Ду-с, впрочем, не знал, как ему выйти на улицу. Ведь он боялся даже высовываться в коридор.
Он стал глядеть на дерево за окном и подумал: "Вот где спасение!" В детстве он никогда не разделял таких развлечений своих сверстников, как беганье по крышам или лазанье по деревьям, а сейчас ему очень хотелось очутиться на дереве и воспользоваться им как лестницей.
Ду-с взобрался на подоконник, рассчитал, как нужно прыгнуть, чтобы оказаться на дереве, и прыгнул.
Ему было страшно, но он все-таки прыгнул.
На его крики и стоны прибежали люди, и один из них повез Ду-са на своей машине в больницу.
Упав с высоты третьего этажа, Ду-с сломал обе ноги и руку.
В больнице его поместили в шестиместную палату, принесли на обед суп, кашу и кисель, но от тоски он не мог есть. Его охватило уныние. Ему хотелось зарыдать, и он зарыдал бы, если бы не стеснялся.
Как бы ему хотелось уснуть и проснуться уже здоровым!
Он не спал всю ночь, неслышно бормотал и всхлипывал. Почему с ним приключилась этакое несчастье? Откуда оно взялось, такое огромное?
Он не пьяница, не сквернослов, не лентяй, не невежда. Каждый день, обращаясь с людьми, он проявляет столько любезности, что некоторые хвалят его тут же, не сходя с места.
А внешняя привлекательность – разве последнее дело?
Каждую ночь Ду-с рассматривал свою жизнь, как картину. Некоторые фрагменты разглядывал особенно пристально, те, что были наиболее приятны.
Как много дел в его жизни заканчивались благополучно! Когда же все изменилось? Вероятно, в тот день, когда обнаружилось, что его дочери непривлекательны, ленивы и неряшливы. Пожалуй, они были еще детьми.
Ду-с стал винить жену и дочерей – только они, и никто другой, виноваты в его гибели. Ведь он был счастливым человеком, наслаждавшимся жизнью, а теперь сражен ударом судьбы.
Ду-с отдыхал днем, а ночь отводил для размышлений. Ему было очень одиноко. Никто его не навещал, не приносил домашней еды, книг и газет.
Но однажды в полдень в палату пришла какая-то дама, присела на стул возле молчаливого старичка со сломанным бедром, почитала ему вслух статью из газеты, очистила яблоко, поправила одеяло, а потом стала смотреть по сторонам и остановила взгляд на Ду-се.
Она глядела на него, как на интересную вещь.
Ду-с лежал с открытыми глазами – ему не спалось. И он, конечно, не мог не заметить такое любопытство в свою сторону.
"Ах, какой мужчина!" – прошептала дама.
Она была немногим моложе Ду-са, с простыми лицом и волосами, но симпатичной вежливостью и открытостью.
Ду-с подумал: "Кто эта дамочка?" А она взяла и присела на стул рядом с ним.
"Вы удивительный человек, – сказала она вдруг. – И не спорьте. Вам нельзя спорить. Давайте поговорим о чем-нибудь отвлеченном. Вам нравится осень?"
Они поговорили об осени, литературе, чаепитии на веранде, варенье.
Дама пришла и на следующий день, но уже не к старичку, а к Ду-су. Принесла ему ряженку и свежие булки.
Ду-с принял их с благодарностью, а когда дама назвала свое имя – Полина Ромашкова, с восторгом воскликнул: "Как чудесно! Как красиво!"
Ему хотелось еще больше понравиться своей новой знакомой.
И хотя она не была хорошенькой женщиной, Ду-с радовался удаче. Он уже давно страдал от того, что им никто не интересуется.
Он осыпал Полину Ромашкову комплиментами. И она всегда возвращалась.
Ежедневно Ду-с пил ряженку и ел свежие булки, потому что ничего другого его новая знакомая не приносила.
Старичка выписали, и Ду-с пожалел, что не расспросил его о Полине Ромашковой. Он только догадался, что она ему дальняя родственница.
А ему хотелось знать, есть ли у нее дом или квартира, какое у нее образование, куда она ходит на службу. Обо всем этом он еще не решался расспросить ее лично.
Разговаривая, они постепенно приходили к согласию. И день за днем Ду-с твердил себе, что с ним случилось нечто необыкновенное. Им серьезно заинтересовалась дама! Все не так уж плохо!
Ночи, например, у него теперь только для сна, как раньше.
Он перестал хмуриться и бормотать. Он теперь все чаще улыбается. А те толстые особы в некрасивых очках, которые ему так ненавистны, вспоминаются уже не чаще трех раз в неделю.
Откуда проистекают его душевный подъем и прежняя уверенность? Из слов одной замечательной дамочки, Полины Ромашковой, сказавшей однажды удивительные слова: "Ну, теперь я вас не отпущу!
Слышите? Как только вы поправитесь, заберу вас к себе!"
Это очень понравилось Ду-су. Сердце его запело.
О, как умеют некоторые женщины замечательно обращаться с мужчинами! Это. несомненно, умные и опытные особы. Спасительницы. Хвала им!
Ду-с с удовольствием повторял эти слова утром и перед сном.
