* * *
Иван шел по ночной турбазе мимо погруженных в сон бараков. Не пробивался свет и через балкон, с которого совсем недавно произносил он пламенную свою речь.
– Ваня! – послышалось сбоку. Он обернулся: на скамейке, мимо которой он прошел, нахохлилась закоченевшая фигурка – в промокшей стеганой куртке и "тракторах" – дутых сапогах на резиновой подошве.
– Викушка! – поразился Иван. – Я думал, ты спишь.
– Я… волновалась. Вышел и – пропал. Где ты был, Ваня? – голосок ее подрагивал.
– Я? – Иван неожиданно для себя растерялся, почему-то не найдясь, что соврать. И – не желая врать. – Я… Понимаешь, проблемы решал.
– С Балахниным?
– Ну да! По работе, короче. А почему ты здесь?
– Ждала.
– Викушка моя!
Иван подхватил мокрую Вику на руки, прижал к себе.
– Да ты ж вся продрогла. Пойдем, я тебя согрею, оживлю! – наполненный причудливой смесью жалости, любви и раскаяния, бормотал он, поднимаясь по гулкой лестнице.
– Ваня! – тихонько, другим голосом произнесла Вика. – Подожди, Ваня!
Она соскользнула с его рук, сняла прилипший к перилам жухлый лист, принюхалась удивленно: "Надо же, грибами пахнет", приподнялась на цыпочки, пытаясь сквозь тьму разглядеть его глаза, в чем-то для себя определилась:
– Я хочу только сказать. Я тебя, конечно, очень…Но если узнаю, что ты… в общем, что у тебя еще кто-то, – она сглотнула. – Я от тебя уйду, Ванечка.
У Ивана перехватило дыхание.
– Да боже ты мой! Да шоб мне пусто! – загудел он, приводя в себя в обычное, глумливое состояние. – Да вот прямо сейчас, шоб тебе не мучиться подозрением, да просто шоб спалось хорошо, возьми нож и отрежь мне окаянный отросток!
Вика закрыла его рот рукой:
– Разбудишь всех. Я заходила к Балахнину. Там …
– Нинка, да! Каюсь, сосводничал! А шо ты думаешь? Комсомольские будни – это такая, доложу тебе, многоходовая партия. Это…
В общем, Ванечка. Я тебе не жена. Ты просто помни. Буду жалеть. Но не вернусь.
Иван отнял от губ ее пальцы и поцеловал, – как бы прося прощения за то, в чем не мог признаться, и одновременно благодаря за долготерпение, – он ощутил, что сегодня и в самом деле запросто мог лишиться Златовласки.
Если б ты знала, какой я бываю сволочью, – неожиданно для себя тихо произнес он.
И во влажных, внимательных глазах ее разглядел, – знает. И все-таки любит.
"С Шикулиной завязываю", – заверил он себя, не больно впрочем самому себе поверив.
Андеграундом по соцреализму
Наутро возле проржавелых ворот с приваренной надписью "Турбаза "Орлик" толпилась депутация по встрече высокого гостя, – открытие выставки молодых областных художников обещался освятить личным присутствием председатель областного комитета профсоюзов Фирсов.
Его-то и ждали, потряхиваясь от недосыпа и сырости. Сильнее других трясло на холоде двух пионеров с горном и барабаном и пионерку-пятиклассницу – под знаменем. Школьников срочно сняли с занятий в ближайшей школе, приискали белые рубашки и галстуки. Но – соответствующих брюк не нашли. Только спортивные шорты, оставшиеся после межшкольной олимпиады по баскетболу. Теперь эти шорты полоскались на тощеньких задах, закрывая на две трети синюшные, цыплячьи ножки. Смотреть на пионеров было жалко. А на пионерку с рано оформившейся фигуркой – больно. Ей, наоборот, выдали юбчонку, едва налезшую на округлую попку. При малейшем ветре юбочка вздымалась. Члены бюро райкома комсомола, таясь друг от друга, то и дело поглядывали на мелькающие беленькие трусики и сладко жмурились, – комсомольский актив дружно впал в грех педофилии.
От входа в столовую доносился робкий шум. Шум производили отдыхающие, которым только что объявили, что завтрак задерживается до обеда. Решение не пускать в столовую посторонних приняла дирекция под нажимом Непомнящего, – дабы раньше времени не нагадили. Дело в том, что именно в помещении столовой разместили художественную экспозицию. Из числа выставленных полотен комиссия во главе с Фирсовым должна была отобрать несколько работ для представления на всесоюзную выставку молодых талантов. Сами таланты, только-только закончившие развешивать картины, толпились внутри и с вожделением поглядывали на пышный, свежедоставленный из пекарни каравай с воткнутой солонкой.
Чужих среди встречавших не было. Попытавшегося присоединиться к депутации директора турбазы Непомнящий без затей спровадил. Разве что возвышавшаяся над прочими голова Листопада раздражала Вадима.
К комсомольскому активу подошла Шикулина. Как всегда деятельная и – неожиданно приветливая.
