"И вы прочитали – ответил дядюшка Лик – Как только освоили самую важную из наук – умение искать все ответы внутри себя, не теряя при этом трезвости оценок. На лбу, как вы выразились, вообще все написано, и это легко проверить. О чем бы вы не подумали, образ этого "чего-то" тут же всплывает у вас в голове картинкой или текстом – и не где-нибудь, а именно на лбу, вот только с обратной стороны. Эта надпись не видна никому, кроме вас, так что зря вы мучали своих друзей – рассмеялся дядюшка Лик, – Они все равно ничего бы не увидели, да и почти никто не умеет пользоваться этим величайшим инструментом, почти никто. Ну, да ладно, мне пора".
Я было тоже поднялся, но дядюшка Лик сказал, обращаясь к синьоре Савио: "Прикажите ему остаться, он сам не решится. Я знаю, вам есть, о чем поговорить, а сеньора Конти я жду завтра целым и невредимым. – И улыбнулся – Шучу! Кстати, он и расскажет вам историю о том человеке и о вашем соседе".
Честно говоря, и я, и синьора Савио были смущены, но никто из нас даже не подумал возразить дядюшке Лику, который просил его не провожать. Потом произошла та самая сцена с хозяйкой дома, поцелуй в лоб, а затем мы услышали звук закрывающейся входной двери.
Я сидел в кресле у стола сам не свой, не в силах совладать с волнением, так незнакомым мне до сих пор, рука моя непроизвольно потянулась к бокалу с коньяком, я сделал изрядный глоток, закурил самокрутку, сделал две глубоких затяжки и тут синьора Савио положила ладонь мне на руку. "Вы слышали наш разговор с дядюшкой Ликом, и да – я все понимаю, насколько это понимание доступно человеку, и знаю, что ждет меня впереди – сказала она, прямо глядя мне в глаза. – Знаете, сеньор Конти, я не вижу в своей судьбе ничего такого, что могло бы меня расстроить, как раз наоборот. Полагаю, что и вы должны успокоиться и довериться своим чувствам".
Понадобилось еще некоторое время, чтобы придти в себя, и мне кажется синьора Савио это прекрасно поняла. Она отправилась в дальний угол комнаты, на импровизированную кухню, и принялась мыть посуду, а я сидел, прикладывался к пузатому бокалу и курил самокрутки одну за одной.
Мне невольно вспомнился пан Малаш, его реакция на предложение пани Фламы остаться у нее – как же мне понятна была теперь его реакция, ведь сейчас, в этот самый момент, решалось что-то чрезвычайно для меня важное. Правда, в отличие от пана Малаша, у которого как раз вся жизнь обретала новый и ясный смысл, моя могла в этот момент потерять многое из того, на что я мог бы надеяться, будь я по-прежнему обыкновенным студентом. Ах, как бы я был счастлив теперь! Но я не мог связывать своей судьбы ни с чьей другой и единственным человеком, с которым мне предстояло существовать многие годы, был месье Фрир, мой помощник, посвященный в тайну лавки – вот в чем была причина моего волнения.
От чувства полной безысходности я пытался обратиться к программе, но та не выдавала ничего, и даже мой внутренний голос как-то грустно молчал и только изредка из самых глубин естества доносились тяжелые вздохи.
Наконец синьора Савио вернулась, села напротив меня, пригубила своей настойки, взяла мою ладонь в свою и снова посмотрела мне в глаза. Я уже почти совсем успокоился, смирившись с мыслью о неизбежном расставании, и нервическую дрожь сменила заполнившая все мое существо абсолютная уверенность в том, что я ничего не сделаю сегодня такого, что могло бы причинить боль синьоре Савио, и не стану вселять в нее пустых надежд. Как раз наоборот, я собирался сказать ей чистую правду, руководствуясь полученным недавно уроком от дядюшки Лика, но вот только я совсем не понимал, чем же смогу объяснить столь странное утреннее исчезновение, о котором я безусловно скажу моей возлюбленной в первую очередь. И ведь я именно так ее назвал – возлюбленная, и был в этом слове весь тот смысл, вся та страсть и вся уверенность в неизменности выбора, которую я только мог вложить в него, искренне убежденный в том, что обрел настоящего друга и спутника.
Отвлекшись от этих мыслей, я поймал на себе взгляд синьоры Савио, которая наблюдала за мной, улавливая, казалось, все перипетии моей внутренней борьбы, и в этом взгляде я уловил такую решимость, желанней которой не может себе представить ни один мужчина в мире. Но мы были люди, и вербальное подтверждение того, что мы видели во взглядах друг друга было просто необходимо.
