Как ни странно, я восприняла интернирование довольно спокойно, может быть, потому что в мыслях давно готовилась к нему. Только воспоминание о слезах, которые без остановки текли по щекам Веры, когда она провожала меня, не давали покоя, больно резали по сердцу. Мне было ужасно жаль ее из-за этих слез, будто она приняла на себя удар моих невзгод. "Как же она, бедняжка, будет теперь выступать без партнерши? - подумала я. - Как же я подвела ее своим глупым американским гражданством!"
Я до сих пор не знаю, по чьей именно воле угодила в лагерь. Могу только предположить, что среди посетителей или служащих клуба нашелся кто-то, кто не пропустил мимо ушей пьяные выкрики Николя. А может быть, сам Николя, протрезвев на следующее утро, счел нужным написать донос властям, чтобы японцы не обвинили его в пособничестве гражданам враждебных стран, в случае если кто-нибудь опередит его. У меня никогда не было никакого желания разбираться в этом вопросе. Это знание бесполезно и не меняет в моей судьбе ровным счетом ничего. Много лет спустя я случайно узнала, что Николя Татаров умер в тюрьме, когда к власти в Китае пришли коммунисты, а его жена и те члены семьи Татаровых, которым удалось получить разрешение покинуть Шанхай в сорок девятом году, обосновались где-то в Австралии.
Глава 10
Меня привезли в один из больших лагерей для гражданских лиц - их много было в те годы в окрестностях Шанхая.
Охрана лагеря обменялась приветствиями с сопровождавшими меня солдатами. Мне велели спуститься с грузовика и провели к главному зданию. Там конвоиры оставили меня у входа, приказав ждать, а сами вошли внутрь. Я простояла около двух часов, пока наконец не появился низенький японец надзиратель, который должен был отвести меня в ту часть лагеря, куда помещали одиноких женщин. Японец держал грязный матрас, который он бесцеремонно водрузил мне на плечо, - я чуть не упала от тяжести.
Лагерь был когда-то частной школой-пансионом. Мы пришли в дальний флигель, где раньше был дормиторий для учеников. Все мои силы уходили на то, чтобы под тяжестью вещей приноровиться к быстрому шагу японца надзирателя, и я лишь мельком успевала присматриваться к новому окружению.
Моими первыми впечатлениями были: грязный коридор ранее респектабельного здания, грязные холлы, окна, выходящие то в тупик, то в небольшой запущенный садик с несколькими деревьями, пара открытых дверей каких-то служб, где работали изможденные женщины в грязной оборванной одежде.
Мы пришли в дормиторий. Он был заполнен не кроватями, а матрасами. С первого же взгляда можно было определить, что они кишат насекомыми. Как мне объяснили позднее, кровати убрали специально, чтобы расширить пространство, - там, где стояли две кровати, можно было положить сразу три-четыре матраса. Помещение было забито женщинами разных возрастов и девочками-подростками.
Кое-где были протянуты веревки, и на них висели одеяла - они играли роль ширм и создавали видимость приватности. На таких же веревках сушилось рваное белье. Везде, где только можно было что-то положить, валялись груды каких-то вещей. Обстановка напоминала сильно скученную палату временного госпиталя. Все выглядело жалким и грязным, и в воздухе стояла сладковатая гнилостная вонь от немытых тел.
При виде сопровождавшего меня японца обитательницы дормитория сразу прекратили разговоры, вскочили со своих мест и дружно поклонились ему. Для меня было очень странным - почти диким - видеть, чтобы белые женщины кланялись азиату на азиатский манер.
Я растерянно стояла у дверей. Японец надзиратель обратился к женщинам по-японски, жестами показывая, чтобы они раздвинули свои матрасы и освободили место для моего. Они поспешно повиновались.
- Быстрей! Сюда! Быстрей! - поторопил он меня на ломаном английском.
Я торопливо расстелила матрас и положила на него часть вещей - кое-что поценней предусмотрительно продолжала держать в руках. Японец еще раз окинул взглядом помещение и вышел. Я осталась на ногах, испуганно осматриваясь.
Поведение женщин сразу переменилось. Они расслабились, снова заговорили. Теперь внимание большинства было направлено на меня.
- Новенькая, совсем молодая, - промолвила одна женщина, обращаясь не ко мне, а к своей соседке.
- Несчастная, как мы все… - откликнулась та и вздохнула.
Они внимательно рассматривали меня - и с особым любопытством мои вещи. Некоторые подошли ко мне, а следом подтянулись другие, и скоро вокруг меня образовалась целая группа интересующихся.
- Ты кто? Откуда? Как ты сюда попала? Как тебя зовут? - наперебой спрашивали по-английски обступившие меня женщины.
Я совсем растерялась от их бесцеремонного внимания.
- Я-я из Шанхая… Меня зовут Ирэн Коул… - испуганно представилась я.
- Сколько тебе лет? Где твоя семья? Ты англичанка? Евразийка?
- Американка…
- У тебя есть что-нибудь для обмена?
