- Еще бы ему не говорить, - соглашается Ханна. - Грейс, собери вещи Эммелин, пока я помогу ей одеться.
Ханна распахивает на сестре халат, и мы обе ахаем. Под ним почти прозрачное неглиже. Сквозь черные кружева просвечивают розовые соски.
- Эммелин! - вскрикивает Ханна, а я торопливо ныряю в чемодан. - Что это за фильмы такие?
- Про любовь, - отвечает Эммелин, снова запахивая халат и спокойно докуривая.
Ханна закрывает руками рот и смотрит на меня голубыми глазами. В ее взгляде - ужас, злость, беспокойство. Все хуже, чем мы думали. Мы обе лишились дара речи. Я беру одно из платьев, Ханна передает его Эммелин.
- Одевайся, - говорит она. - Хотя бы оденься.
С лестницы слышится какой-то шум, тяжелые шаги, и внезапно в дверях появляется мужчина: низкорослый, усатый тип - крепкий, смуглый и на редкость самоуверенный. Он похож на раскормленную блестящую ящерицу - на нем бронзовато-золотой жилет, очень подходящий под роскошную обстановку дома. В красных губах зажата сигара.
- Филипп! - радостно восклицает Эммелин, вырываясь из рук Ханны.
- Что случилось? - с сильным французским акцентом спрашивает Филипп. Сигара совсем не мешает ему говорить. - Зачем вы пришли? - собственническим жестом он берет Эммелин за руку.
- Забрать ее домой, - отвечает Ханна.
- А кто вы такая? - Филипп с головы до ног мерит ее взглядом.
- Сестра.
Филиппу явно по душе происходящее. Он садится на кровать, притягивает к себе Эммелин и не сводит с Ханны глаз.
- А к чему такая спешка? Может быть, старшая сестричка присоединится к Бэби на съемках, а?
Ханна судорожно вздыхает, но тут же берет себя в руки.
- Разумеется, нет. Мы уезжаем сию же минуту.
- Я - нет, - откликается Эммелин.
Филипп как-то очень по-французски пожимает плечами.
- Похоже, она никуда не хочет идти.
- Ее никто не спрашивает. Грейс, ты собрала чемодан?
- Почти, мэм.
Только тут Филипп замечает меня.
- Третья сестренка? - Он оценивающе поднимает бровь, я вздрагиваю, будто меня раздевают.
- Да что ты, Филипп! - смеется Эммелин. - Какая еще сестренка? Это просто Грейс - камеристка Ханны.
Мне льстит ошибка Филиппа, тем не менее я радуюсь, когда Эммелин дергает его за рукав и он отворачивается.
- Расскажи ей, - требует Эммелин. - Расскажи ей про нас. - Она улыбается торжествующей семнадцатилетней улыбкой. - Мы сбежали, потому что хотим пожениться.
- А что думает об этом ваша жена, месье? - осведомляется Ханна.
- У него нет жены, - говорит Эммелин. - Пока нет, - уточняет она.
- Стыдно, месье, - дрожащим голосом продолжает Ханна. - Моей сестре всего семнадцать.
Рука Филиппа отдергивается от Эммелин словно мяч на пружинке.
- Семнадцать - самая пора любить, - заявляет Эммелин. - А как только мне стукнет восемнадцать, мы поженимся, да, Филли?
Филипп неловко улыбается, вытирает ладони о брюки и встает.
- Правда? - зазвеневшим голосом переспрашивает Эммелин. - Как мы договорились! Скажи ей!
Ханна кидает сестре на колени платье.
- Да, месье, скажите!
Одна из ламп мигает и гаснет. Филипп пожимает плечами, с нижней губы свисает сигара. - Я… я…
- Хватит, Ханна! - дрожащим голосом требует Эммелин. - Ты все испортишь.
- Я забираю сестру домой, - сообщает Ханна. - И если вы станете мне мешать, я пожалуюсь мужу и вашему кино придет конец. У нас много знакомых и в полиции, и в правительстве. Уверена, их очень заинтересуют фильмы, которые вы здесь снимаете.
Филипп тут же становится на редкость покладистым, даже приносит из ванной оставшиеся вещи и сам упаковывает их в огромный чемодан, хотя и не так аккуратно, как мне хотелось бы. Более того - он доносит чемодан до машины, пока Эммелин рыдает, клянется в любви и просит объяснить Ханне, что скоро они поженятся. В конце концов Филипп, напуганный словами о могущественном муже, глядит на Ханну и произносит:
- Я не знаю, о чем она тут говорит. Какая-то ненормальная. Мне она сказала, что ей двадцать один.
Эммелин плачет всю дорогу горячими, злыми слезами. Боюсь, она мало что слышит из лекции Ханны о чувстве ответственности, девичьей чести и недопустимости подобных побегов.
