* * *
В тот выходной я забежала к маме совсем ненадолго и вряд ли запомнила бы сам день, если бы не одно событие.
Обычно мы садились на кухне, у окна, где было больше света для шитья и где мы проводили много времени вместе, пока я не пошла работать в Ривертон. В тот день, однако, мама встретила меня у дверей и провела в крохотную гостиную сразу за кухней. Я заподозрила, что она ждет кого-то еще, потому что мы заходили в гостиную только во время визитов важных лиц, вроде доктора Артура или священника.
Я сразу заметила, что мама постаралась прибраться там как можно лучше. На прикроватном столике стояла ее любимая ваза, подарок бабушки, - белая, с тюльпанами - в ней гордо торчал букет подвядших маргариток. А подушка, которую она обычно подкладывала под спину во время шитья, теперь, хорошенько взбитая, лежала на диване и старательно делала вид, что всю жизнь служила только для украшения.
Комната блистала идеальной чистотой - после стольких лет работы горничной мама отлично знала, что такое уборка, - но была гораздо меньше и беднее, чем мне помнилось. Желтые стены, такие яркие когда-то, выцвели и словно бы покосились, так, что только старый вытертый диван да стулья удерживали их от падения. Картины с видами моря, вдохновлявшие мое детское воображение, потеряли очарование и казались старыми и безвкусными.
Мама принесла чай и села напротив. Я глядела, как она наливает его в чашки. Две. Значит, больше никого не будет. Уборка, цветы, подушка - все это для меня.
Я взяла предложенную чашку и заметила на краю маленькую щербинку. Мистер Гамильтон такого бы не потерпел. В Ривертоне не было места битой посуде, даже для слуг.
Мама обхватила чашку двумя руками, и я увидела, как искривились ее пальцы. С такими руками много не нашьешь. Я гадала, давно ли это с ней и как же она теперь зарабатывает на жизнь. Каждую неделю я отдавала ей часть жалованья, но этого явно было недостаточно. Попытавшись осторожно расспросить ее, я услышала:
- Не беспокойся. Мне вполне хватает.
- Почему ты ничего не говорила? Я могла бы отдавать тебе больше. Мне все равно не на что тратить.
На усталом лице мамы отразилось сомнение. Она явно колебалась, но потом решительно вздохнула:
- Нет, Грейс. Ты и так делаешь для меня все возможное. Незачем тебе расплачиваться за мои грехи. Не твоя это забота.
- А чья же еще?
- Ты, главное, не повторяй моих ошибок.
Я собралась с духом и осторожно спросила:
- Каких ошибок, мам?
Она сжала губы и отвернулась, я молча ждала, сердце колотилось, как бешеное. Неужели мама, наконец-то, откроет мне тот секрет, что стоял между нами, сколько я себя помнила…
- Всяких, - сказала она в конце концов, снова поворачиваясь ко мне. И тут же сменила тему. Стала расспрашивать о доме, о семействе - все как обычно.
А чего я, собственно, ожидала? Что мама вот так вот вдруг изменит своим привычкам? Потока тяжких откровений, которые объяснят мамину желчность и раздражительность, так долго мешавшие нам стать ближе друг к другу?
Наверное, именно этого. Что ж, я была молода, и это единственное, что может меня извинить.
Однако я рассказываю быль, а не сказку, поэтому ты не удивишься, узнав, что ничего такого не произошло. Я лишь проглотила горький комок разочарования и рассказала ей про погибших, не в силах побороть чувство собственной исключительности от причастности к жизни хозяев. Сначала майор - мрачный мистер Гамильтон держит в руках телеграмму с черной каемкой, пальцы Джемаймы дрожат так, что она не может вскрыть ее, а потом - всего лишь через день, - лорд Эшбери.
Мама отставила чашку и медленно покачала головой - жест, подчеркнувший ее длинную, тонкую шею.
- Это я уже слышала. Только не знала, верить или нет. У нас в деревне любят посплетничать.
Я кивнула.
- Так отчего же умер лорд Эшбери?
- Мистер Гамильтон говорит, что это был удар. Да и жара виновата.
Мама размеренно кивала, втянув щеки.
- А что говорит миссис Таунсенд?
- Что это ни то, ни другое. Говорит, что он просто-напросто умер от горя. - Я невольно понизила голос, подражая благоговейному тону кухарки. - Что смерть майора разбила сердце его светлости. Пуля, попавшая в грудь сына, унесла с собой все мечты и надежды его отца.
Мама невесело улыбнулась, продолжая медленно покачивать головой и не отводя глаз от морского пейзажа на стене.
- Бедный, бедный Фредерик, - пробормотала она.
