Старуха Чикуэ подумала: какой, право, пустяк, этот нежный желтый цветок, проку от него никакого, разве что глазам – радость. Но если бы в изумрудном кружеве листьев чистотела не сверкали эти золотые капли, разве было бы растение красивым? Может, и пользы от него никакой не было бы, ведь цветы вбирали в себя силу солнечных лучей, впитывали свежесть утренней росы, дышали густым знойным воздухом, наполнялись свободой ветра и принимали таинственное мерцание полной луны.
Старуха перевела взгляд на Андрея. Ей показалось: он силится встать, но тело не слушается его. Марго и Сергей Васильевич по-прежнему стискивали парня с двух сторон, не давая нечисти двинуться внутрь его организма.
Чикуэ Золонговне почему-то пришло на ум сравнение Андрея со стеблем чистотела, брошенным на землю: вроде, парень такой же, как обычно, но что-то в нём будто бы увядает – подавленный, квёлый, бледный. Она знала, в чём дело, иначе бы мысленно не звала Орлицу на помощь. Душа Андрея находилась не в нём, она была где-то рядом; может быть, её похитила аоми или другой сеон, чтобы заменить подобием, которое на самом деле мерзопакостная сущность вроде этой ужасной шаманской ящерицы.
– Да! – сказала Чикуэ Золонговна сама себе. – Да! Однако он не знал: духи хитры и коварны, нельзя ни на минуту доверять их сладким речам. Они ввергают в соблазн и искушение, незаметно захватывают не только тело, но и оми – душу…
Правда, она знала: оми – это то, что принадлежит Небу, и ни один сеон, даже самый могущественный, не в силах долго удерживать эту божественную частичку. Духи обычно прячут её в укромных местах, вместо неё возникает двойник: человек поначалу даже и не замечает, что лишился чего-то очень важного, пока мало-помалу его жизненная сила не перетечёт в дьявольскую подмену. Хорошо, если он заподозрит неладное и позовёт шамана – пусть покамлает, выяснит, куда что девалось. Молодые сейчас, конечно, смеются, слушая подобные рассказы старух: эх, тёмные, мол, люди прежде были, ничего не понимали, о медицине и, тем более, психике – никакого понятия. А что эта медицина сама-то понимает? Послушаешь иного профессора – название каждой косточки у него от зубов отскакивает, все тайны любого органа известны, анатомию с закрытыми глазами помнит, а где находится душа – не знает; нет её, и всё тут. Но что же тогда врачуют психиатры, если душа для них не существует?
Старуха Чикуэ считала, что никакому психиатру не под силу отыскать душу человека и вернуть её обратно. Это может сделать только сильный шаман. Но шаманы в Сакачи-Аляне перевелись, и вся надежда у Чикуэ Золонговны была на Орлицу.
Высоко в золотистой кроне дерева ворохнулся ветерок – и тут же листья тоненько зазвякали, будто шевельнулись подвески на подоле халата. Громко вскрикнула пугливая сойка, ей отозвался трещотка-сорокопут. Невесть откуда взялась любопытная ворона. Она уселась на нижнюю ветку и с достоинством огляделась вокруг. Не заметив ничего интересного для себя, вещунья склонила голову набок и поглядела вверх: что там происходит?
Молчаливые чока ничуть ворону не заинтересовали. Она встряхнулась, пренебрежительно каркнула и уже почти собралась сниматься с ветки, как вдруг замерла, съёжилась и плотно прижалась к охристой коре дерева, стараясь себя не выдать. Даже забыла, бедняжка, что перья-то у неё чёрные, приметные.
Странное поведение вороны старуху сначала озадачило, но, вглядевшись в трепещущую крону дерева, она обнаружила там большую птицу. Вернее, ей показалось, что птицу – на самом деле это был силуэт, напоминавший орла. Он походил на фигуру из театра теней. Чёрный и чёткий контур скользил по ветвям, шевелил клювом листья, дотрагивался кончиками крыльев до чока; некоторых из них призрак хватал лапой и внимательно рассматривал – он явно искал что-то определённое.
Чикуэ Золонговна благодарно сложила руки, её лицо посветлело:
– Спасибо, что услышала меня!
Андрей ощутил в себе резкое движение – аоми, казалось, съёжилась и, особо не церемонясь, ухнула вниз; на уровне поясницы она притормозила и ухватилась за его жилы, отчего у парня чуть глаза из орбит не вылезли: ему показалось, что Ниохта намотала жилы на кулак и специально вытягивает их, чтобы причинить боль. На самом деле она была озабочена другим: явление Орлицы, пусть даже в виде тени, ничего хорошего ей не сулило – эта звёздная небожительница не выносила сеонов, которые предпочитали обитать в человеческих телах; она чуяла их за версту и, обнаружив, выклёвывала, подобно тому, как обычные птицы добывают упитанных червячков-вредителей из плодов в саду. Чем дальше от неё спрячешься, тем лучше, лишь бы со страха не опуститься на дно желудка, иначе рискуешь вообще вылететь из человека – тут-то Орлица и подхватит тебя железным клювом.