У Полины Ромашковой он начнет жить так, как мечтал все последние годы. По утрам, за чашкой кофе, они будут обсуждать прочитанные книги. Заведут привычку ежедневно гулять по городу, кормить белок в парке. Летом поедут к морю.
Ду-су не терпелось выписаться из больницы.
Он уже ходил с помощью костылей. Врач говорил ему: "Задержитесь еще на неделю или на две", но только потому, что ничего не знал о его жизни.
Ах, если бы доктор знал, как хочется Ду-су уюта и покоя! Тогда бы, наверное, он сам отвез его к Полине Ромашковой.
И вот, наконец, Ду-с покинул больницу. Со своей новой знакомой поехал на такси к ней домой. Она его бережно поддерживала. Подавала ему костыли.
Они поднялись на четвертый этаж пятиэтажного дома. Тут, на площадке, Ду-с почувствовал неприятный запах и подумал, что соседи из квартиры напротив, вероятно, неряшливые люди.
И вошел в жилище Полины Ромашковой…
Ужас парализовал его. В висках застучала кровь. В ушах раздались щелчки.
В невероятно грязной, заваленной мусором квартире царил смрад. Везде на полу вдоль стен лежали и стояли старые, замызганные, изношенные вещи: стулья, кресла, кастрюли, детские коляски, зеркала, цветочные горшки, мягкие игрушки, абажуры, дамские туфли, сапоги и шляпы.
Ду-с догадался, что этот хлам, эту дрянь принесли с улицы, и от страха и отвращения не мог пошевелиться.
Он никогда не видел так много тараканов.
Ему хотелось закричать, завопить как можно громче и ударить Полину Ромашкову костылем. Как он мог угодить в эту навозную яму?
Полина Ромашкова улыбалась. Ей-то, наоборот, было очень хорошо.
Она вытащила из кучи хлама дамскую шляпу, надела ее и повернулась перед зеркалом.
"Тебе нравится, мой дорогой майский жук? Я буду называть тебя майским жуком. Ты не против? Почему ты молчишь? Все эти забавные вещи и твои тоже – бери, что хочешь. Погляди, сколько кукол. Они такие смешные! А вон там – музыкальные пластинки. А там – посуда. Обними же меня! Ну!"
Ду-с был поражен, как никогда прежде.
"Вы – сумасшедшая! – истерично произнес он. – Умалишенная! Оставьте меня в покое навсегда!"
Полина Ромашкова удивилась. А потом громко захихикала.
И пожала плечами.
"Ну и иди себе откуда пришел, – сказала она спокойно. – И не такой уж ты замечательный. И вовсе не майский жук, а дурак".
Ду-с нервно засуетился и, перебирая костылями, отправился на улицу.
Там он кинулся на дорогу. Он хотел вернуться в больницу, к доброму доктору.
Какой-то сострадательный незнакомец на личном автомобиле отвез несчастного, но на лечение Ду-са не приняли – сказали, что раз уж он выписался, то ничего изменить нельзя.
Ошеломленный таким поворотом судьбы, Ду-с стоял на тротуаре, открыв рот.
Он был еще слаб и не мог передвигаться без костылей, и в таком вот ужасном положении ему совершенно некуда было идти!
Его никто не ждал, он никому не был нужен. Судьба послала ему коварную жену, скверных дочерей, потом подослала сумасшедшую женщину с явно вымышленным именем. Как он не разглядел, что перед ним психически нездоровая особа?
Ду-с смертельно испугался. Впервые в жизни испугался так сильно, что стал заикаться.
Раздавленный ужасом, он побрел домой. К счастью, он жил недалеко.
Позвонив у двери, Ду-с затрясся от страха. Дочери выглянули в проем и нахмурились. Их толстые губы недовольно выпятились. Жирные, лоснящиеся пальцы зашевелились, как щупальца.
"Чего тебе надо, гадина?" – спросили женщины.
"Доченьки, пустите меня домой!" – жалобно простонал Ду-с.
"Теперь мы здесь хозяйки, а ты – убирайся. А если хочешь остаться, то вот тебе условие: будешь делать все, как мы скажем. И только попробуй возразить! Иначе мы тебя изобьем. И каждый день будем бить. Понятно?"
Дочери оказались жестокими и жадными. Они кормили отца только консервами и крупой. Хлеб давали только черствый.
А когда он избавился от костылей и вернулся на курьерскую службу, потребовали отдавать им половину всех его денег.
Вскоре они завели привычку покупать к ужину вино. Опьянев, ругались между собой и проклинали жизнь, а также отца и мать.
Ду-с очень боялся дочерей, особенно их кулаков и свирепых гримас. Ему казалось, что от них даже пахнет злобой и жестокостью. По вечерам он замирал и бледнел от ужаса. Ведь он не мог укрыться от этих недобрых женщин – они запретили ему запираться на замок, а однажды и вовсе выломали замок и выбросили.
Несколько раз, выпив достаточно много вина, дочери били Ду-са без причины. Просто так.
И Ду-с погрузился в длительную меланхолию. Он почти совсем перестал разговаривать. И уже не читал книг и газет, не слушал радио и не смотрел телевизор.
И не ухаживал за своей одеждой.
Он только лежал и смотрел в потолок. Кривая, нездоровая улыбка искажала его лицо.