* * *
На обратном пути я никак не могла выкинуть мамины слова из головы. Ясное дело, она, как обычно, говорила о том, чтобы я помнила свое место. Что я могу найти счастье лишь среди углей кухонного очага, а уж никак не среди жемчугов хозяйкиного будуара. Но ведь Хартфорды - не какие-нибудь чужаки. Что случится, если я стану счастлива, работая на них, слушая их разговоры, заботясь об их прекрасных платьях?
И вдруг меня осенило - да она ревнует! Мама просто завидует мне, моей работе в Ривертоне. Наверное, она прислуживала Пенелопе, матери девочек; да, точно - потому она и расстроилась из-за моих разговоров о повторной женитьбе мистера Фредерика. А я теперь служу там, где она была счастлива, и напоминаю ей о жизни, которую ее вынудили оставить. Хотя почему вынудили? Ханна сказала, что у леди Вайолет когда-то работали семьи. И потом - если мама так ревнует меня к своему бывшему месту, почему она так настаивала, чтобы я его заняла?
Я злобно пнула ком грязи, отлетевший от копыта какой-то лошади. Все бесполезно. Мне никогда не распутать тех загадок и тайн, что наплела между нами мама. А если она не хочет ничего объяснять и читает мне туманные проповеди о "своем месте" и "несчастливой участи", что, по ее мнению, я должна ей отвечать?
Я глубоко вздохнула. Вот и не буду. Мама не оставила мне выбора, кроме как идти своей дорогой. Что ж, отлично. Если для этого требуется взобраться по служебной лестнице, этим и займемся.
Я вынырнула из обсаженной деревьями аллеи и на миг затормозила перед домом. Солнце садилось, Ривертон накрыла тень. Огромным черным жуком примостился он на холме, поникший под грузом жары и постигшей его беды. И все-таки меня накрыло теплое чувство уверенности. Первый раз в жизни я почувствовала себя независимой, где-то по дороге из деревни в Ривертон меня покинуло привычное ощущение, что если я не буду крепко держаться за что-нибудь, меня снесет.
Я вошла в дом с черного хода и двинулась по полутемному коридору. Шаги гулко отдавались от прохладного каменного пола. В кухне стояла тишина. Там еще пахло тушеным мясом, но слуги уже разошлись. За моей спиной, в столовой, громко тикали часы. Я заглянула туда. Тоже пусто. На столе стояла одинокая чашка с блюдцем, а куда же делся тот, кто из нее пил? Я сняла и повесила на крючок у двери шляпу, оправила платье. Вздохнула - звук шумно разнесся по пустой кухне. Я усмехнулась. Первый раз в жизни я была под лестницей совершенно одна.
Я посмотрела на часы. У меня оставалось еще полчаса свободного времени. Можно выпить чаю. Тот, которым угощала меня мама, оставил горький осадок.
На плите стоял чайник, еще теплый, под стеганым чехлом. И только я успела взять чашку, как в кухню ворвалась Нэнси. Увидев меня, она вытаращила глаза.
- Там Джемайма, - сообщила она. - Рожает.
- Как? Ведь ребенок должен появиться только в сентябре! - опешила я.
- Наверное, ему об этом сказать забыли, - буркнула Нэнси, кидая в меня небольшим полотенцем. - Отнеси это и миску теплой воды наверх. Я больше никого не нашла, а кто-то же должен позвать доктора.
- Так я же не в форме…
- Думаю, роженице и ребенку будет все равно, - отрезала Нэнси, исчезая в буфетной, где стоял телефон.
- И что я ей скажу? - спросила я у пустой комнаты, у полотенца, у себя самой. - Что я сделаю?
Из-за двери высунулась голова Нэнси.
- Откуда я знаю? Придумай что-нибудь. - Она неопределенно махнула рукой. - Скажи, что все будет хорошо. С Божьей помощью, так оно и будет.
Я повесила полотенце на плечо, налила в миску теплой воды и пошла наверх. У меня немного дрожали руки, часть воды пролилась на ковер в коридоре, оставив на нем темные пятна.
Перед дверью в комнату Джемаймы я заколебалась. Оттуда донесся сдавленный стон. Я глубоко вздохнула, постучала и вошла.
В спальне царила темнота, если не считать узкой полоски света, пробившейся между слегка разошедшимися занавесками. Вдоль нее танцевали пылинки. В центре комнаты стояла большая кровать с пологом на четырех столбиках. Джемайма лежала молча, но дышала с трудом.
Я тихо подошла к кровати и неуверенно остановилась рядом. Поставила миску на маленький журнальный столик.
Джемайма снова застонала, и я прикусила губу, не зная, чем помочь.
- Тише, тише, - сказала я ласково. Таким голосом мама баюкала меня, когда я болела скарлатиной. - Тише.
Она вздрогнула и несколько раз коротко всхлипнула, будто ей не хватало воздуха.
- Все будет хорошо, - продолжала я. Намочила полотенце, сложила его вчетверо и положила ей на лоб.
