Герр Хаупт откашлялся, сделал глоток предложенного ему лимонада, и продолжил. "Сегодня у меня особенный день – сказал он, доставая из портфеля папку с бумагами, – И я счастлив лично вручить эти документы дамам, о которых так много и с такой необыкновенной теплотой говорил мне дядюшка Лик. Думаю, сеньор Конти позже разъяснит необходимые детали, как только отделается от первого удивления и позволит мне закончить мою часть рассказа. Но прежде прошу вас всех ознакомиться с документами".
Пани Флама взяла папку в руки, достала бумаги, они вместе с синьорой Савио склонились над ними, потом подняли полные слез глаза на меня, порываясь что-то сказать. Я не знал, что и думать, моему удивлению не было предела, и взяв в руки бумаги, принесенные герром Хауптом, с удивлением обнаружил, что это было свидетельство о праве наследования на дом с лавкой и прилегающую к нему территорию. Но самым интересным в них было вот что – новым владельцем всего указанного имущества был обозначен некто, чье имя мне совершенно ничего не говорило. Я вскинул глаза на герра Хаупта, но тот только мягко улыбнулся и затем все подробно разъяснил.
"Незадолго до своего отъезда в Испанию – начал свой рассказ герр Хаупт, – Дядюшка Лик приехал ко мне в управление с неотложным делом. Уж и не знаю, предчувствовал ли он скорый уход из жизни, или на то были иные причины, но дело заключалось в следующем – мне предстояло помочь ему как можно быстрее провести некую сделку. Суть ее заключалась в том, чтобы составить наследственные бумаги от вашего имени, сеньор Конти, на лавку и сад со всем прочим имуществом в пользу молодого человека, который в свое время, как сказал дядюшка Лик, приедет к нему со своей матерью и теткой. Дарителем выступаете вы, сеньор Конти, а за несовершеннолетнего юношу подпись поставит его мать.
Простите и поймите меня – дядюшка Лик взял с меня слово, что я не подам вам виду до определенного срока, однако точной даты не назвал, сказал лишь, что через какое-то время вы с месье Фриром на довольно длительный срок отправитесь куда-то далеко организовывать там новое дело и подадите объявление в местную газету о поисках смотрителей лавки и сада, что и станет для меня сигналом. В тот же день, как сказал дядюшка Лик, мне поутру принесут свежую газету и это объявление будет обведено красным фломастером, что сегодня и произошло. А затем, добавил дядюшка Лик, ко мне пожалуют за разрешением на работу, как того требует закон, те две дамы, что сидят теперь за этим столом, а с ними и маленький мальчик".
Я расписался на каждом листе и протянул бумаги герру Хаупту, но тот жестом показал мне на синьору Савио: "Это и есть мать того самого молодого человека, и мы уже познакомились сегодня утром, как я уже сказал". Синьора Савио поставила свою подпись на нужных документах и герр Хаупт обещал завтра же утром прислать все бумаги новой хозяйке дома. Затем он поцеловал дамам руки, попрощался со мной и месье Фриром, пожелав нам успехов на новом поприще, просил не забывать этих мест и хотя бы иногда навещать их, и обращаясь к синьоре Савио сказал: "Сейчас молодой человек подойдет, он в моей машине". Я поблагодарил герра Хаупта и спросил, удалось ли ему пригласить всех на сегодняшнюю прощальную вечеринку. Он ответил утвердительно, и мы условились встретиться в восемь часов вечера.
Когда герр Хаупт упомянул о каком-то мальчике и указал на синьору Савио, как на его мать, меня, честно говоря, охватило доселе незнакомое чувство – то самое, что, как я полагаю, и принято называть ревностью. "Глупость какая! – подумал я и тут же услышал внутренний голос – Ничего не глупость, ты же человек и это вполне себе обычное чувство, правда, из разряда разрушительных, так что ты уж поосторожней. Впрочем, времени-то осталось …" Не успел я подумать, что и вправду, о чем это я, ведь завтра мы с месье Фриром просто-напросто исчезнем с лица Земли, как почувствовал, что меня кто-то тянет за руку. Это была синьора Савио: "Сеньор Конти, покажите мне все тут, ведь с завтрашнего дня мы с пани Фламой должны будем приступить к работе!"
Я встал, повинуясь желанию новой хозяйки, она взяла меня под руку, и мы пошли в сторону лавки, поскольку, как я полагал, сад и все прочее, что касается хозяйства, пани Фламе покажет месье Фрир.
Обзор лавки занял совсем немного времени, буквально десять минут. Больше и не требовалось – за последний месяц я составил подробный перечень всех экспонатов, описал каждый из них, указав цену, особенности, страну происхождения и прочие исторические и экономико-географические подробности. Я показал синьоре Савио эту книгу с записями, где на отдельном листе были указаны контакты наших поставщиков – из тех, что были досягаемы в этом времени, а затем мы приступили к самой интересной части экскурсии. В предвкушении эффекта, который должен был произвести на синьору Савио задний двор, я даже несколько успокоился, и такое отвратительное, мешающее рационально думать чувство почти исчезло.
