Чем ближе каждый из них станет к ней приближаться, тем все яснее будет осознавать, насколько ничтожны его поползновения, насколько ничтожен он сам по сравнению с тем, чьи деяния бесконечны во времени и пространстве, и кого он перестал различать в гордыне своей. И с каждым новым шагом это будет становиться все яснее и яснее, но все неистовей станет полыхать внутри пожар страстей и гордыни, выжигающий и опустошающий внутреннюю вселенную, и тем больше напора будет в его деяниях и многочисленней число последователей. Так заканчивался каждый предыдущий этап, та же участь, судя по всему, ждет и нынешний.
Я поразился столь резкой перемене собственных мыслей и, как мне показалось, даже произнес некоторые фразы вслух, но это было не так. Впрочем, судя по взгляду синьоры Савио, она все прекрасно поняла. "Вы же и сами знаете ответ на свой вопрос! – сказал я. – Как знаете и то, что душа моя просто разрывается на части, но я предпочел бы не продолжать эту тему, поскольку все решено, и я не вправе, да и не в силах изменить этого решения. Больше того – и это все, что я могу вам сказать – я счастлив этим, даже несмотря на то, что оставляю тут самого дорогого мне человека!"
"Что касается нашего сына – продолжил я после некоторой паузы, – Не думаю, что будет правильным посвящать его в нашу с вами тайну прежде времени. Кстати, что вы говорили ему обо мне или о том, кого представляли ему все эти годы в качестве родителя?" "Я говорила все, как есть – коротко ответила синьора Савио. – Мы не можем быть с твоим папой вместе, но придет день, отвечала я сыну, и ты сможешь увидеть отца".
Я не понимал, как мне быть, и честно говоря побаивался перспективы знакомства, но даже не это было главным. "Мы же завтра попрощаемся и теперь уже навсегда, определенно, вы должны это понимать прежде чем принимать столь категоричное решение – сказал я. – Давайте так: вы представите меня тем, кто знал его отца, а сами продолжите рассказывать сыну все, что посчитаете нужным!" Синьора Савио замолчала довольно надолго, задумчиво глядя в даль ущелья, но поразмыслив, согласилась со мной: "Да, пожалуй, вы правы, так и сделаем!"
Мы посидели еще некоторое время, любуясь закатом, и после очередной самокрутки я предложил вернуться в сад, поскольку вскоре к нам должны пожаловать гости на прощальную вечеринку, а мне еще предстояло дать новым хозяевам лавки и сада последние инструкции.
Войдя в дверь, ведущую в потайную комнату с заднего двора, я дал синьоре Савио шифр от сейфа, стоявшего между креслами, сказав, что в нем хранится выручка от продаж и она в полном ее с пани Фламой распоряжении. Мы вышли в гардеробную, закрыли выдвижную секцию шкафа и направились к хаузу, где стол был уже почти накрыт, а пани Флама и месье Фрир заканчивали последние приготовления к приему гостей.
Но ничего этого я не замечал, все мое внимание было привлечено к десятилетнему мальчику, который сидел спиной к нам склонив голову над столом и над чем-то усиленно работал. Синьора Савио, почувствовав мое замешательство, взяла меня под руку и почти силой повела к столу. Приблизившись, она окликнула сына, но он, не поворачивая головы, нетерпеливо и быстро проговорил: "Ну сейчас, мама, сейчас!" Синьора Савио подвела меня к креслу и усадила напротив мальчишки, а тот поднял голову, посмотрел на меня несколько удивленно, сказал "здрасьте!" и после минутного замешательства продолжил свой труд.
Он рисовал что-то в обычном школьном альбоме для рисования, и судя по первым штрихам, это должна была быть лошадь. "Познакомься – сказала синьора Савио, почти насильно отрывая сына от его занятия, – Это сеньор Конти, я тебе о нем рассказывала, ты должен помнить!" Я, честно говоря, не позавидовал малышу, настолько твердым и не терпящим возражений, но вместе с тем абсолютно спокойным был тон синьоры Савио. Ослушаться было никак невозможно, это даже я, взрослый человек, ощутил каждой клеткой своей кожи, и видя, как это подействовало на мальчишку, подумал про себя: "Будь я ребенком, мне не хотелось бы попасть под такой пресс".
Тут вдруг ожил мой внутренний друг, давно никак не проявлявший себя, и рассмеявшись вместе со мной поддакнув: "Да уж, я тоже!" Мальчик отложил в сторону свое занятие и с интересом посмотрел на меня. Нет, подумалось мне, это не просто выполнение приказа, ему на самом деле я интересен, ведь он думает, что я знаю что-то о его отце. "Здрасьте! – еще раз поздоровался со мной мальчишка, и тут же спросил с прямотой, свойственной всем детям – А вы давно видели моего папу?".
