- Ну, это уж слишком! - возмутился Полежаев, спрыгивая с разделочной доски.
Хабибуллин нажал на паузу и вопросительно посмотрел на него. Полежаев перехватил его взгляд и бросил раздраженно:
- Что? Что? Что?!! Купил в магазине, как все нормальные люди покупают. А в каком - и правда не помню. И когда - не помню, ну и что? Наверняка когда скидки были, я человек не расточительный. Вы, например, помните, когда вы очки ваши покупали? Какого числа? Для меня это не покупка века, есть вещи поважнее… вот и не помню. У меня кроме этого плаща есть еще норковое манто, издательство, авторы, жена, любовница и… и…
Полежаев осекся, замолчал, осунулся.
- Мы же не будем обращать внимание на бредовые записи, хотя бы и оригинально перекликающиеся с действительностью, - на полушепоте закончил он. - Давайте, профессор, отключайте этого неудачника от кислорода или как вы там это делаете…
- Впрыскивание. Укол, - на автомате пояснил Хабибуллин.
- Ну так вот, делайте ему ваш укол, а мы с Виленой Анатольевной пошли, у нас еще масса дел. Наше согласие или "невозражение" у вас есть.
Полежаев одернул свой "матричный" плащ, провел ладонью по лысине, как будто оглаживал зачесанные назад волосы, и решительно покинул палату.
Хабибуллин грустно покачал головой и вновь нажал на кнопочку воспроизведения. Бегемотик, тоже с налетом грусти, заговорил голосом Степана:
- Полежаев сейчас вышел за дверь, но выйдя, оказался не в коридоре, а в огромном гулком спортивном зале, где у дальнего щита стоит маленький мальчик и монотонно стучит баскетбольным мячом. Мяч стучит гораздо реже, чем он прыгал бы в реальной жизни, и звук долетает до ушей Полежаева с запозданием. На окнах почему-то вращаются огромные вентиляторы с медленными лопастями, как в американских фильмах. Тусклый солнечный свет выскакивает из-под лопастей и опять на мгновение исчезает, и за это мгновение в воздухе вспыхивают неподвижные частички пыли. На лице мальчика тень, и Полежаеву очень хочется увидеть выражение его лица…
Он подойдет к нему и увидит, что это вовсе не мальчик, а девочка. Причем очень хорошенькая, с круглой попкой и блядливыми глазками. И лет ей уже пятнадцать, а то и все шестнадцать, и думает она, как и все девочки в этом возрасте, о мужском члене между ног сказочного принца, пытаясь представить себе, как принц этот может шагать ей навстречу с букетом роз, имея что-то между ног, это же неудобно! Она просто не может думать о другом, это противоречило бы задумке природы. Полежаева охватывает эйфория, и он начинает носиться за девочкой в своем неудобном жарком плаще. Отобрать у нее мяч - сейчас самое главное дело его жизни. А девочка ловкая, она мелькает трусиками из-под короткой юбочки и увиливает, увиливает, ловко выстукивая мячом…
А вы, господин Хабибуллин, сейчас пойдете к двери, чтобы убедиться, что за ней действительно коридор, а не спортивный зал.
В записи произошла пауза. Тишина, не настоящая, а воспроизводимая механикой, показалась особо гнетущей.
Хабибуллин оглянулся на Вилену. Потом вышел за штору, подошел к двери, открыл ее, выглянул наружу и прикрыл за собой.
- Какая все-таки это ерунда! Вот вы, Вилена Анатольевна, вы же только что ехали через весь город, стояли в пробках… так ведь?
Вилена сидела, сжавшись в комочек на бивне, и не отвечала.
- Тогда какие же мы персонажи, а? Я вот себя чувствую более реалистичным, чем он, - и Хабибуллин кивнул в сторону койки с неподвижным пациентом. - А палата эта, а койка, что, тоже выдумка? Тогда и тот, кто в койке…
Дверь резко распахнулась, взметнулась занавеска, и в палату вошел взмыленный Полежаев.
Ни слова не говоря, издатель уселся в кресло с огромной спинкой и потертой до блеска темно-желтой обивкой в цветочек, которое высилось чуть ли не до потолка. В качестве пледа на кресло была накинута прекрасно выделанная шкура карликового слона.
- Я не пропустил ничего интересного? Служебную машину попросили слетать в одно место, - пояснил он, перегнувшись через подлокотник, как король из сказки, - придется подождать десять минут.
Полежаев продел левую руку в хобот пледа и положил ее на подлокотник, вытянув пальцы.
Однако если взять вот это кресло, к примеру, - подумал Хабибуллин. - Я его воспринимаю совершенно естественно, хотя мне почему-то кажется, что минуту назад его здесь не было…
Вилена вдруг встрепенулась в своем углу, подошла к креслу, встала на колени и разложила на полу специальный маникюрный набор. Пододвинув под руку Полежаева изящный столик из пластмассы под красное дерево, она окунула кисть в эмалированную вазочку с теплой водой и начала аккуратно ее массировать.
- А мы? - спросила Вилена, приступая к маникюру.