"Этот ключ вы найдете завтра в замочной скважине – сказал я, открывая вход в гардеробную, – Но запомните – то место, куда ведет эта дверь, не должен видеть никто, кроме вас с пани Фламой. Собственно, в этой комнате ничего секретного нет ни для кого, она служит хранилищем вещей, но вот тут…" Я показал принцип действия секретного замка, и предложил синьоре Савио самой открыть потайную дверь, что она и сделала, несказанно удивившись при виде еще одной небольшой комнатки и другой двери. Ну а когда мы вышли на задний двор, прошли сквозь заросли матёрки и очутились на смотровой площадке, синьора Савио, словно я много лет назад, схватившись за поручни ограждения, битых полчаса не могла оторвать глаз от ущелья.
Я с удовольствием наблюдал за произведенным эффектом, попивал лимонад, устроившись в кресле, и курил самокрутку, вспоминая тот восторг, который обуял меня при первом появлении тут. Но когда синьора Савио подошла и села в соседнее кресло, у меня на душе вновь засвербело, и это было настолько некомфортно, что я решил долго не раздумывая задать вопрос, что называется, в лоб. Не успел я раскрыть рта, как синьора Савио, жестом остановив готовые уже сорваться с языка слова, сама начала этот волнительный разговор. И сделала это, прямо говоря, в лучших традициях дядюшки Лика – то есть, долго не раздумывая ошарашила меня вот этим заявлением: "Если бы можно было назвать моего сына именем отца, он значился бы в документах сеньором Конти-младшим".
Всего лишь однажды, еще школьником, я побывал в нокауте, вдруг решив заняться боксом и записавшись в спортивную секцию. Мне тогда хватило одной тренировки, как и теперь – после первых же слов синьоры Савио тело мне вдруг отказало, а разум погрузился в какой-то легкий туман. Я все видел, четко различал предметы, прекрасно видел перспективу ущелья, горы вдалеке, птиц, летающих в вышине неба, но как-то все это было словно не по-настоящему. А придя в себя, не нашел ничего лучшего, чем спросить: "То есть, как?", после чего, чуть не отправился в очередной нокаут, теперь уже сраженный идиотизмом собственного вопроса.
Синьора Савио положила ладонь мне на руку и сказала с улыбкой: "Ничего, все нормально, не переживайте. Да, это наш сын, ему десять лет и скоро я вас познакомлю. Но как же вы не догадались сами, ведь на дарственной стоит имя нашего сына, а дарственная была составлена, как сказал герр Хаупт, десять лет назад именно с подачи дядюшки Лика. Вы думаете, он смог бы поступить так в пользу кого-нибудь другого, кроме вас или ваших родных?".
Понадобилось еще некоторое время, чтобы осознать происходящее, но я, наконец, пришел в себя, и первая по-настоящему трезвая мысль была о том, что уже назавтра мы с месье Фриром покинем это место. "Как же так – подумал я и тут же задал этот вопрос синьоре Савио. – Как же так – мальчик узнает про отца, а тот сразу же исчезнет? Не думаю…" Синьора Савио перебила меня, не дав договорить, и в ее вопросе было столько безысходности и вместе с тем столько понимания того, какой ответ она услышит, что у меня замерло сердце: "Я обещала еще в первую нашу встречу вам и дядюшке Лику ничего не спрашивать, и знала, что мы не сможем быть вместе, но неужели ничего нельзя изменить?"
"Зачем она это спросила!" – внутренне воскликнул я. Мне снова, как и тогда, в церкви, лишь на мгновение захотелось забыть обо всем, но это желание почти мгновенно исчезло – теперь с синьорой Савио разговаривал совершенно другой человек, не нуждавшийся больше ни в объяснениях, ни в поисках смыслов любых частных проявлений земной жизни. Сегодняшний сеньор Конти знал все о всяком проявлении и любое из них не подлежало никаким измерениям, ибо было бесценно. И одним из таких проявлений была любовь к синьоре Савио и ее, то есть нашему, сыну, даже несмотря на то, что я никогда прежде его не видел. И была эта любовь столь же сильна, сколь и равноценна потребности вновь обнять хозяина юрты, пана Малаша или выпить рюмку водки в компании библиофила.
Но и то, и другое с завтрашнего дня перестанет быть возможным, потому что и завтрашнего дня для нас с месье Фриром в привычном тут понимании не будет, а воспоминания о дне сегодняшнем, как и говорил некогда дядюшка Лик, бесследно исчезнут всего лишь через одно-два поколения после нашего перемещения. Останутся байки, обрывочные рассказы, передаваемые из уст в уста, да и в том только случае, если дела тех, о ком эти рассказы, потомки посчитают достойными. Только вот истинные служители, из века в век старательно избегающие всяческого внимания, совершенно точно не станут этими героями, а их дела припишут себе те, кто возьмет на себя смелость и попытается взойти на трибуну.