отовы к встрече? – она внимательно оглядела подобравшихся комсомольцев, словно кремлевских курсантов перед парадом. Взглядом указала на непорядок в одежде, пригляделась к пионерке, усмехнулась понимающе. – Кто хлеб – соль вручать будет?
– Выделена передовая доярка, – доложил Непомнящий.
– Как положено, в наряде русской красавицы. Ждет команды в столовой.
– А где ваш секретарь обкома?
– Пока не подошел.
Балахнин действительно до сих пор не появился, хотя за ним дважды посылали. Листопад понятливо смолчал: Нинку пока тоже никто не видел. Вчера вечером он намекнул ей, что есть возможность за одну ночь вырасти до старшей по смене.
Иван глянул на часы, озадаченно мотнул головой:
"Пожалуй, уже и на метрдотеля расстаралась".
– Едут! – послышались всполошные крики от дороги. Оттуда сбегал Маргелов. Следом, размахивая руками, торопился Эрлихман.
– Едут, я сам видел! – длинноногий Маргелов, боясь, что приятель опередит, передвигался широкими, заячьими прыжками.
– Я тоже! Я тоже видел! – коротышка Эрлихман изо всех сил поспешал следом. – На двух легковушках. Да вот, вот же они!
"Волги" – черная и белая – уже съезжали с шоссе.
– Раскрыть ворота! – распорядился Непомнящий.
"Щас, как же"! – директор турбазы, которого отодвинули от встречи, мстительно шмыгнул в толпу.
Местный сторож снял замок, толкнул створки. Ворота заскрипели, но не подались.
Машины меж тем подъехали почти вплотную.
– Да помогите же кто-нибудь! – Непомнящий нервно оглянулся.
На помощь сторожу бросились Маргелов с Эрлихманом. По привычке ходить друг за другом, оба схватились за одну и ту же створку. Она, единственная, и открылась.
– Два идиота на две створки, – обращаясь к Шикулиной, прошипел Вадим. Шикулина смолчала, – так, что стало ясно: по ее мнению, идиотов больше.
Передняя "Волга" затормозила – в ожидании, когда ворота распахнутся, и из них выйдет депутация по встрече. Но турбаза оставалась неприступной – как Козельск перед татарами. Бесплодно суетящиеся возле заклинившей створки инструкторы делали положение все более неловким.
Наконец задняя дверца черной "Волги" раскрылась, и оттуда появился коренастый человек с широким отечным лицом в демисезонном пальто и фетровой шляпе, – председатель облсовпрофа Фирсов. Вышел и остановился, недобро прищурившись. Из следующей машины вылезло сразу пятеро. Соблюдая субординацию, сопровождающие также застыли на месте. Они не могли видеть лица стоящего впереди руководителя. Но – как один – в точности воспроизвели выражение недоуменной брезгливости.
В самом деле давно пора было выходить к дорогим гостям, – Фирсов продолжал хмуро ждать.
– Что вы тянете? – рыкнула на Непомнящего Шикулина.
– Доярка, падла, – невнятно пробормотал Вадим.
Болтавшаяся по столовой доярка вдруг куда-то запропастилась.
Да, скверно, скверно началась встреча.
Наконец доярку извлекли из женского туалета. Раскрасневшаяся передовица торопилась, на ходу отирая руки о рушник.
Непомнящий облегченно подобрался.
– Знамя-а! Барабан! Горн! Хлеб-соль с дояркой-сволочью – приготовиться! И все – за мной! – на одном дыхании скомандовал он. И – шагнул.
Жидко ударил озябший барабан. Застывший горн издал звук тужащегося на унитазе засранца, взвизгнул фальшиво и – обессиленно умолк. Знаменосица закостеневшими ручками не удержала склонившееся древко. Быстро семеня, попыталась перехватить, но – не сумела. И знамя школьной дружины при общем вздохе рухнуло в подмерзшую грязь, – в метре от председателя облсовпрофа.
Упавшее к ногам знамя и сама перепуганная хорошенькая знаменосица неожиданно оказались Фирсову приятны. Во всяком случае он быстро, опередив испуганную девочку, наклонился, поднял древко и передал ей, успев при этом то ли успокоительно погладить ее по головке, то ли обтереть о девичьи волосы перемазанную ладонь. Но на побелевшего секретаря райкома комсомола он глянул уже с другим, осуждающим выражением.
Вадим куснул пересохшие губы и при общем молчании выступил вперед.
– Уважаемый Владимир Владимирович! Разрешите от имени слёта комсомольских активистов приветствовать вас!.. – звонко начал он. Но Фирсов начальственно перебил:
– А! Районный комсомол.
Вадим осекся. Ключевым здесь было не то, что Фирсов прервал приветствие. А – слово "районный". Два года назад всемогущий председатель облсовпрофа Фирсов воздвигнул посреди областного центра монументальное здание обкома профсоюзов. Но еще более могущий второй секретарь обкома партии Непомнящий поручил провести контрольный обмер здания. Обмер подтвердил то, о чем его проинформировали, – председатель обкома профсоюзов совершил вещь недопустимую: облсовпроф оказался на полметра выше, чем здание обкома КПСС. Профсоюз, возвысивший себя над партией, – это как минимум политически двусмысленно.