- А что вы? - Диктофон опять ожил, как будто отвечал на заданный вопрос. - Вы - всего лишь бред моего мозга. Вы исчезнете, как только врач Хабибуллин нажмет на кнопку. А он на нее обязательно нажмет! Я так задумал.
А бегемот этот вообще говорит сам собой. Я его даже не включал…
Хабибуллин открыл пластиковую крышечку на животике бегемота, вынул батарейки и швырнул их в корзину для мусора.
Что же со мной происходит? Может, бросить все и бежать?
- Что за кнопка? - властно поинтересовался Полежаев.
- А?
Хабибуллин с трудом оторвался от своих мрачноватых размышлений и подошел к сложному прибору, который помещался в изголовье Степана.
- Вот она.
Он указал пальцем на темно-красную, как венозная кровь, кнопку. Рядом имелся пояснительный рисунок кнопка в профиль. Выдвинутое положение отмечалось сердечком, второе, вдавленное, было помечено черным значком: череп и скрещенные кости. В том смысле, что надавишь - убьет.
- Не перестаю удивляться, - воскликнул Полежаев. - И про кнопку-то он знает! Очень хитрый фокус. Создается впечатление, что этот доходяга не только как бы беседует с нами, но и уже был свидетелем этой сцены… Ай! Осторожнее, пожалуйста!
Вилена виновато посмотрела на щипчики.
- Затупились, что ли… Я закончила эту руку. Поменяйте хобот, пожалуйста.
- Вот и отлично. Сейчас машина моя подойдет, я вас подброшу. Хотя вы говорили, что на своей приехали? Рафаэль Рустамович, я надеюсь, эта запись на вас не особенно сильно повлияла? А то я и сам на кнопку нажму. Не вопрос.
А вдруг мы взаправду только и есть, что его сон? Ненастоящие? - подумала Вилена, принимаясь за вторую руку.
- А вдруг мы, взаправду, только сон? Ненастоящие? - спросила Вилена, ловко орудуя пилочкой.
- Вилена Анатольевна имела в виду - ненастоящие здесь и сейчас, - уточнил Хабибуллин, хотя, возможно, маникюрша этого и не имела в виду. - А на самом деле мы живем преспокойно в другом месте. Ну как у него, - кивнул врач в сторону лежащего. - Тело растянуто во времени, пласты и все такое.
- Как же я могу быть ненастоящим, если я сижу в кресле, мне душно в плаще и больно, когда эта неумеха отрезает заусенцы тупыми щипцами, ай!
- Да я-то тоже уверен, что я настоящий…
Хабибуллин потрепал сам себя за щеку и с силой прикусил губы.
- Только почему-то мне кажется…
- И я настоящая! - торопливо вставила Вилена.
- Только почему-то мне кажется… Вот если я подумаю о себе, о доме, о жене, о клинике, то все это существует как бы вообще, как блок информации, находящийся в моем мозгу. А как только я пытаюсь подумать о чем-нибудь конкретно, как бы вычленить элемент из массы моего знания, рассмотреть поближе, то как-то не получается… И потом, хотя я и прекрасно осведомлен о том, что из-за недостатка у клиники средств Степан Афанасьевич Свердлов помещен в цех по разделке падающих слонов, мне это кажется странноватым.
- Да? А мне - вовсе нет. Вполне логичная ситуация для страны, у которой на государственное здравоохранение предусмотрено меньше бюджета, чем на цеха по разделке слонов. Девушка, вы закончили?
- Да…
Вилена, кряхтя, поднялась на ноги.
Полежаев принялся любоваться своими ногтями и делал это никак не меньше пяти минут.
- Кстати, что это, вы в игрушки играете? - как бы невзначай поинтересовался он, не отрываясь от созерцания.
- В смысле? - не понял Хабибуллин.
- Ну, вот же, из желтой пластмассы, в карман спрятали. Это что такое?
- Ах, это… Это диктофон такой, под игрушку.
- Диктофон? Смешной какой. Что только не напридумывают! Надо сыну такой же подарить. И что там на нем, музыка?
- Не совсем. Там рассказ.
- Рассказ? Во как! Любопытно. И чей? Ах… я, кажется… Уж не его ли?
Полежаев скосил глаза в сторону койки.
Хабибуллин утвердительно кивнул головой.
- Интересный? В смысле, длинный? Вы слушали?
- Слушал. Не очень длинный рассказ. Средний такой. Но интересный и адаптируется к жизни.
- Адаптационный? Обожаю такие вещи! Может, послушаем? Вилена Анатольевна… - Полежаев изогнулся в своем кресле-троне, чтобы посмотреть на женщину. - Вам интересно будет послушать? Послушаем, а потом отключим Свердлова от жизни. А то как-то неудобно, не прослушав. Может, последняя воля, так сказать… У вас как со временем?
Боже, что он несет! Отключим от жизни… - тревожно подумалось Вилене. - Да и я хороша: бросаюсь делать маникюр первому встречному. Все это как… во сне.
Вилена встала, выплеснула содержимое ванночки за разделочный стол и вытерла руки о свое платье.
- Нормально. Чем позже я исчезну, тем лучше. Только вот присесть хотелось бы…
Вилена растерянно обвела взглядом помещение.