Антон Ильич подскочил на кровати. Сон как рукой сняло. Первым делом он нацепил на нос очки, затем схватил с кресла одежду, наспех натянул рубашку и брюки, надел ботинки, проверил в кармане кошелек, в нем же ключ от своего номера. На цыпочках, будто кто-то мог его услышать, он подкрался к двери, вышел в коридор, аккуратно притворил за собой дверь и остановился, не зная, куда бежать. Направо и налево вели одинаковые коридоры, внизу во внутреннем дворике бил фонтан. Он стоял на третьем этаже.
Антон Ильич достал свой ключ и посмотрел на номер, написанный на нем. Там стояла цифра 4317. Решив, что его номер находится этажом выше, он ринулся налево по коридору. И не прогадал. Здесь была площадка с лифтами, а чуть дальше за дверями лестница наверх. Он ринулся по ступенькам и, запыхавшись, вбежал на четвертый этаж, едва не сбив пожилую парочку, ожидающую лифта. Те автоматически пробормотали "good morning", но Антона Ильича уже след простыл. Он судорожно всматривался в двери, пытаясь отыскать свой номер, но ничего похожего не находил. Номера комнат, тоже четырехзначные, почему-то начинались здесь с двойки.
На его счастье впереди забрезжил силуэт балийца с подносом в руке. Антон Ильич опрометью кинулся к нему. Тот приветливо улыбнулся и стал кланяться, но Антон Ильич не обращал внимания на его расшаркивания. Тыча ему в лицо своей карточкой, он просил помочь найти его комнату. Балиец, не прекращая улыбаться, стал объяснять, что мистер находится во втором корпусе, а номер его – в четвертом, и пройти ему следует до конца второго корпуса, затем перейти в третий и идти до конца третьего… Антон Ильич схватил его под руку и со словами "давай, милый, пошли, показывай дорогу", подтолкнул его вперед, для пущей убедительности достав из кармана кошелек.
Путь оказался неблизкий. Вчера Антон Ильич и не заметил, что корпуса отеля занимают такую большую территорию, и сейчас был несказанно рад, что его сопровождал балиец. Добравшись до номера, он сел на диван, шумно выдохнул и тут только заметил, что ушел без носков, надев ботинки на босу ногу.
Идти на завтрак Антон Ильич не решился, опасаясь встретить там Лизу. Он не знал, как себя с ней вести и чего ожидать от нее. И поэтому заказал завтрак в номер. Когда в дверь постучали, Антон Ильич, прежде чем открыть, на всякий случай глянул в глазок.
Двое балийцев вкатили в номер тележку с едой и оставались стоять, всем своим видом показывая, что не уйдут без чаевых. Антон Ильич снова полез за кошельком. Завтрак, однако, был весьма скудный. В маленьких пиалах лежало всего по чуть-чуть, и только посередине возвышалась ваза с разнообразными экзотическими фруктами, которые, вероятно, были основой балийского завтрака. Но Антон Ильич не отчаивался. В конце концов, завтрак стоял перед ним, он был в своем номере, а впереди у него целый отпуск. С этими мыслями он направился в душ, выйдя, надел приготовленный для него новенький белый халат и такие же тапочки. Халат, правда, был коротковат и едва запахивался на животе, да и тапочки оказались маловаты. Но Антон Ильич был и этому рад. Мурлыча себе под нос, он уселся за стол завтракать.
Настроение его тут же испортилось. В его отсутствие на стол пробрались муравьи. Стройной тропой они тянулись снизу по ножке стола и разбегались по всем тарелкам. Антон Ильич громко выругался. Ему вспомнилась поломанная кровать, и холод, до сих пор доносившийся с верхнего этажа, и его больное горло, и прошлая ночь, и побег из номера Лизы… В нем закипела ярость на этот номер, ставший источником всех его бед, и он, как был, в халате и тапочках, выбежал из комнаты и двинулся в холл. Ругаться.
Его появление вызвало у балийцев оцепенение. Улыбчивые и миролюбивые по натуре, они замерли от удивления и стояли, не шелохнувшись, глядя на крупного полуголого мужчину, размахивавшего руками и выкрикивавшего что-то на непонятном им языке. Служащие, стоявшие за стойкой администрации, к которым направился Антон Ильич, так и застыли на месте, замерев на полуслове. Один остался стоять с ручкой в руках, другой с телефонной трубкой. Они не пытались ни прервать Антона Ильича, ни успокаивать его, ни вообще как-либо реагировать. Только стояли и смотрели на него во все глаза. И это окончательно вывело из себя Антона Ильича. Взбешенный, он ударил кулаком по стойке, желая заставить их хоть как-то шевелиться. Но тех будто столбняк хватил.
– Давай сюда главного! Где ваш этот, в пиджаке? Который мне номер давал? Главный ваш где, я спрашиваю?! Что ты смотришь на меня? Бегом за главным!
Наконец появился управляющий, встречавший Антона Ильича накануне.
– Ты!.. Это ты!!.. Ты же мне… ты мне дал этот номер! Ну-ка иди сюда!