Я страшно удивилась и поначалу решила даже, что не расслышала. Или мама ошиблась, назвав не то имя, потому что фраза ее не имела смысла. Бедный лорд Эшбери. Бедная леди Вайолет. И Джемайма бедная. Но Фредерик?
- За него не волнуйся, - сказала я. - Он может унаследовать дом.
- Не в деньгах счастье, моя девочка.
Я терпеть не могла, когда мама начинала говорить о счастье. Поговорка в ее устах приобретала какой-то издевательский оттенок. Кто угодно мог давать такие советы, только не мама, с ее тоскливыми глазами и пустым домом. Мне будто делали замечание за проступок, "которого я не совершала.
- Ты это лучше Фэнни скажи, - грубовато посоветовала я.
Мама нахмурилась, и я вспомнила, что это имя ей незнакомо.
- А! Я и забыла, что ты ее не знаешь! - почему-то обрадованно сказала я. - Это воспитанница леди Клементины. Она рвется замуж за мистера Фредерика.
Мама недоверчиво поглядела на меня:
- Замуж? За Фредерика?
- Фэнни уже который год его обхаживает, - кивнула я.
- Выходит, он ей предложения не делал?
- Нет. Но это лишь вопрос времени.
- Кто тебе сказал? Миссис Таунсенд?
- Нет, - покачала я головой. - Нэнси.
Мама заметно расслабилась и даже смогла улыбнуться.
- Сама не знает, что она говорит, твоя Нэнси. Фредерик никогда не женится. После смерти Пенелопы…
- Нэнси всегда все знает.
Мама скрестила руки на груди.
- А сейчас ошибается.
Ее уверенность раззадорила меня - будто я не в курсе, что происходит в Ривертоне!
- А миссис Таунсенд с ней согласна, - заспорила я. - Говорит, что леди Вайолет одобряет этот союз, и хотя на вид мистер Фредерик не очень-то слушает мать, на деле он никогда не мог пойти против нее.
- Да, - согласилась мама, улыбка ее увяла. - Да, не мог. - Она отвернулась и засмотрелась в открытое окно. На каменную стену соседнего дома. - Хотя мне всегда казалось, что он не женится вновь.
Теперь голос ее звучал неуверенно, и мне стало стыдно за свое желание поставить ее на место. Маме, наверное, нравилась эта Пенелопа, мать Ханны и Эммелин. Точно, нравилась. Иначе чем объяснить ее упрямое желание, чтобы мистер Фредерик никогда не женился вновь? И уныние, когда я попыталась доказать, что свадьба неизбежна. Я накрыла ее руки своими.
- Ты права, мама. Может, я и зря болтаю, пока еще толком ничего не известно.
Мама не ответила. Я прижалась к ней.
- Тем более, что мистера Фредерика никак не обвинить в нежных чувствах к Фэнни. Он даже на свой кнут смотрит с большим удовольствием.
Я пыталась подлизаться к маме и обрадовалась, когда она повернулась и посмотрела на меня. И удивилась: в лучах полуденного солнца мамины щеки порозовели, глаза позеленели, и она стала почти хорошенькой. Я никогда раньше так о ней не думала. Аккуратная, да, подтянутая, но хорошенькая?
Я вспомнила слова Ханны, ее рассказ о фотографии и еще больше захотела увидеть снимок своими глазами. Понять, какой была та мама - симпатичная, добрая девочка - которую так тепло описывала Ханна и с такой любовью вспоминала миссис Таунсенд.
- Фредерик всегда любил ездить верхом, - сказала она, ставя чашку на подоконник. А потом поразила меня - взяла мою руку в свои и погладила твердые мозоли на ладони.
- Расскажи мне о своих новых обязанностях. Судя по мозолям, нелегко тебе приходится.
- Да нет, все не так уж плохо, - тронутая непривычной заботливостью ответила я. - Конечно, стирку и уборку я не очень люблю, а вот другие дела мне по душе.
- Какие же? - Мама наклонила голову.
- Нэнси так занята на станции, что я все чаще работаю наверху.
- И тебе нравится? - тихо спросила мама. - Наверху, в большом красивом доме?
Я кивнула.
- А что именно тебе нравится?
Ходить по прекрасным комнатам, украшенным хрупким фарфором, картинами и гобеленами. Слушать, как Ханна и Эммелин мечтают и шутят, поддразнивая друг друга. Я вспомнила внезапную мягкость мамы и внезапно поняла, как ей угодить.
- Там я чувствую себя счастливой, - объяснила я. - И надеюсь когда-нибудь стать не просто горничной, а настоящей камеристкой.
Мама нахмурилась.
- Что ж, камеристка - совсем не плохая работа для девушки, - каким-то странным голосом согласилась она. - Но счастье… Счастье у каждого свое. В чужом саду не сорвешь…