Все то время, что он подкреплялся, она говорила о себе и о здешней жизни, о порядках в отеле и местных традициях. Убедившись, что Антон Ильич также прибыл сюда в одиночестве, она будто решила взять над ним шефство и проявляла крайнюю заботу, помогая ему выбрать то или иное блюдо и поторапливая официантов. Говорила она пылко, эмоционально, было видно, что местная экзотика пришлась ей по душе, и жизнь на острове приводила ее в восторг.
Неожиданно застучали капли дождя. Антон Ильич с удивлением глянул на небо. Там по-прежнему светило солнце, и только маленькое облако, висевшее прямо над ними, изливалось дождем. Официанты суетливо забегали, пряча под зонты стулья и убирая посуду. Лиза, напротив, вскочила на ноги, вышла из-под зонта, раскинула руки и, глядя в небо, с упоением произнесла:
– Дождик! Антон Ильич, вы видите? Дождик! Хорошая примета!
Дождь быстро усиливался. Крупные капли забарабанили по земле и, отскакивая вверх, засверкали на солнце. Лиза кружилась на мокрой земле, подставляя себя дождю.
– А давайте купаться! Правда, идемте купаться!
Она в порыве бросилась к Антону Ильичу, схватила его за руку и стала тянуть за собой.
– Купаться! Под дождем! Это же так замечательно!
Антон Ильич оторопел от такого напора, но с места не сдвинулся. Лиза тоже не сдавалась.
– Позвольте, я не надел плавки…
– Да бросьте! Идемте так!
– Нет, нет, ну что вы…
– Вы же не в Москве! Идемте!
– Нет, я потом, попозже…
– Когда?! Дождь сейчас закончится!
– Я в другой раз…
– Никто на вас не смотрит! Идемте!
– Нет, нет. Вы идите, купайтесь, я вас здесь подожду.
Она отпустила Антона Ильича, одним махом выпрыгнула из своего сарафана, бросилась к воде и, перешагнув через забор, упала в волны. Антон Ильич тоже встал, пододвинулся к середине зонта, но от дождя было уже не спастись. Он хлынул стеной, шумно и тяжело. Под ногами забились сотни фонтанчиков. Одежда Антона Ильича стремительно намокала, дорогие ботинки из мягкой коричневой замши тоже. Бежать куда-либо было слишком поздно. Тогда он наклонился, проворно снял обувь и носки и прижал их к груди, защищая от ливня.
Лиза махала ему рукой из воды. Она явно наслаждалась купанием. Антон Ильич помахал в ответ ботинком.
Ливень стих резко, в один миг. Солнце пекло с прежней силой. Прохладнее не стало. И только лужи на земле да сверкающая мокрыми каплями листва говорили о том, что только что здесь разыгралась стихия.
Они возвращались в отель. Лиза с мокрыми, слипшимся волосами, обернувшаяся полотенцем, со счастливой улыбкой на лице, и Антон Ильич, взмокший от жары и от дождя, шлепающий по лужам босыми ногами, с ботинками в руках.
Номер Антона Ильича, хоть и двухуровневый, оказался тесным и неудобным. Весь второй этаж занимало огромных размеров спальное ложе. Оно состояло из просторной кровати с высоким изголовьем, окруженной по углам четырьмя деревянными балками, соединенными между собой. Сверху под потолком белая полупрозрачная ткань типа марли была завязана в узел и образовывала купол, из-под которого материя опускалась вниз, вокруг кровати, многослойными занавесями. По углам они крепились к балкам широкой шелковой лентой с кистями и бахромой, половину кровати занимали разного размера подушки.
Постель оказалась настолько рыхлой, что Антон Ильич, едва он забрался в этот шатер, скатился в середину и провалился вниз. При этом кровать под ним звучно заскрипела. Он сгреб груду подушек и скинул их на пол, оставив себе две, самые большие, забрался под одеяло, поскольку комнату нещадно охлаждал кондиционер, и только стал засыпать, как вдруг снова послышался скрип. Антон Ильич перевернулся на другой бок. Кровать под ним затрещала. Он лежал, не шелохнувшись, отняв голову от подушки и прислушиваясь. Где-то внизу, у левого изголовья вновь раздался треск рассохшегося дерева.
Антону Ильичу все это порядком надоело. Резким движением он откинул одеяло, выбрался из кровати, чертыхаясь и путаясь в занавесках, простынях, шнурах и подушках, подошел к левому изголовью, и со всего размаху сел. Внизу громыхнуло. Что-то сломалось. Кровать больше не скрипела и не трещала, но теперь ее левая сторона накренилась вниз, так что Антону Ильичу, чтобы не скатиться на пол, пришлось пристроиться на правом краешке и лежать неподвижно.
Вечером того же дня его разбудил звонок. Он пошарил рукой, не открывая глаз. Будильника поблизости не обнаружил, зато пополз вниз и приземлился на полу в ворохе постельного белья и занавесок.
– Что за напасть, – пробурчал Антон Ильич, открыв наконец глаза. Звонил телефон.
– Антоша! – раздался звонкий голос Лизы. – Мы идем ужинать?