Антон Ильич схватил его за лацкан пиджака и одним рывком вытащил из-за стойки.
– Пойдем! Я покажу тебе твой лучший номер! Посмотришь на свой самый лучший номер!!
Он потащил управляющего к лифтам. Тот послушно семенил, бормоча "о кей, о кей". К ним направились было охранники, но управляющий сделал знак рукой, мол, все в порядке. Так они и шли на глазах у оцепеневших служащих и гостей отеля – Антон Ильич, взъерошенный и раскрасневшийся, триумфально шествовал впереди, в развевающемся халате с оторванным поясом, не скрывавшим более красных семейных трусов, крепко держа в одной руке пуговицу, вырванную из пиджака управляющего. За ним, едва поспевая, мелко перебирал ногами сам управляющий. Их сопровождала свита из нескольких человек, встревоженных и напуганных.
Итогом пятнадцатиминутной баталии стал трехкомнатный номер-люкс с отдельным выходом на пляж и автономной системой кондиционирования, завтрак, который разительно отличался от первого, оздоровительный массаж, ради которого три балийца из спа-центра сами пришли в номер к Антону Ильичу, прикатив с собой тележку с полотенцами, свечами и маслами, и, самое главное, он стал почетным членом отельного клуба, и это открывало для него новые горизонты. Теперь завтракать Антон Ильич мог в отдельном ресторане, а отдыхать на закрытом пляже для членов клуба. Последним подарком стал роскошный длиннополый халат темно-синего цвета расшитый золотыми нитями с эмблемой клуба на левом плече.
Пляж для членов клуба был особенно чистым и ухоженным. По периметру прогуливались охранники, не пропуская внутрь посторонних, двое рабочих следили за порядком, не отлучаясь ни на минуту, то подбирая с песка опадавшую зелень, то принося гостям прохладительные напитки. Лежаки здесь были широкие и добротные, установленные вдали друг от друга. Здесь было тихо. Слышно было, как по деревьям шныряют маленькие белочки, а в ветвях трещат попугаи. Одно только удивило Антон Ильича: не было океана. Ни спереди, ни по сторонам не было ни намека на воду, и как ни крутил головой изумленный Антон Ильич, найти океан, который вчера еще шумел здесь, прямо у его ног, ему не удавалось. Он глазам своим не верил, но на месте вчерашних волн перед ним, докуда глаз хватало, простирался бугристый светло-желтый песок.
– Эй, почтеннейший! – подозвал он балийца. – А где океан?
Тот объяснил, что сейчас время отлива, и что вода станет прибывать к вечеру. Антон Ильич не особенно в это поверил, но переживать не стал. Настроение у него было отличное, времени впереди было с избытком, и он устроился на лежаке и заказал себе пива.
Теперь он мог расслабиться и спокойно подумать о Лизе. Или об Александре?
Как только он вспомнил об Александре, в душе его возникло неприятное ощущение. Как будто он ей изменил. Хотя почему изменил? Ведь между ними ничего и не было. Тогда как назвать их отношения? И что вообще между ними происходит?
Перед глазами Антона Ильича возник образ Сашеньки (так он называл про себя Александру с некоторых пор), ее огромные блестящие глаза, то задумчиво смотрящие куда-то вдаль, то вспыхивающие огоньком и вглядывающиеся в его лицо с надеждой и любопытством. Да, Сашенька была чудо как хороша! Стройная, всегда изысканно одетая. А ее руки, ее красивые длинные пальчики с безупречным маникюром! К тому же она была умна. Да не просто умна, а чересчур, подумал Антон Ильич. Будь она обычной барышней, пусть не глупой от природы, пусть даже блестяще образованной, возможно, все было бы иначе. Но Сашенькин цепкий ум, улавливавший мысль Антона Ильича с самого первого слова и выдававший в ответ идеи совершенно неожиданные, частенько ставил его в тупик. Сашенька была непредсказуема, и в этом было ее очарование.
Встречались они каждую субботу на протяжении вот уже… скольких недель? Антон Ильич подсчитал, выходило почти три месяца. Он и сам удивился. Никогда еще у него такого не было, чтобы он ухаживал за девушкой так долго и до сих пор даже не знал, к чему приведут его ухаживания. Да и можно ли назвать это ухаживаниями? С другой стороны, она приходила к нему каждую неделю и делилась всеми своими тайнами. Разве это не говорит о том, что все это для нее что-то значит?
Антон Ильич задумался, припоминая их первые встречи. Ему было так ее жаль! Она казалась ему такой хрупкой и беззащитной, он был готов на все, только бы огородить ее от переживаний. А каких усилий ему стоило сохранять невозмутимое лицо, случись вдруг Сашеньке расплакаться! Этого Антон Ильич боялся больше всего. Будь она обычной девушкой, он вел бы себя как всегда, подал бы салфетки, налил стакан воды, потрепал бы ласково по плечу, приобнял, приголубил, да и дело с концом. С Сашенькой же все должно было быть иначе. Предложить салфетки и стакан воды он еще мог и потому держал и то, и другое поблизости, специально на этот случай, однако об остальном не могло быть и речи. Положение обязывало.