Сергей Васильевич тоже был поражен, но в отличие от Марго старался выглядеть хладнокровно, лишь побледнел. Он повторял про себя фразу Карлсона из своего любимого мультика: "Спокойствие, только спокойствие!". Конечно, смешно, но, как ни странно, это ему всегда помогало.
Сергей Васильевич словно остолбенел, и молча взирал, как призрачная темная птица разрывала оглушительно визжащий клубок. Его вопль постепенно стихал, а желейные шматки, упавшие на землю, растекались по траве и с шипением испарялись.
Покончив с аоми, Орлица подхватила клювом лоскут кожи и положила его Андрею на рану, после чего провела по его пояснице сизым крылом – и, о чудо, на теле не осталось даже царапины.
Чикуэ Золонговна благоговейно склонилась перед Орлицей и что-то зашептала, скорее всего, это были слова благодарности.
Андрей почувствовал облегчение. Будто с сердца упал камень, давивший его немилосердной тяжестью. Он открыл глаза и с изумлением прислушался к себе: внутри было ясно и пусто, но где-то глубоко-глубоко, может, в сердце, а может, рядом с ним что-то тихонечко звенело, словно по разноцветным камушкам прыгал застенчивый ручеёк. В ложбинке на груди осторожно покалывала тонкая иголка, чуть-чуть, едва заметно – и это было похоже на то, как если бы невидимый хирург накладывал бережный шов. Но такое сравнение показалось Андрею слишком вычурным, и он тут же одёрнул себя: какой, мол, к чёрту хирург – просто на грудь упала сухая травинка. Вот она, длинная, ломкая, с желтым хвостиком-колоском, из которого высыпались мелкие чёрные семена.
– Теперь ты это ты, – сказала ему Чикуэ Золонговна. – Вставай!
Она протянула ему руку, и Андрей ухватился за неё. Ему было неловко оттого, что приходится принимать помощь пожилой женщины, но подняться самостоятельно он не смог бы: нога ныла, голова кружилась, всё тело охватила мелкая, дрожащая паутина слабости, и на нём, как росинки, выступал пот.
Сергей Васильевич, спохватившись, подхватил Андрея за плечи и помог ему сесть на камень. Шероховатая поверхность серого валуна была испещрена трещинами, напоминавшими крупные звенья цепи. Будто бы камень собирались на них подвесить да раздумали.
Андрей не знал, что в старых нанайских сказаниях упоминаются прекрасные дворцы, построенные из солнечного камня, – они подвешены к небу на цепях. Чтобы попасть в терем, мэргену приходилось прыгнуть, к примеру, в кипящее озеро; на его дне он попадал в какой-то странный мир: всё так же, как и в этом, только на каждом шагу встречаются великаны, злобные старики-шаманы, красавицы-фудин немыслимой красоты, и, главное, нужно выйти на берег реки и суметь прыгнуть на льдину в сажень шириной, как ковёр. На ней богатырь и возносится в небесный дворец, висящий на цепях. Но эти цепи на самом деле не что иное, как шнуры, связующие Верхний, Средний и Нижний миры.
Впрочем, если бы Андрей даже знал об этом, то не обратил бы внимания на оригинальные трещинки в камне. Ему было не до того. Пережив сильную боль, он с трудом приходил в себя. Всё плыло перед ним, подёрнутое слабым призрачным туманом. В этой дымке терялись очертания гигантского дерева, закрывавшего небо, – оно неуловимо меняло очертания, бледнело и уменьшалось в размерах, словно было надувной игрушкой, которую проткнули иглой.
– Всё хорошо, – шепнула Чикуэ Золонговна. – Посиди, отдохни. У тебя был трудный день. Теперь ты свободен…
– Свободен? – переспросил он и слабо улыбнулся. – От чего?
– Это ты скоро сам поймёшь, – пообещала старуха. – Тебе откроется одна простая вещь. Э! Такая простая, но такая мудрая, что ты сам удивишься: сама по себе жизнь ни плоха, ни хороша. Она такая, как есть. Нужно принимать жизнь, радоваться ей, ценить её и любить настолько, чтобы ни за что на свете не поменять на другую, пусть даже самую расчудесную – плата за это бывает порой непомерная. Доверься своей жизни и не живи чужой. И тогда всё будет так, как надо, даже если по-другому…
– Я это знал всегда.
– Всего лишь знал, – старуха печально покачала головой. – Мы не всегда поступаем так, как подсказывает ум…
Она замолчала, её глаза повлажнели и стали отрешёнными: Чикуэ Золонговна словно вслушивалась в себя. Внезапное оцепенение длилось всего несколько секунд, но за это короткое время старуха узнала нечто важное: её лицо посветлело, морщинки вокруг глаз разгладились, губы тронула лёгкая улыбка.
