* * *
Я взяла поднос и по полутемной лестнице поднялась в главный вестибюль. И тут же попала в море жары и света. По распоряжению леди Эшбери все шторы в доме были задернуты - траур. Однако верхнее стекло в парадной двери загородить было невозможно, и солнце свободно проникало в дом. Совсем как фотоаппарат: вестибюль - капля жизни и света в середине глухой черной коробки.
Я отворила дверь гостиной. Воздух в комнате был густой, застоявшийся, напоенный летней жарой и семейным горем. Стеклянные двери заперли, занавески - и плотные парчовые, и тонкие тюлевые - задернули, и они свисали тяжело и недвижно, будто в летаргическом сне. Я затопталась у двери. Что-то не пускало меня, что-то непонятное, не связанное с темнотой и жарой.
Когда глаза привыкли к полутьме, я начала различать, что творится в комнате. Лорд Гиффорд, пожилой и грузный, сидел в кресле покойного лорда Эшбери, разложив на могучих коленях кожаную папку, и читал вслух, явно наслаждаясь звучанием собственного голоса. Около него на столе горела элегантная медная лампа с цветочным рисунком, бросая вокруг себя четкий круг мягкого света.
Напротив, на кожаном диванчике, сидели леди Вайолет и Джемайма. Две вдовы. Леди Вайолет, и без того сдавшая в последнее время, с утра будто усохла: крохотная фигурка в черном креповом платье, лицо полускрыто темной кружевной накидкой. Джемайма тоже в черном, с бледным, пепельным лицом. Ее обыкновенно пухлые руки сейчас казались маленькими и хрупкими на непомерно раздутом животе. Леди Клементина удалилась в свою комнату, за нее осталась Фэнни, все еще лелеющая надежду выйти за мистера Фредерика. Она сидела с другой стороны от леди Вайолет с выражением приличествующей случаю скорби на лице.
Цветы, которые я срезала в саду только сегодня утром - розовые рододендроны, кремовые клематисы и ветка жасмина - теперь беспомощно свисали из вазы. Жасмин наполнял и без того спертый воздух удушающим ароматом.
Мистер Фредерик в наглухо застегнутом сюртуке стоял у стола, положив руки на каминную полку. В полумраке его лицо с застывшими немигающими глазами казалось восковой маской. Лампа светила неярко, и один глаз оставался в тени. Второй - темный, неподвижный, уставился четко в цель. На меня.
Мистер Фредерик шевельнул пальцами - еле заметный жест, на который я едва бы обратила внимание, не стой он так неподвижно. Хочет, чтобы я поставила поднос около него. Я взглянула на леди Вайолет, сбитая с толку как нарушением традиций, так и странным вниманием хозяина. Она не заметила меня, и я повиновалась мистеру Фредерику, стараясь не встречаться с ним глазами. Он кивнул мне на чайник, веля разливать, и перевел взгляд на лорда Гиффорда.
Я никогда еще не разливала чай в гостиной - для хозяев! Хорошо хоть, в комнате полумрак. Поколебавшись немного, я взяла молочник, слушая, как лорд Гиффорд продолжает читать:
- "…Кроме уже упомянутых исключений, имение лорда Эшбери вместе с титулом переходит к его старшему сыну и наследнику, майору Джонатану Хартфорду".
Он сделал паузу. Джемайма всхлипнула - сдавленно и жалко.
У мистера Фредерика что-то екнуло в горле. Волнуется, решила я и украдкой поглядела на него, пока налила молоко в последнюю чашку. Он вздернул подбородок, пытаясь взять себя в руки. Глубоко и размеренно задышал. Побарабанил пальцами по каминной полке и сказал:
- Продолжайте, лорд Гиффорд.
Лорд Гиффорд поерзал в кожаном кресле, которое горестно вздохнуло, печалясь об утерянном хозяине. Откашлялся и повысил голос:
- "…поскольку с момента получения известия о гибели майора Хартфорда никаких новых распоряжений сделано не было, имение, согласно закону о праве первородства, переходит к старшему сыну майора Хартфорда". - Лорд Гиффорд поглядел поверх очков на живот Джемаймы и продолжил: - "В случае, если у майора Хартфорда не останется сыновей, имение и титул переходят ко второму сыну лорда Эшбери, мистеру Фредерику Хартфорду".
Он поднял голову, электрический свет заиграл на стеклах очков.
- Похоже, нам всем придется немного подождать.
Лорд Гиффорд замолчал, и я воспользовалась паузой, чтобы передать чашки леди Вайолет и Джемайме. Джемайма взяла свою безучастно, не глядя на меня. Леди Вайолет вообще отмахнулась. Только Фэнни приняла предложенный чай с видимым удовольствием.
- Чаю, лорд Гиффорд? - учтиво обратился к нему мистер Фредерик.
- Да, спасибо. С молоком и без сахара, - ответил тот, поправляя взмокший, прилипший к шее воротничок.
Я осторожно подняла чайник и, стараясь не обжечься паром, налила чай. Передала лорду Гиффорду чашку и молочник, которые он взял, не глядя на меня.
- Я слышал, у вас неплохо идут дела, Фредерик? - спросил он, вытягивая трубочкой пухлые губы и прихлебывая чай.
