собой.
Всю жизнь он старался мыслить предельно ясно, избегая туманностей, а сейчас он думал, что ясность – это очень плохо. Она его пугала. Ему хотелось скрыться в каких-нибудь странных, запутанных рассуждениях и обещаниях.
Но что он мог себе пообещать?
Ду-с услышал за дверью возню дочерей и разозлился еще сильнее. И даже запылал от ненависти.
Схватив ботинок, он выскочил за дверь и закричал: "А! Вот вы где, подлые! Ну, я вас проучу!"
Молодые женщины, однако, ничуть не испугались.
"А! Бей этого гадину!" – закричали они.
Ду-с набросился на дочерей с ботинком, а они били его руками. Ладони их были широкие и тяжелые, как разделочные доски. Ему досталось больше, чем им.
Он кричал, что они ему ненавистны, и уже давно, и, может быть, поэтому дочери подбили ему глаз, повредили губу и исцарапали лицо.
Укрывшись в своей комнате, Ду-с поглядел на себя в зеркало и не смог удержать слез. Его побили родные дочери!
Он еще не знал, что его жизнь теперь станет вовсе невыносимой. Что, живя в одной квартире с дочерьми, он узнает ад.
Выйдя следующим утром из своей комнаты, он прочитал на стене корявую надпись: "Будь ты проклят, гадина!"
Так дочери выразили свою неприязнь и ненависть. Но это было еще не все.
Они внезапно выскочили в коридор и вылили на голову Ду-са прокисший вермишелевый суп, прямо из кастрюли. И тут же снова укрылись за своей дверью.
Их гадкий, противный смех до конца уничтожил в сердце Ду-са слово "дочери". Он поклялся, смывая в ванной жирную, дурно пахнущую слизь, что больше никогда не произнесет этого слова даже всуе. Даже про себя. И даже во сне. Вот как!
С этого дня у него нет дочерей!
Ах, если бы он знал, что вечером на него выльют кастрюлю жидких помоев!
Когда это случилось, он выскочил из дома и в страхе не решался вернуться.
Он бродил во дворе и сидел на лавках, дрожал, качал головой, бормотал и нервно жестикулировал. Ему было невыносимо тоскливо и гадко.
До вчерашнего дня Ду-с ни с кем не дрался. Ни разу в жизни не принимал участия ни в одной стычке, потому что с юных лет насилие было ему противно.
Он не имел никакого понятия об этом. Как можно бить человека, причинять ему боль и унижение?
Вот как он рассуждал всю жизнь.
А теперь он избитый и униженный. И кем!
Оду, посвященную дочерям, он уничтожит, разорвет в клочья. Так он ответит на то, что с ним случилось, хотя, конечно, это его мало утешит. Он хотел бы наказать своих обидчиц страданиями.
"Вот было бы хорошо, если бы их посадили в тюрьму! – подумал Ду-с. – Да, да, чтобы их арестовали и увезли".
От этих мыслей ему делалось легче.
Он дождался, когда в комнате его дочерей погаснет свет, и только тогда вернулся к себе.
Теперь он бросался к двери и прислушивался к шорохам.
Страх перед новым унижением сделал его очень подозрительным. Это было чрезвычайно неудобно, мешало сосредоточиться даже на самых простых, обычных делах.
С юности он стремился к различным удобствам, а теперь лишился даже привычного комфорта.
Впервые побрившись не в ванной, а у себя в комнате, Ду-с выругался: "Это черт знает что такое! Это глупость!"
За дверью было тихо. Дочери ушли на службу.
Ду-с выгладил и надел рубашку. Повязал галстук. Надел пиджак. Сунул ноги в начищенные ботинки.
Он гордился тем, что из прочих курьеров выделяется не только осанкой, но и внешним видом. Всегда аккуратно одетый, выбритый и причесанный. В кармане пиджака – свежий платок и расческа, в другом кармане – маленькая записная книжечка и сувенирный карандаш, чтобы записывать мысли и впечатления.
Вдобавок у него красивый кожаный портфель.
Ду-с несколько раз повернулся перед зеркалом, вышел из комнаты и не успел сделать и двух шагов в коридоре, как из кухни выбежали дочери и плеснули ему в лицо жидкими помоями.
Злые, коварные, жестокие, они снова затаились и ждали, чтобы совершить эту подлость!
Ду-с не пошел на службу. Его трясло. Он дрожал от страха. Плакал от обиды. Еще никто не унижал его так беспощадно, изощренно и отвратительно. Плеснули в лицо жирными, мерзко пахнущими помоями с рыбьей требухой!
Его тошнило. Он распахнул окно и стал вдыхать свежий воздух, а в голове у него разразилась настоящая гроза. Он хрустел зубами – так ненавистны были ему две эти полные, сутулые особы в одинаковых мужских очках, которые живут с ним в одной квартире. Ах, если бы они сейчас умерли! Отравились бы, задохнулись или утонули!
Да, он желает им смерти и ничуть не смущается этого!
Они, конечно, не умрут. Но он не опустит руки, а отправится с заявлением в милицию. Засудит двух подлых негодяек!