– Но не всё, что подсказывает ум, заслуживает доверия, – сказала она. – Важнее услышать голос сердца. Человек не может иметь все, что хочет. Нам всегда чего-то не хватает в жизни. Но сердце подсказывает: довольствуйся тем, что есть. Однако ум прельщает нас. Он заставляет считать, что тем самым мы себя ограничиваем, потому что достойны большего. Конечно, можно получить все богатства мира, но при этом потерять свою душу. Сердце рядом с ней, и оно всегда знает, чего хочет душа…
– Странно всё это, – Андрей недоумённо наморщил лоб. – Зачем мы об этом говорим сейчас? Только что пережили чёрт знает что, – он помолчал, подыскивая нужные слова, но, в конце концов, махнул рукой: А! Что говорить? Я никогда не думал, что такое вообще возможно…
– Возможно всё, – вздохнула Чикуэ Золонговна. – Мир не всегда соответствует нашим о нём представлениям, и он не подчиняется нашим желаниям. Ты скоро поймёшь: в этом мире приобретений без потерь не бывает. Принимая в этом мире что-то одно, тем самым человек отказывается от чего-то другого. Знаешь, это примерно как в большой фирме: заходишь в одну дверь – и обязательно пропускаешь другую, за которой, быть может, скрывается именно то, что ты ищешь. А может, вообще там, за этой дверью, – что-то невиданное, чудесное? Но человек уже вошёл в противоположную дверь. И что же, он потерял при этом нечто важное? Нет! Из потерь тоже можно получить приобретение.
– Не понимаю ничего, – Андрей очумело повертел головой. – Извините, но вы говорите как-то слишком мудрёно. Я даже и не подозревал, что вы можете так высказываться…
Кажется, и сама старуха Чикуэ удивлялась своему красноречию. По крайней мере, она выглядела несколько ошеломленной – складывалось впечатление, что слова, слетавшие с её языка, и саму Чикуэ Золонговну изумляли складностью и учёностью.
Марго, молча прислушивавшаяся к разговору, подошла ближе и, нацепив на нос черные очки, осторожно спросила:
– Можно?
Интонация была такая, будто Марго открыла дверь и просила разрешения войти. Андрей удивился её странному вопросу и пожал плечами:
– Какие вопросы! Мы тут все вроде бы свои.
Марго помялась, переводя взгляд с Андрея на старуху и обратно, потом сделала глубокий вдох, будто собиралась прыгнуть под воду, и выпалила:
– Я вижу!
Сказала – и смолкла.
Чикуэ Золонговна тоже молчала. А Сергей Васильевич с любопытством взирал на Марго, которая решительно выступила вперёд и театрально скрестила на груди руки.
– Да, я вижу! – повторила она. – Это не Чикуэ Золонговна говорила. Это кто-то другой её устами говорил. Она вроде радиоприемника, который принимает и транслирует передачу.
Андрей снова почувствовал, как голова наполнилась мягкой, вязкой тяжестью и закружилась. Ну и выдумщица, эта ясновидящая! Надо же, чёрт знает, что ей померещилось. Ну, какой из Чикуэ Золонговны приёмник? С другой стороны, пожилая нанайка навряд ли могла изъясняться почти что по-книжному.
– Я видела, как мысли входили в неё, – продолжала Марго. – Можете считать меня сумасшедшей, но я точно это видела. Мне даже показалось, что за спиной Чикуэ Золонговны стоял тот самый ребенок и внушал ей мысли.
– Бо Эндули, – благоговейно произнесла Чикуэ олонговна и умилённо скрестила руки на груди.
– Устами ребёнка глаголет истина, – напомнила Марго. – А этот ребёнок… как его имя?… ах, да… Бо Эндули… он непростой малыш. Я даже не решаюсь сказать вслух, что думаю по этому поводу…
Слушая Марго, Сергей Васильевич то морщил лоб, то в задумчивости играл бровями и надувал губы, отчего выходили довольно уморительные гримасы, но строить рожицы он хотел меньше всего – просто это получалось как-то само собой, когда он крепко над чем-то задумывался. Однако Марго приняла его мимические жесты на свой счёт и обиделась. Она резко передёрнула плечами, возмущенно поджала губки и, высоко вскинув голову, устремила взор к горизонту. Весь её вид являл из себя оскорблённую добродетель. Усилить образ могла бы нервно покуриваемая сигарета, но, как на грех, пачка "Кэмела" оказалась пустой, и дама, лихорадочно скомкав её, бросила в кусты. Из них с вереском вылетела маленькая испуганная пичуга.
– Мы уже все догадались, кто на самом деле этот мальчик, – вздохнув, сказал Сергей Васильевич. – Одно мне только непонятно: почему вход так и не открылся. А ведь он точно находится в этой пещере.
Андрей хотел возразить, но старуха Чикуэ вдруг дёрнула его за рукав и предостерегающе нахмурила брови. Он понял: лучше помолчать.
– Но мне кажется: кто-то из нас всё-таки там побывал, – продолжал Сергей Васильевич. – Вот, например, вы, Чикуэ Золонговна, – он испытующе глянул на неё. – Вы вошли в пещеру, следом – мы, и что же? Вас там не оказалось. А где же вы были?
– Не знаю, – простодушно сказала старуха. – Сначала я была в пещере. Откуда-то взялся туман – густой, серый, у меня голова закружилась. Потом снова сюда угодила, – она показала на полянку. – Сама ничего не понимаю.
– Рядом с нами целый мир, – Сергей Васильевич задумчиво покачал головой, – а видеть его не каждому дано.
Марго решила, что достаточно наизображалась оскорблённой добродетели и, встряхнувшись, как ни в чём не бывало, прощебетала:
– А я знаю! Мне голос был.