Ящерица, напротив, с удвоенной силой принялась прорываться в грудину Андрея, отчего ему стало совсем плохо. А если ещё учесть, что обрубок хвоста тоже заелозил в бедре, стремясь догнать свою хозяйку, то можно представить, какие муки испытывал парень.
Однако чёрная тень Орлицы продолжала методично обследовать дерево ветка за веткой; она тормошила каждую птичку-чока и заглядывала под широкие листья. На Андрея Орлица не обращала никакого внимания, а сам он и не догадывался, что чудесная небожительница ищет ту самую чока, в которую великан Калгама поместил нечто наподобие рыбки, изъятое из его естества. Зато бабушка Чикуэ знала, зачем её покровительница внимательно и придирчиво осматривает дерево.
Старуха обратила внимание на то, что одна из чока, находившихся на нижней ветке, отличалась от своих товарок: если те сидели спокойно и были хладнокровны, то эта время от времени незаметно поднимала голову и обеспокоенно смотрела вверх.
Чикуэ Золонговна решила, что это неспроста, о чём и оповестила Орлицу. Черная тень переметнулась на указанную ветку. Она накрывала собой маленьких чока – одна за другой, заставляла их раскрывать клюв, ворошила им перышки на грудке, а если какая-нибудь из птичек, потеряв терпение, робко её клевала, получала от тени лёгкий тумак. Орлица соизмеряла силу удара так, чтобы показать строптивице, кто есть кто, и если чока, не удержавшись, падала вниз, успевала её подхватить и посадить на прежнее место.
С одной из чока слетело рябенькое перышко. Необыкновенно лёгкое и мягкое, как кусочек шёлка, оно, бабочкой покружившись в воздухе, упало на лоб Андрея. От пера исходило приятное умиротворяющее тепло, оно хоть немного, но всё-таки притупило боль, которую испытывал парень.
Чёрная тень, между тем, накрыла последнюю чока. Птичка была чуть крупнее своих товарок, её перышки блестели ярче, и чуткая Орлица уловила в ней, кроме пульсации сердца, ровное, ясное биение чего-то другого. Она надавила клювом на шейку чока, и та была вынуждена широко открыть клюв. Из него показался легкий, розовый хвост, напоминавший перо хариуса. Орлица ухватила его и вытащила из чока нечто, похожее на извивающуюся серебристую рыбку. От этого существа исходил мерцающий жемчужный свет, и оно не сопротивлялось, оказавшись в могучем клюве, наоборот – успокоилось и смиренно повисло.
Черная тень Орлицы стремительно перенеслась на Андрея. Он ощутил ледяной холод, окутавший его с ног до головы. Казалось, эта стынь проникла в каждую клеточку кожи, отчего тело окоченело, но не так, как это бывает от мороза, а несколько иначе: онемение не вызвало озноба, напротив, холод приятно остудил разгоряченное туловище, охватил легким морозцем ноющее бедро и сковал ящерку, которая, казалось, вот-вот должна была вцепиться в самое сердце.
Орлица, придавив Андрея к земле, приглушенно заклекотала, не выпуская рыбку из клюва. Парень под тяжестью птицы неловко охнул, и как только он раскрыл рот, почувствовал: небожительница, не церемонясь, втолкала в него серебристое существо, которое мгновенно скользнуло внутрь и, как по маслу, миновало горло, а куда попало после этого, он так и не понял: такое ощущение, будто испарилось, во всяком случае, в пищеводе и желудке он ничего не почувствовал. Зато ощутил, как ящерка, добравшаяся почти до сердца, попятилась назад и вскоре выскользнула из раны на ноге. Орлица ухватила её и, переломив напополам, бросила на землю, после чего наступила на обломки могучими лапами и потопталась на них – от деревянной мерзопакости осталась одна труха. Та же участь постигла и хвост, вышедший из бедра Андрея.
Аоми по-прежнему цепко держалась за жилы, пытаясь спрятаться как можно глубже в теле Андрея. Но Орлица, ухватив туловище парня могучей лапой, перевернула его на живот и молниеносным движением острого, как нож, клюва сделала тонкий, но глубокий надрез. Зацепив лоскут кожи, она медленно и осторожно принялась тянуть его на себя, будто очищала с помидора кожицу. Палящая боль ожгла Андрея, и он потерял сознание.
С отдираемого куска кожи кровь сочилась капля за каплей, раскрывшаяся розовая плоть дрожала и покрывалась пузырящейся сукровицей. Темный крючковатый клюв безжалостно погрузился в мясо – брызнул красный фонтанчик, оросивший Орлицу крупными алыми брызгами. Она недовольно встряхнула головой и ещё глубже погрузилась в рану, которая темнела прямо на глазах.
Андрей на какое-то мгновение пришёл в себя, но, застонав, снова впал в беспамятство. Он не почувствовал, как Орлица мертвой хваткой вцепилась в Ниохту и вытянула её из тёмно-красной, пузырящейся раны. Аоми напоминала серый студенистый клубок, который колыхался, как шмат рыбного желе, и оглушительно визжал. Но ещё громогласнее кричала Марго. Она закрыла глаза ладонями, но всё-таки, не в силах побороть своё любопытство, смотрела на происходящее через щёлочку. Истинный вид аоми настолько её ошеломил, что Марго, как ни пыталась, не удержала вопля ужаса.