Антон Ильич поднялся с пола. Чувствовал он себя неважно. От неудобного лежанья разболелась спина, голова была тяжелой, горло заложено, шея не поворачивалась – продуло, пока он спал. Кондиционер не выключался, потому что, как ему объяснили, был общим для всего здания. Но надо было собираться.
Чтобы не дать хвори захватить организм окончательно, за ужином Антон Ильич заказал графинчик водки. По крайней мере, в этот вечер ему не пришлось ломать голову, вникая в тонкости балийской кухни, и объясняться с официантами, все это сделала Лиза. Она опрокинула стопку за здоровье Антона Ильича, в котором тот сейчас действительно нуждался, но больше не пила. Она и без того была весела и говорлива. К ужину она надела широкую юбку до пят и майку с глубоким вырезом, поперек груди на длинном шнурке у нее висел тряпочный мешочек с надписью "I love Bali", за ухом красовался цветок, который она все время поправляла. Антон Ильич, осипший, обессилевший, то и дело потиравший больную шею, будил в ней желание заботиться о нем как можно лучше. Ее энергии можно было лишь позавидовать. Решив, что столик, за который их усадили, слишком мал, она предложила придвинуть к нему второй, что стоял по соседству, и, не дожидаясь ничьей помощи, обхватила его обеими руками и с грохотом перетащила к себе. Подбежавшему официанту она и рта не дала раскрыть, напротив, тут же поручила ему немедленно пойти и отключить вентилятор, неудачно обдувавший Антона Ильича со спины. Когда принесли напитки, она отправила назад бутылку минеральной воды из холодильника и потребовала подать воду комнатной температуры. Затем попросила убавить музыку, так как у Антона Ильича от шума раскалывалась голова. По ее просьбе, вместо традиционного соевого соуса принесли соль, а вместо палочек нож и вилку – Антону Ильичу сейчас было не до экзотики.
К концу вечера Антон Ильич разомлел. По телу разливалось тепло, горло смягчилось, шею почти отпустило. Однако возвращаться в номер ему не хотелось. Мысли о покосившейся кровати и ледяной струе кондиционера заставляли его зябко ежиться. Лиза, между тем, уговаривала пойти к ней:
– Вам обязательно надо выпить чаю. Я заварю вам чудесный чай! Здесь такого не делают. С травками, с мятой. Чайник я раздобыла. У меня и мед есть! Мед нужен обязательно! А как же! Вы же не хотите разболеться! Горячий чаек с медом, и утром будете как огурчик! Мед настоящий, липовый. Я из дома привезла. Надо же, как знала!
Она словно мысли его читала. А как только Антон Ильич услышал о меде и представил себя с кружкой душистого чая и банкой золотистого меда, он уже думать не мог ни о чем другом. Лиза тем временем договорилась о такси, которое доставит их в отель за счет заведения, оказывается, здесь это было принято. И хоть ехать им было не более пяти минут, она выглядела счастливой оттого, что Антону Ильичу не придется идти пешком на ватных ногах, в темноте, по незнакомой дороге.
У Лизы было уютно как дома. Номер ее был небольшой, однокомнатный, безо всяких лестниц и вторых этажей, с маленьким балкончиком. Повсюду были разложены ее вещи – платки, полотенца, книги, бутылочки с кремами, у кровати стояли свечи, которые она проворно зажгла, как только они вошли. Было тепло. На удивленный вопрос Антона Ильича, она, смеясь, показала на стену, где решетка кондиционера была заклеена скотчем. Уже закипал чайник, и через несколько минут мечта Антона Ильича материализовалась в виде кружки горячего чая с обещанным медом. Несмотря на усталость, он обратил внимание, что на кружке была выведена какая-то надпись.
– Remember you are a Budda, – прочитал он вслух.
Затем поднес кружку ко рту и выдохнул:
– Ну, с Буддой.
Во сне Антон Ильич видел себя маленьким мальчиком. Он резвился, играя с мячом, и бегал босиком посреди цветов и мягкой травы. Ему было весело, он подпрыгивал и хохотал оттого, что никак не мог поймать мяч. Только он собирался схватить его, как тот, словно живой, увертывался из рук и отскакивал дальше. Он бежал быстрее, но мячик тоже ускорялся и никак не давался в руки. Антон Ильич начал раздражаться. Он перестал смеяться и, произнеся серьезно "ну все, хватит", двинулся за мячом. Тот остановился на мгновенье, а потом вдруг покатился и исчез за углом. Антон Ильич побежал за мячом, но откуда-то взявшаяся на лугу дверь захлопнулась прямо перед ним.
От звука хлопнувшей двери Антон Ильич проснулся. Дверь действительно только что закрылась, и он отчетливо услышал удаляющиеся шаги. С минуту он растеряно осматривался вокруг. Утреннее солнце мягко светило на его постель, из открытых дверей балкона неслось щебетание птиц, рядом с ним на кресле лежала его одежда, на прикроватной тумбочке блестели его очки. Около своей подушки он увидел короткую записку, адресованную ему: "Ушла на йогу". Сомнений больше не было. Это был номер Лизы, и ночь он провел здесь.