Я в который уже раз сегодня растерялся, глянул на синьору Савио, а потом увидел стоящих чуть поодаль пани Фламу и месье Фрира, которые застыли в ожидании моего ответа, явно переживая не меньше нашего этот драматический момент. "Да, малыш, довольно давно – ответил я, – И даже не знаю, где же он теперь". Мальчик явно расстроился, разговор прекратился, он снова пододвинул к себе альбом и фломастеры и продолжил рисовать лошадь, но уже безо всякого огонька, его мысли были явно заняты не этим.
Так мы и сидели молча – он рисовал, я смотрел на него, куря самокрутки и потягивал коньяк, иногда коротко отвечая на вопросы друзей. Каждый раз, услышав мой голос, мальчишка поднимал голову и пристально смотрел на меня в явной надежде все-таки услышать что-то о своем отце, а потом вновь разочарованно склонялся над листом ватмана. Только раз, когда синьора Савио подошла к столу и положив руку мне на плечо спросила: "Все ли у вас нормально, сеньор Конти?", мальчишка с удивлением посмотрел сначала на меня, затем на маму, снова опустил голову, а потом я весь вечер то и дело ловил на себе его взгляды.
Забегая вперед, скажу, что мы так толком и не поговорили – я не мог придумать темы для разговора, врать про себя казалось занятием отвратительным, а сын хотел только одного от этого постороннего дяди, который когда-то знал его отца, но почему-то молчал, а больше ничего во мне мальчишке не было интересно.
Вскоре начали собираться немногочисленные гости, упомянутые в самом начале моего рассказа – месье Лепон, сэр Трюз, а вскоре к нам присоединился и герр Хаупт. Синьора Савио, ее сын – естественно никто не должен был знать о его отце – и пани Флама были представлены гостям, нашим постоянным и главным клиентам, всех пригласили к столу и слово взял герр Хаупт.
"Я считаю, что жизнь моя удалась как нельзя было даже и мечтать. И не подумайте, будто я говорю о своей коллекции – под общий смех продолжил он, сам рассмеявшись собственной шутке, – Ни в коем случае! В этой жизни мне больше всего повезло на общение со всеми сидящими за этим столом, но первым тостом я пью за память нашего дорогого дядюшки Лика! И этим же бокалом я не могу не вспомнить мистера Пика, уж не знаю, жив он или нет, но все-таки предлагаю – и думаю, никто не будет против – вспомнить обоих одним тостом!" Все поднялись и только было хотели выпить не чокнувшись, как герр Хаупт остановил нас и с улыбкой сказал: "Кстати говоря, благодаря мистеру Пику, а как вы все помните, он был большим любителем всяких бытовых традиций разных народов, я тоже пристрастился к этому занятию, благо у меня теперь времени на это предостаточно. Так вот, в некоторых странах, вспоминая ушедших, обязательно чокаются, полагая, что те живы до тех пор, пока жива память о них. Давайте подчинимся этой традиции, мне кажется, это будет очень кстати!". Все с большим удовольствием приняли это предложение, чокнулись, выпили и застолье покатилось привычным манером – долгие тосты, вкуснейшая еда, удивительно уютное место, и все это великолепие украшали умные и образованные люди, сидевшие за столом.
Естественно, нас с месье Фриром расспросили о том, куда же мы завтра утром отправляемся, но мы были готовы к этому и рассказали, правда крайне коротко, опустив подробности и объяснив подобную лаконичность суеверным страхом спугнуть удачу, что собираемся отправиться за океан и там начать новое дело. Гости на этом удовлетворились, тем более, что все об этом уже давно знали и вопрос был вполне риторическим, а вскоре, как это водится, компания поделилась на мелкие группки, соединившиеся ненадолго за очередным тостом, когда на стол был подан шашлык. Еще через некоторое время все поднялись и начали прощаться.
Синьора Савио с пани Фламой, на правах новых хозяек, уделили гостям максимум внимания, заверили, прощаясь, каждого персонально, что все договоренности будут исполняться неукоснительно, лавка будет работать по тем же принципам, которые заложил дядюшка Лик и продолжал до сего дня сеньор Конти. Потом все по очереди подошли к нам с месье Фриром, пожелали всего самого наилучшего на новом поприще, выразили надежду, что нам доведется еще увидеться, и после недолгого прощания вполне удовлетворенные разъехались.
Наступила ночь, последняя в этом, ставшим уже родным, месте. Месье Фрир и пани Флама убрали со стола, вымыли посуду, навели полный порядок, а как только мы с синьорой Савио попытались им помочь, в один голос пресекли наши попытки: "Идите, вам есть, о чем поговорить!"
Сына уже уложили спать – в той комнате, где некогда жил дядюшка Лик, а мы с синьорой Савио расположились на веранде, любуясь великолепием лунной ночи, светлой и прозрачной. Мы подолгу молчали, стараясь не нарушать лишними словами великолепие момента, лишь изредка обмениваясь короткими репликами. Только один вопрос я задал синьоре Савио, как только мы устроились на веранде – тот, что не давал мне покоя с тех самых слов герра Хаупта: "Скажите, синьора Савио, откуда же дядюшка Лик знал про Конти-младшего?"