За лужайкой спускалась вниз длинная каменная лестница, ведущая в розовую аллею леди Эшбери. Подпорки гнулись под тяжестью белых, желтых и розовых бутонов, над желтыми серединками старательно гудели пчелы.
Я миновала беседку, отворила калитку и пошла по Долгой аллее: полоске серого камня, обросшей с двух сторон белыми и желтыми цветами. Где-то посередине пути росшие кругом высокие грабы сменились миниатюрными тисами, окаймляющими сад Эгесков. Я удивленно заморгала, когда возле меня зашевелились подстриженные в виде животных кусты, а потом засмеялась, сообразив, что это две утки - дикие, в зеленых перьях - прибрели сюда с озера и теперь стоят, разглядывая меня блестящими черными глазками.
За садом находилась еще одна калитка, позабытая сестра первой (ведь и у людей сестер забывают сплошь и рядом), почти скрытая из виду цепкими побегами жасмина. За ней стоял фонтан "Падение Икара", а за ним, на берегу озера, - лодочный домик.
Защелка на калитке заржавела, и чтобы открыть ее, мне пришлось поставить свою ношу на землю. Я нашла ровную площадку между кустиками земляники, опустила туда поднос и отодвинула защелку. Открыла калитку настежь, взяла лимонад и сквозь облако жасминового аромата двинулась к фонтану.
Хотя "Амур и Психея", огромный и внушительный, стоял на главной лужайке, перед парадным входом, в малом фонтане, скрытом в самом конце южного сада, было свое - волшебное и грустное - очарование.
Круглый каменный бассейн высотой в два фута и двадцати футов в диаметре был отделан мелкой плиткой, голубой, как сапфировое ожерелье леди Вайолет, то, что лорд Эшбери привез ей с Востока.
В центре высилась большая неровная глыба красновато-коричневого мрамора, величиной примерно с двух взрослых человек, широкая внизу и заостренная кверху, как скала. Посередине - желтоватый мрамор на красном - распростерся упавший Икар. Привязанные к рукам крылья, вырезанные очень тщательно, так что видно было каждое перышко, лежали за его спиной, покрывая скалу.
Из бассейна к неподвижной фигуре тянулись три русалки; длинные волосы обрамляли их ангельские лица, у одной была маленькая арфа, у другой - венок из ивовых листьев, а третья поднимала Икара из воды - белые руки на смуглом теле.
Пара лесных ласточек, равнодушных к красоте скульптуры, летала над ней, присаживаясь на вершину скалы только лишь для того, чтобы через секунду спорхнуть, коснуться поверхности бассейна и набрать в клюв воды. При виде птиц я ощутила непреодолимое желание опустить руки в прохладную воду. Оглянувшись на дом, я решила, что он слишком погружен в свое горе, чтобы заметить, как усталая горничная задержится на минутку в самом дальнем конце южного парка, чтобы хоть немного освежиться.
Я опустила поднос на край бассейна и встала коленом на плитки, горячие даже сквозь чулки. Наклонилась и коснулась согретой солнцем воды. Отдернула пальцы, закатала рукава и наклонилась снова, намереваясь опустить руки по локоть.
И тут до меня донесся смех - звон колокольчика в сонной тишине знойного дня.
Я замерла, прислушалась и осторожно вытянула шею, заглядывая за скульптуру.
Они сидели там. Ханна и Эммелин. Ни в каком ни в лодочном домике, а на противоположном бортике бассейна. Я оторопела от изумления, увидев, что они стянули черные траурные платья и остались в одних нижних рубашках, корсетах и кружевных панталончиках. Ботинки валялись на белой каменной дорожке, окаймлявшей бассейн. Длинные волосы девочек блестели на солнце. Я снова оглянулась на дом, удивляясь этакой дерзости. Гадая, не стала ли я невольной соучастницей преступления. Пытаясь понять, пугает это меня или, наоборот, радует.
Эммелин лежала на спине, согнув ноги и салютуя небу коленками - белыми, как ее рубашка. Одну руку она подложила под голову, другой - бледной, редко видевшей солнце - болтала в бассейне. Запястье выписывало в воде ленивую восьмерку. От пальцев одна за другой расходились крошечные волны.
Ханна сидела рядом, обхватив руками одну ногу и подогнув под себя другую. Положив подбородок на колено, она рассеянно шевелила в воде пальцами. Правая рука сжимала листок бумаги, такой тонкий, что он казался почти прозрачным на ярком солнце.
Я выдернула руки из воды, раскатала рукава и привела себя в порядок. С тоской поглядывая на сверкающую прохладу, взяла поднос.
Подойдя поближе, я услышала слова Эммелин:
- …не понимаю я, почему он так упрямится.
Рядом с девочками лежала горка клубники. Эммелин кинула в рот одну ягодку, а хвостик выбросила в сад.
- Па всю жизнь такой, - пожала плечами Ханна.
- Все равно, - настаивала Эммелин. - Это уже просто глупо. Раз Дэвид постоянно пишет нам из Франции, Па мог бы в конце концов прочитать его письма.
Ханна посмотрела на скульптуру, склонив голову так, что отсветы от волн побежали по лицу.
- Дэвид оставил Па в дураках. Сделал то, что ему запрещали, да еще тайком, за спиной.