- Джонатан… - с невыразимой нежностью прошептала Джемайма. - Джонатан…
Ответить тут было нечего, и я промолчала.
Снова послышались стоны, вскрики. Джемайма вздрагивала, утыкаясь лицом в подушку. Пальцы ее беспокойно мяли простыню.
Понемногу она успокоилась. Дыхание выровнялось.
Я сняла полотенце с ее лба. Оно уже нагрелось, и я снова окунула его в миску. Выжала, сложила и потянулась, чтобы положить обратно.
Джемайма открыла глаза, заморгала, рассматривая меня в темноте.
- Ханна, - выдохнула она. Меня и поразила, и обрадовала ее ошибка. Я открыла было рот, чтобы разуверить Джемайму, и промолчала, так как она порывисто схватила меня за руку.
- Я так рада, что это ты. - Она сжала мои пальцы и прошептала: - Мне страшно. Я ничего не чувствую.
- Все в порядке, - ответила я. - Ребенок просто отдыхает.
Мои слова ее успокоили.
- Да, - согласилась она. - Так всегда бывает. Я просто не готова… слишком рано. - Джемайма отвернулась и заговорила так тихо, что мне пришлось нагнуться, чтобы расслышать. - Все хотят, чтобы это был мальчик, а я больше не могу. Не могу потерять еще одного.
- Все будет хорошо, - шепнула я, искренне надеясь, что так оно и будет.
- На моей семье лежит проклятье, - не поворачиваясь, продолжала она. - Мать предупреждала меня, а я не хотела слушать.
Бредит, решила я. Не выдержала горя и ударилась в суеверия.
- Никаких проклятий не бывает, - мягко возразила я. Джемайма издала нечто среднее между всхлипом и смехом.
- Бывает. Это та же самая болезнь, что унесла жизнь сына нашей дорогой королевы. Проклятая гемофилия. - Она помолчала, провела рукой по животу и повернулась ко мне лицом: - Но девочек… проклятье минует.
Отворилась дверь, и в комнату шагнула Нэнси. За ней вошел худой мужчина средних лет с серьезным и строгим лицом - доктор, поняла я, хотя это не был доктор Артур из деревни. Зажгли лампу, взбили подушки, Джемайму уложили поудобнее. Я поняла, что больше не нужна, и выскользнула из спальни.
День перетек в вечер, вечер - в ночь. Я ждала, надеялась и волновалась. Время ползло невероятно медленно, хоть я и была загружена до предела. Подавала ужин, готовила постели, собирала стирку на завтра, а мыслями была там, с Джемаймой.
В конце концов, когда в кухонное окно падали с востока последние лучи заходящего солнца, с лестницы с грохотом сбежала Нэнси с полотенцем и миской в руках.
Мы только что поужинали и сидели вокруг стола.
- Ну?! - прижав к груди носовой платок, спросила миссис Таунсенд.
- Значит так. - Нэнси бросила миску и полотенце на скамейку и повернулась к нам, не в силах сдержать улыбки. - Ребенок родился в восемь двадцать шесть. Маленький, но здоровенький.
Я затаила дыхание.
- К сожалению, - закатив глаза, продолжала Нэнси, - это девочка.
* * *
В десять часов вечера я забрала из комнаты Джемаймы поднос с ужином. Она спала, маленькая Гита, уже спеленатая, лежала рядом. Перед тем, как выключить настольную лампу, я задержалась, рассматривая крошечную девочку: надутые губы, светлый пух на голове, плотно зажмуренные глаза. Не наследница, а просто ребенок, который будет жить, любить и расти. И когда-нибудь, наверное, обзаведется собственными детьми.
Взяв поднос, я на цыпочках покинула спальню. Лампа в руке неровно освещала мрачный коридор, так что на фамильных портретах, развешанных по стенам, плясала моя тень. В то время как самая младшая представительница рода Эшбери посапывала за закрытой дверью, ее многочисленные предки несли бессменную службу, глядя на темный дом, которым когда-то владели.
Я добралась до вестибюля и заметила, что из-под двери гостиной пробивается тонкая полоска света. За треволнениями вечера мистер Гамильтон забыл потушить лампу. Слава Богу, что я заметила. Несмотря на радость от рождения внучки, леди Вайолет пришла бы в ярость, узнав о столь вопиющем нарушении правил.
Я отворила дверь и остолбенела.
В кресле отца, закинув ногу на ногу и опустив голову так, что лицо скрывалось в тени, сидел мистер Фредерик. Новый лорд Эшбери.
В левой руке он держал листок, который я тут же узнала по виденному утром рисунку - письмо Дэвида. То самое письмо, которое читала вслух Ханна и которое так рассмешило Эммелин
Плечи мистера Фредерика дрожали, и сперва я подумала было, что он тоже смеется.
А потом услышала звук, который с тех пор так и не смогла забыть. Никогда не забуду. Стон. Глухой, мучительный, страшный. Полный безнадежной тоски.
Я застыла на пороге, не в силах двинуться - невольный свидетель безысходного горя. Потом попятилась. И бесшумно закрыла дверь.