Я слушал эти слова и никак не мог понять поначалу, что же меня так удивляет в речи этого человека, как вдруг поймал себя на мысли, что слышу прекрасный, практически, литературный язык, что и вызвало удивление, ведь основная масса встреченных мною тут людей говорила на каком-то жутком сленге, даже его родной брат. Но не только это казалось удивительным – за последние сутки я дважды побывал в этой стране, временной разрыв составил всего лишь десять с небольшим лет – срок мизерный по историческим меркам – но какая же разница была между тем, что я видел вчера, и тем, что увидел сегодня. Даже не так – не увидел, а услышал, поскольку увидел я тех же самых людей, в каждом взгляде которых была написана покорность судьбе и ожидание чуда, все помыслы которых были направлены на поиски возможностей для пропитания своих семей, на зарабатывание средств для оплаты жилья и образование детей, на многочисленные взятки, которые приходилось давать любому мало-мальски значимому в государственной иерархии чиновнику. Это у них называлось жизнью, они просто никогда не знали никакой другой, и отражением ее был язык, на котором они разговаривали – теряющий свою привлекательность и разнообразие, красоту и своеобычие, и все больше становящийся каким-то производным от того языка, что бытовал тут прежде. И вот на этом фоне речь умирающего хозяина юрты слушалась прекрасной поэмой средневекового поэта, сложенной в честь любимой девушки – изысканной и вместе с тем простой, возвышенной и одновременно рассказывающей об особенностях прелестных черт лица и фигуры его земной возлюбленной.
"Поверьте, друзья, я совсем не боюсь – продолжал хозяин юрты, – даже не понимаю почему. Я абсолютно спокоен, мало того, я как будто даже рад, и не могу сам себе объяснить причину этой радости, хотя не первый день уже пытаюсь разобраться со своими чувствами и мыслями. Это очень странно, я всегда думал, что все это будет происходить гораздо более мучительно, что должно быть жутко страшно перед вечным мраком, а теперь почему-то мне и мрака-то никакого впереди не видится. И знаете, я разобрался наконец, в чем же причина, я вспомнил о своем навязчивом сне, который повторялся почти каждую ночь много лет назад, а потом вдруг прекратился, и я о нем совсем позабыл. И вот теперь вспомнил все до мельчайших подробностей, словно все это происходило со мной, и могу в точности описать каждую деталь тех помещений, где это все происходило. Но даже не это самое главное, хоть и чрезвычайно удивительно.
Самое интересное, что этот сон мне снился очень часто во время исхода людей отсюда, а когда последний человек уехал, и мы с семьей переселились в юрту поближе к тому месту, где я начал рыть канал много лет назад, в ту же ночь показ, теперь я могу это утверждать – именно показ, вдруг и прекратился. И когда я вспомнил этот сон, я перестал переживать, успокоился и теперь просто жду конца, и радуюсь вашему приезду. Я вам расскажу сон, но прежде давайте покушаем. Помните, я говорил, что знал о вашем приезде, и в ожидании гостей попросил сына перед уходом на работу зарезать барашка, жена приготовила нечто особенное, так что справим мои поминки вместе".
Хозяин юрты весело рассмеялся, тяжело закашлявшись, и долго еще шутил по поводу необычности сегодняшнего застолья. Мы все вторили веселью, только его брат тяжело вздыхал, иногда улыбаясь особенно удачным шуткам, но его лицо тут же возвращалось к выражению озабоченности и на нем отражалось все понимание трагичности ситуации. Минут через десять он сказал, что не мешало бы съездить за племянником, чтобы с отцом посидел, и уже попытался было встать, но старший брат остановил его, сказал, что это еще успеется, он же хочет, чтобы его историю услышали все. "И ты тоже" – сказал он.
Обед жена хозяина юрты приготовила отменный – на большой плоской тарелке были выложены прямоугольники отваренного теста с крупными кусками мяса, все это было посыпано тонкими кольцами лука. Но вначале перед каждым из нас была поставлена большая пиала с бульоном, в котором виднелась крупная картофелина, морковь и изрядный кусок мяса на кости. На скатерти лежали свежеиспеченные лепешки, тут же стояли две тарелки с крупно нарезанными овощами. Подав все это, жена хозяина вышла на несколько мгновений из юрты, а потом вернулась, неся в руках бутылку водки, вытерла ее полотенцем и отдала в руки больному. Тот открыл бутылку, разлил по пиалам белую жидкость и предложил выпить за свой успех на том пути, в который он вскоре отправится. Услышав эти слова, его жена разрыдалась, закрыла мокрые от слез глаза концом платка, повязанного на голову, и почти бегом покинула юрту. Мы выпили, налили еще по одной, причем, хозяин от нас не отставал, а когда трапеза была закончена, вышли из юрты, извинившись, и закурили. Алабай даже не повернул головы в нашу сторону, да и занят он был серьезным делом – грыз большую баранью кость, явно наслаждаясь ею после многих месяцев по-собачьи вегетарианской диеты на крупах и кашах.