- Ну почему, почему ее матрас именно рядом с моим? И без нее тут тесно! - возмущенно выкрикнула внезапно подскочившая сбоку женщина. Ее агрессивность ошеломила меня. Я не могла заставить себя произнести ни слова.
Еще одна женщина пробилась ко мне сквозь толпу.
- Эй, с дороги! Леди, пропустите меня к новенькой!
Она окинула меня острым взглядом серых прозрачных глаз и протянула мне руку.
- Мое имя Джейн Фокс, девочка. Я тут староста. Что же нам делать с тобой? Давай-ка посмотрим, как тебя пристроить здесь получше.
Я начала лепетать что-то в ответ, но она не слушала.
- Чего вы пристали к девчонке? Ей и без вас не сладко. Отойдите, отойдите - что вы все тут стали? - накинулась она на толпившихся вокруг женщин.
Те послушно отступили на пару шагов - было заметно, что Джейн Фокс здесь верховодит.
Она присела у моего матраса и стала разглядывать вещи.
- Ну, что тут у нас?.. Плед… Полотенца… Одеяла у тебя, конечно, нет… - деловито бормотала она себе под нос, а потом обернулась к толпе и крикнула: - Эй, у кого-нибудь есть лишнее одеяло? Кто хочет поменять одеяло на пару чистых свитеров и мыло? У новенькой есть мыло!
Теперь к моему матрасу сбежался весь дормиторий. Женщины возбужденно переговаривались, обсуждая ценность моих вещей.
Видя, что у меня не хватает смелости торговаться самой, Джейн Фокс без колебаний взяла дело в свои руки и проявила себя, как заправский аукционер. По ее требованию я наспех рассортировала вещи на те, с которыми готова была расстаться, и те, которые хотела бы оставить.
- Я готова отдать одеяло - но за два куска! - откликнулась одна женщина.
- Иди сюда, Элси! У новенькой только один кусок, но у нее есть много интересного! - подозвала ее Джейн Фокс.
- Ода, теперь все клопы с ее матраса и одеяла Элси прибегут к моим в гости! Отлично! - возмущенно вставила моя агрессивная соседка.
- Заткнись, Люси, будь добра! - зло и выразительно попросила Джейн Фокс. - Может, ты хочешь, чтобы ее вообще не было? Так скажи японцам!
Люси замолчала и с возмущенным видом бухнулась на свой матрас, что-то бормоча под нос.
Выторговав для меня теплое одеяло и еще кое-что необходимое для жизни в лагере, Джейн Фокс ободряюще улыбнулась.
- Ну, теперь-то ты ни за что не пропадешь. Я ведь говорила, деточка, что мы тебя пристроим.
Я помню, что в первую ночь в лагере долго не могла заснуть. Лагерные матрасы кишели клопами, и я беспрерывно ворочалась, пока одна из соседок не отчитала меня шепотом за то, что я мешаю ей спать. Лежать было ужасно неудобно. Мой матрас топорщился и бугрился, потому что злобная Люси потребовала, чтобы я подвернула его, так как его края влезали на ее территорию. Даже повернуться или поменять позу лишний раз было сложно без того, чтобы не потревожить соседок справа или слева.
Я размышляла о своем новом положении и думала о матери, сестрах и брате. В дни клубного благополучия я реже вспоминала о них, но когда жизнь вновь стала суровой, мои мысли опять возвратились к семье. Я лежала на грязном матрасе, укрываясь одеялом, обменянным на кусок мыла и одежду, и думала, что вполне смогу пережить и это испытание. У меня было тяжело на сердце, но все же не настолько тяжело, чтобы заплакать. Главное, говорила я себе, не забывать, что каждый новый день приближает меня к концу войны - к тому моменту, когда я вернусь в свою семью. И тогда не будет человека счастливей меня: пусть мать вечно ворчит и придирается, пусть сестры сколько угодно придумывают поводы для насмешек, а брат не замечает моего присутствия - я все равно буду счастлива просто потому, что они рядом.
Утром я проснулась от воя сирены - сигнала подъема. Я вскинулась на постели, не сразу поняв, где нахожусь. Я с изумлением смотрела, как женщины вокруг вскакивали с мест и мчались куда-то из дормитория со всех ног.
- Новенькая, просыпайся! поторопись! Эй, толкните ее кто-нибудь! - окликнула меня Джейн Фокс с другого конца помещения. - Эй там, кто-нибудь, поднимите новенькую!
- Давай, вставай уже! Если опоздаешь, японцы тебя накажут. - Люси бесцеремонно дернула меня за лодыжку.
Вскочив, я бросилась за остальными во двор, на ходу, как все, приглаживая волосы и поправляя одежду.
Как бы ни спешили обитатели лагеря на построение, они обязательно останавливались и кланялись японским надзирателям, если те встречались на пути. Я тогда еще не понимала, что поклон - это важно, и женщина, случайно оказавшаяся рядом, толкнула меня в спину, принуждая поклониться японцу, стоявшему неподалеку.
- Кланяйся! Кланяйся, дурочка! Хочешь, чтобы тебя избили?