Уголком глаза я заметила, что мистер Фредерик кивнул.
- Лучше не бывает. Мои рабочие легко переключились с автомобилей на аэропланы, и недавно мы даже подали заявку на тендер, объявленный военным министерством.
- Будем надеяться, его не выиграют американцы. Говорят, у них достаточно аэропланов, чтобы завалить всю Британию.
- Не спорю, Америка выпускает немало машин. Но я бы в их аэроплан не сел.
- Почему же?
- Массовое производство, - объяснил мистер Фредерик. - Люди работают слишком быстро, в ритме конвейерной ленты, у них нет времени проверить, все ли сделано правильно.
- Так министерство, вроде, не возражает.
- Министерство не видит дальше собственного носа. Но им придется признать очевидное. Как только они увидят наше качество, они перестанут покупать эти консервные банки. - Он преувеличенно громко захохотал.
Я невольно подняла голову, удивленная. Для человека, только что потерявшего отца и единственного брата, мистер Фредерик держался на удивление хорошо. Слишком хорошо, думала я, начиная, несмотря на восторженные описания Нэнси и преданность Ханны, склоняться к тому, что Дэвид был прав, говоря об отце, как о недалеком и злобном человеке.
- А как там юный Дэвид? Пишет? - спросил лорд Гиффорд.
Я как раз протянула мистеру Фредерику чашку. Он резко дернул рукой, перевернул ее, дымящийся чай пролился на бессарабский ковер.
- Ой! - вскрикнула я, холодея. - Простите, сэр!
Мистер Фредерик посмотрел на меня и, видимо, что-то прочел в моем взгляде. Открыл было рот, но передумал и промолчал.
И тут всех отвлек короткий вздох Джемаймы. Она выпрямилась, схватилась за бок и провела рукой по тугому животу.
- Что? - спросила из-под вуали леди Вайолет.
Та не ответила; казалось, она безмолвно разговаривала со своим младенцем. Держалась за живот и смотрела перед собой невидящими глазами.
- Джемайма! - голос леди Вайолет, и без того севший от потерь, от испуга прозвучал очень резко.
Джемайма склонила голову набок, будто прислушиваясь, и еле слышно прошептала:
- Он не шевелится. - Она часто задышала. - Все время двигался, а сейчас перестал.
- Тебе надо лечь, отдохнуть, - посоветовала леди Вайолет. - Это все жара. - Она огляделась, ища поддержки. - Жара и… - она покачала головой и сжала губы, не в силах договорить, - и все остальное.
Леди Вайолет собрала остатки сил, выпрямилась и настойчиво повторила:
- Тебе надо отдохнуть.
- Нет, - у Джемаймы задрожали губы. - Я хочу остаться. Ради Джонатана. И ради вас.
Леди Вайолет бережно сняла ладони невестки с живота, ласково сжала их.
- Я знаю.
Она погладила Джемайму по бесцветным волосам, и этот простой жест вдруг напомнил мне, что леди Вайолет и сама была матерью. Не оборачиваясь в мою сторону, она велела:
- Грейс, помоги Джемайме подняться наверх и лечь. Оставь это. Гамильтон потом уберет.
- Да, миледи. - Я послушно присела и подошла к Джемайме. Помогла ей встать, обрадованная возможностью покинуть мрачную комнату.
Поднимаясь с Джемаймой по лестнице, я наконец сообразила, что, кроме жары и темноты, показалось мне необычным - замолчали судовые часы на камине, день за днем с неумолимой точностью отмерявшие время. Тонкие черные стрелки застыли навсегда, повинуясь распоряжению леди Эшбери: остановить все часы в доме на без десяти пять - времени смерти мужа.
"ПАДЕНИЕ ИКАРА"
Уложив Джемайму, я вернулась в кухню, где мистер Гамильтон инспектировал отчищенную Кэти посуду. Он оторвал взгляд от любимой сковороды миссис Таунсенд лишь для того, чтобы сообщить, что сестры Хартфорд пошли к лодочному сараю, и велел мне отнести им лимонад и закуски. К счастью, он еще не знал о пролитом чае. Я нашла в леднике кувшин лимонада, поставила его на поднос вместе с двумя высокими стаканами и тарелкой крошечных сандвичей и вышла через заднюю дверь.
Остановившись на верхней ступеньке, я заморгала, пытаясь привыкнуть к яркому солнечному свету. Дождей не было уже месяц, и все краски вокруг будто выцвели. Солнце висело прямо над головой, под его беспощадными лучами сад окутался дрожащим маревом и стал похож на акварели в будуаре леди Вайолет. И хотя я была в наколке, макушка оказалась на солнце, и открытую полоску кожи вдоль пробора мгновенно защипало от жары.
Я пересекла Театральную лужайку; ее недавно скосили, и в воздухе плыл сладковатый запах подсыхающей травы. Неподалеку согнулся Дадли, подстригавший живую изгородь. Лезвия ножниц позеленели от сока, металл ярко блестел на солнце.
Дадли, видно, почувствовал, что я смотрю на него, повернулся и подмигнул.
- Жарковато сегодня, - сказал он, прикрыв глаза ладонью.
- Можно яйца на рельсах жарить, - ответила я любимой присказкой Нэнси, гадая про себя: а вдруг и вправду можно?