Мы вернулись в юрту, уселись вокруг скатерти, с которой жена хозяина убрала уже грязную посуду и принялись пить чай, ожидая рассказа хозяина, который не заставил себя ждать.
– Сон, конечно, казался мне весьма необычным, но когда я узнал подоплеку всех этих видений, мне стало настолько все понятно, что я перестал, как видите, серьезно воспринимать все те кошмары, что человек нагородил вокруг неизбежной для каждого из нас темы перехода в мир иной. И хоть это не более, чем фигура речи, одна из многих, выдуманных человеком, чтобы хоть как-то избавиться от страха при упоминании слова смерть, именно тогда я понял, насколько это словосочетание соответствует действительности. Вот почему я так просто все воспринимаю, вот почему страха почти не осталось, хотя, конечно, холодок внутри есть, да и как может быть иначе – я такой же человек, как и все остальные, только увидевший нечто, что позволило мне пересмотреть многие взгляды на этот предмет.
Тот рассказ, что я привожу здесь, записан практически точно со слов хозяина юрты. Не знаю, как вам передать свои ощущения от того дня, но стиль изложения настолько контрастировал с окружающей обстановкой, что я некоторое время пребывал в приятном удивлении, и теперь должен еще раз оговориться, чтобы не создалось впечатление надуманности – да, именно так, употребляя совершенно литературные обороты речи, изъяснялся хозяин юрты. Но ларчик, что называется, открывался просто.
Во времена детства рыбачий поселок, где жила его семья, был местом, куда часто наведывались ученые, исследовавшие высыхающее тогда еще полноводное море и прекрасно говорившие на родном языке. Кроме того, школьным педагогом по литературе и языку была столичная женщина, по каким-то причинам вынужденная жить в этом затерянном на краю света рыболовецком поселке, привезшая с собой небольшую библиотеку, которую регулярно пополняла, выписывая книги почтой.
Ее труд на ниве образования не был востребован никем, кроме одного ученика – того, что теперь занимал наше внимание, лежа на кошме в юрте. Остальные же его одноклассники, к слову сказать, так же, как и их родители, не считали изучение родного языка не только первоочередным, но даже сколько-нибудь важным занятием. Наш подопечный был единственным, кто читал ночами напролет, с боями поднимаясь по утрам в школу, и к выпускным экзаменам прочитал все книги в местной библиотеке, не говоря уже о тех изданиях, которыми его охотно снабжала учительница.
Часто он засиживался у нее, поначалу поражаясь тому, как она умело складывает слова в предложения, казавшиеся столь же замысловатыми, сколь и просто понимаемыми, перенимал потихоньку это умение, и через несколько лет, преодолев традиционный для таких случаев период увлечения внешней формой, превозмог эту сложную науку. Частенько в своей жизни ему приходилось удивлять приезжавших в поселок людей изысканностью речи, которая совсем не вязалась ни с архитектурой поселка, ни с нравами местных жителей, гостеприимных, но чрезвычайно ограниченных в своих познаниях, ни с тогдашним обликом самого хозяина юрты, крепкого, коренастого и до черноты загорелого крепыша, одетого по последней моде деревенских увальней. И вот теперь мы наслаждались его рассказом.
– Чтобы не возникало никаких сомнений в правдивости моих слов, начну, пожалуй, с рассказа о своем близком друге, с которым мы вместе работали как-то летом в юные годы, и очень сдружились, хотя он поначалу снисходительно ко мне отнесся, мягко говоря. Он был родом из Москвы, жил там же, по окончании работы тем летом мы почти с ним не виделись, и только редко переписывались, не чаще одного раза в год. Десять лет назад он, к сожалению, умер, о чем мне сообщила его жена.
Благодаря моему другу, я неплохо подтянул русский, потому уверенно чувствовал себя и в эпистолярном жанре. Какова же была моя радость, когда незадолго до своей смерти, о которой тогда никто, естественно, и подумать не мог, он написал, что едет ко мне в гости, мол, выпала командировка в наши края. Я поехал в город, встретил его в аэропорту, мы обнялись и поехали ко мне. Всю дорогу рассказывали друг другу каждый о своей жизни, потом сели за стол, накрытый моей женой, выпили и проговорили почти всю ночь. Вот тогда-то он мне и рассказал свою удивительнейшую историю. Надо сказать, в процессе рассказа я просто периодически впадал в оторопь от того, насколько совпадали детали сна, виденного мною за несколько лет до его приезда, с тем, что он мне рассказывал теперь.