- Он меня обожает, - только и всхлипывает она в ответ. Из покрасневших глаз снова льются слезы. - Мы хотели пожениться.
Ханна лишь вздыхает.
- Перестань, Эмми. Пожалуйста.
- Мы любим друг друга. Филипп найдет меня и заберет.
- Сомневаюсь.
- Зачем ты туда явилась и все испортила?
- Испортила? - возмущается Ханна. - Да я тебя спасла! Тебе повезло, что мы нашли тебя раньше, чем ты влипла в действительно серьезные неприятности. Пойми, он женат. Он обманул тебя, чтобы снять в своих мерзких фильмах.
Эммелин смотрит на сестру и выпаливает дрожащими губами:
- Тебе просто завидно, что я наконец счастлива! Что у меня роман! Что кто-то любит больше всех меня, а не тебя!
Ханна не отвечает. Мы подъезжаем к дому номер семнадцать, подходит шофер, чтобы отогнать автомобиль в гараж.
Эммелин складывает руки на груди и шмыгает носом.
- Пусть, пусть ты испортила этот фильм - я все равно стану актрисой! Филипп меня подождет. И другие фильмы тоже покажут.
- Какие еще другие? - Ханна испуганно смотрит на меня в зеркальце заднего вида, и я понимаю, о чем она думает. Придется рассказать Тедди. Только он способен сделать так, чтобы эти кадры никто никогда не увидел.
Ханна и Эммелин исчезают в доме, а я сбегаю вниз по лестнице для слуг. У меня нет наручных часов, но время явно близится к пяти. А спектакль в полшестого. Толкаю дверь и чуть не врезаюсь в миссис Тиббит.
- Альфред? - задохнувшись от быстрого бега, спрашиваю я.
- Очень милый молодой человек, - неприятно улыбается она. - Жаль, что ему пришлось удалиться так рано.
У меня падает сердце, я гляжу на часы.
- Давно он ушел?
- Да уж порядочно, - поворачиваясь ко мне спиной, говорит миссис Тиббит. - Сидел тут, сидел - все смотрел, как стрелки движутся. Пока я его не пожалела.
- То есть?
- Сказала, что зря он время тратит. Что вы с хозяйкой ушли по каким-то тайным делам и когда явитесь - неизвестно.
* * *
Я снова бегу. По Риджент-стрит, к Пиккадилли. Если я потороплюсь, то, может быть, мне удастся поймать Альфреда. Будь проклята эта назойливая ведьма, миссис Тиббит! Какое ей дело, когда я вернусь! Еще сказала Альфреду, что я с Ханной, а ведь у меня опять выходной! Как чувствовала, куда ударить, чтобы было больнее. Я представляю, что сейчас у Альфреда на душе. Его письма все больше приправлены фразами про "феодальную эксплуатацию рабов и невольников" и "пробуждение спящего пролетариата". Ему не нравится, что я не считаю свою работу эксплуатацией. Я нужна мисс Ханне и люблю свою работу - пишу я в ответ - где же тут эксплуатация?
Риджент-стрит выводит меня на шумную бурлящую Пиккадилли. Конец рабочего дня, и площадь забита пешеходами и автомобилями. Джентльмены и бизнесмены, дамы и мальчишки-посыльные - все куда-то спешат. Я проскакиваю между автобусом и припаркованным к тротуару такси и чуть не попадаю под телегу, груженую тяжелыми мешками.
Бегу вниз по Хеймаркет, перепрыгиваю через вытянутую трость - ее важный обладатель разражается гневными криками. Стараюсь держаться поближе к зданиям, где тротуар не так запружен народом, пока наконец не добираюсь до "Театра Ее Величества". Без сил приваливаюсь к стене, прямо под афишей, и рассматриваю смеющиеся, хмурые, болтающие и кивающие головы, которые движутся мимо меня, надеясь выхватить из толпы знакомое лицо. Тощий джентльмен с еще более тощей дамой поднимаются по ступеням. Предъявляют два билета и скрываются внутри. Вдалеке часы - Биг Бен? - бьют четверть шестого. Может быть, Альфред вообще не придет? Передумал? Или я опоздала, и он уже сидит в зале?
Я жду, пока Биг Бен не отобьет половину шестого, потом, для ровного счета, еще четверть часа. После тощей пары никто уже не входит в театр. Я успела отдышаться и, потеряв надежду, сижу на ступенях. Сегодня я не увижу Альфреда.
Мне игриво подмигивает дворник, и я понимаю, что пора уходить. Закутываюсь в шаль, поправляю шляпку и отправляюсь обратно - в дом номер семнадцать. Я напишу Альфреду. Объясню, что случилось. Про Ханну и миссис Тиббит. Я даже могу рассказать ему всю правду про Эммелин и Филиппа, про их скандальную связь. Несмотря на все слова о феодальном обществе и эксплуатации, Альфред сможет меня понять. Или не сможет?