- Так ведь целый год прошел!
- Па страшно обидчивый. И Дэвид это знал.
- Жаль. Такое письмо интересное. Прочти мне еще раз про столовую и пудинг.
- Не буду я больше ничего читать! Уже и так три раза прочла. Между прочим, это вообще не для твоих ушей. - Она протянула письмо, на лицо Эммелин упала тень. - На, сама читай. Тут картинка с пояснениями.
Дунул теплый ветер, край листка загнулся, я заметила четкие линии рисунка.
Под моими ногами захрустели белые камешки, Эммелин обернулась и увидела рядом с Ханной меня.
- О-о-о, лимонад! - воскликнула она, выдергивая руку из воды и забыв о письме.
Ханна засунула письмо за пояс и тоже оглянулась.
- А, Грейс, - улыбнулась она.
- Мы тут прячемся от старика Гнид-форда, - сказала Эммелин, садясь спиной к фонтану. - Ой, как же я люблю солнце! У меня вся макушка горит.
- И щеки, - заметила Ханна.
Эммелин подняла лицо к небу и закрыла глаза.
- Ну и хорошо. Я вообще не против, если б круглый год было лето.
- Лорд Гиффорд ушел? - спросила у меня Ханна.
- Точно не знаю, мисс, - ответила я, ставя поднос на бортик. - Хотя думаю, да. Лорд Гиффорд сидел в гостиной, когда я разливала чай, и ее светлость не предупредила, что он остается к обеду.
- Надеюсь, что так и есть. И без того сплошные горести, а тут еще все утро мне пялятся в вырез платья.
В зарослях желто-розовой жимолости прятался кованый садовый столик, я подтащила его поближе, чтобы сервировать закуски. Покрепче установила фигурные ножки на камнях, перенесла поднос и начала разливать лимонад.
Ханна взяла клубничину за стебелек и задумчиво покрутила между пальцами.
- Ты, случайно, не слышала, о чем говорил лорд Гиффорд?
Я заколебалась. Понятное дело, когда подаешь чай, не положено слушать, что происходит в комнате.
- О дедушкином имении. О Ривертоне, - пояснила Ханна. Она встретилась со мной глазами, и мне показалось, что ей так же неловко спрашивать, как мне - отвечать.
Я поставила кувшин.
- Я… я не уверена, мисс…
- Слышала! - воскликнула Эммелин. - Гляди - краснеет! Ну ведь слышала, да? - Она подалась ко мне с круглыми глазами. - Расскажи нам! О чем там говорили? Имение переходит к Па? Мы остаемся?
- Не знаю, мисс, - ответила я, сжимаясь, как обычно, при звуках властного голоска Эммелин. - Никто не знает.
Эммелин схватила стакан лимонада.
- Кто-то должен знать, - упрямо сказала она. - Лорд Гиффорд, наверное. Иначе зачем он приехал сюда сегодня? Наверняка, чтобы прочитать дедушкино завещание.
- Я имею в виду мисс, что это зависит от одного события.
- Какого?
- От того, кто родится у тети Джемаймы, - ответила за меня Ханна, снова встретившись со мной глазами. - Так, Грейс?
- Да, мисс, - еле слышно подтвердила я. - Во всяком случае, мне показалось, что в гостиной говорили именно об этом.
- А причем тут тетя Джемайма? - не поняла Эммелин.
- Если у нее родится мальчик, - задумчиво объяснила Ханна, - он получит все по праву. Если нет - лордом Эшбери станет Па.
Эммелин, которая только что бросила в рот очередную ягоду, прижала ладони ко рту и захохотала:
- Только представь себе: Па - хозяин имения! Как смешно!
Розоватый поясок ее рубашки зацепился за край бассейна и начал рваться. По ткани побежала зигзагообразная стрелка, я мысленно заметила себе, что надо будет его починить.
- Думаешь, он захочет, чтобы мы жили здесь?
"Хорошо бы", - с надеждой подумала я. В этом году в Ривертоне было ужасно тихо. Только и дела, что натирать мебель в пустых комнатах и волноваться за тех, кто воюет вдали.
- Не знаю, - ответила Ханна. - Надеюсь, что нет. Мы уж и так застряли здесь на все лето. В деревне дни тянутся вдвое дольше, а дел, чтобы занять их, вдвое меньше.
- Спорим, захочет!
- Нет, - уверенно сказала Ханна. - Па никогда не бросит завод.
- Ну не знаю, - недоверчиво протянула Эммелин. - Если Па и любит что-то больше своего завода, так это Ривертон. Самое обожаемое место на Земле. - Она завела глаза к небу. - Хотя, что за радость сидеть в доме, где даже не с кем поговорить… - Она вдруг осеклась, и тут же вскрикнула: - Слушай, Ханна, знаешь, что я подумала? Если Па станет лордом, тогда мы станем "достопочтенными", понимаешь?
- Ну, станем, - ответила Ханна. - А что дальше?
Эммелин вскочила, вытаращив глаза.
- Да много чего! - Она поставила стакан на стол и вспрыгнула на бортик. - Достопочтенная Эммелин Хартфорд из Ривертона. По-моему, звучит! - Она повернулась, захлопала ресницами и сделала реверанс своему отражению. Протянула ему руку.