Потом мы говорили почти всю ночь, но прежде я посчитал себя просто обязанным взять инициативу, собрал всю волю в кулак и задал тот вопрос, который обязан был задать. "Знаете ли вы, синьора Савио, что мы не сможем быть вместе?" – спросил я, понимая, насколько пошлым и банальным должен показаться этот вопрос в обычном мире. Будь синьора Савио посвящена в тайну, этого вопроса и не стоило бы задавать, но теперь от него просто за километр несло позерством. "Да, и мы об этом говорили с дядюшкой Ликом – просто и спокойно ответила хозяйка дома. – И давайте больше не возвращаться к этой теме! Расскажите лучше, откуда вы узнали о моем соседе?"
Прощание
Я пишу эти строки спустя ровно десять лет с той самой ночи. Все эти годы были наполнены огромным трудом, еженедельным посещением всех тех мест, где жили наши с месье Фриром подопечные, и тех, где необходимо было приобретать артефакты для лавки. Я много чего узнал за эти годы, из продолжателя стал настоящим предшественником, и вот сегодня настал день, когда я должен передать лавку тем, кто останется на Земле и даст начало новому, уже седьмому витку человеческой истории. Этих замечательных людей привела в наш сад программа, выстроив целую цепь событий, и я сейчас расскажу о нашей удивительной встрече.
Но прежде должен сказать очень важную вещь – в программе, сколько бы я в ней не выискивал хоть какого-то упоминания о грядущих событиях, в последний год не было ни единого упоминания о закате нынешнего этапа цивилизации, а только лишь точная дата встречи с продолжателями, да расписание наших последних дней тут. Я не знал, как мне относиться к этому, не понимал, почему не существует прямого указания на сей счет, а ведь дядюшка Лик всегда говорил, что шестой этап должен закончиться, упоминал про предыдущие, когда с лица Земли исчезали практически все созданные некогда ее обитатели, и печалился по поводу очередной неудачи эксперимента.
Помаявшись целый год в неведении и потратив огромное количество душевных сил, я в конце концов успокоился простой и спасительной мыслью – ну, раз нет ничего, значит остается надежда на то, что переход между этапами не станет столь болезненным и апокалиптическим, как в предыдущие разы. А когда узнал точную дату встречи с продолжателями, во мне укрепилась эта надежда и я стал ждать с нетерпением назначенной даты, но и тут была некая странность, отступление от правил, чего прежде, судя по рассказам, не случалось.
Помните, что говорил дядюшка Лик про меня – они с мистером Пиком знали о моем существовании задолго до встречи, а месье Фрира намеренно свели со мной в институтском общежитии за два года до моего первого посещения лавки. И вот теперь программа молчала, выдавая на все мои запросы только точную дату встречи с продолжателями, и указывая лишь на то, что утром назначенного дня к нам пожалуют почему-то три человека и действовать предстоит строго по инструкции, за исключением одного пункта. Хранители – а именно так были обозначены те, с кем нам предстояло встретиться – не будут посвящены в тайну лавки, а смогут пользоваться лишь выходом на задний двор. В примечаниях было указано, что более полные инструкции поступят утром назначенного дня, а уже на следующий день мы с месье Фриром в последний раз воспользуемся по прямому назначению комнатой в гардеробной.
И вот наступило это утро – та самая дата, указанная программой. Надо сказать, что мы с месье Фриром почти не спали всю предыдущую ночь, сидели на веранде второго этажа, пили коньяк и разговаривали, время от времени расходясь по комнатам, чтобы попытаться заснуть, но почти сразу же возвращались обратно. Месье Фрир беспрестанно уходил на кухоньку, варил крепчайший кофе, возвращался неся в руках дымящиеся чашки, ставил их на стол, каждый раз увещевая меня, мол, не слишком ли много я курю. Мы вспоминали наши путешествия, удивительных людей, которым имели честь помогать, совершенно искренно считая, что они – огромный подарок для нас, а нисколько не наоборот. Но чаще всего мы вспоминали дядюшку Лика и мистера Пика, в особенности те дни, что предшествовали расставанию с нашими замечательными наставниками и друзьями, и эта история требует отдельного рассказа.
После той незабываемой ночи я покинул дом синьоры Савио рано утром ни на минуту не сомкнув глаз. Будить ее я не стал – не хотелось говорить лишних слов и усугублять боль – и вернувшись в лавку, нашел всех моих друзей на привычном месте, у хауза, попивающими чай и лакомившимися плодами нашего сада. Мне было чрезвычайно грустно, говорить ни с кем не хотелось, я выкурил одну самокрутку, извинился, ушел к себе в комнату и проспал там почти до самого ужина. Вечером мы вновь встретились за столом у хауза и разговор поначалу никак не клеился, только мистер Пик с месье Фриром обсуждали хозяйственные вопросы, то уходя вглубь сада, откуда вскоре раздавался знакомый звук скрипнувшей двери, то возвращаясь. Дядюшка Лик молча курил, потягивая коньяк и время от времени бросал на меня сочувствующие взгляды, а когда в очередной раз наши помощники удалились, он прервал молчание.