– Всё я поняла, Мишель. Ну, и ты должен меня уразуметь, – уклончиво ответила женщина, ласково проводя рукою по его кудрям. – Для таких вещей нужно время, как, впрочем, и для тех, о которых я тебя попросила. И оно у нас есть еще пока. Немного, но есть.
– А вот я бы этого не сказал, – дернулся Михаил, глянув на свои наручные часы. – До отправления поезда осталось пятнадцать минут.
И тут Лариса вздрогнула, как лошадка, которую только что подстегнули вожжами.
И она затараторила, словно, боясь чего-то недосказать:
– Я, конечно, не ангел, Мишель. Отнюдь. И хочу, чтобы ты это знал. Я могу быть стервозой, еще какой…
– Да ну? – засомневался Михаил.
– Да, это правда. Но поверь, всё же, я – еще не самая худшая из женщин. А ты… Ты не знаешь, какие бывают бабы, на что они способны. Вот так подпоит тебя какая-нибудь, а через девять месяцев скажет тебе, что ты папаша ее ребенка. А ты ничего не помнишь…
Михаил рассмеялся.
– Лорик, мне так приятна твоя озабоченность. Или ревность? Но, поверь, не такой уж я простой. Да и к тому же, подпоить меня не просто.
– Но, ведь, я…
– Ты – это ты. И я сам этого хотел, и именно с тобой. Повторяю это в сотый раз.
Он обнял Ларису. И тут в дверь купе постучали.
– Провожающие, поезд отходит через пять минут, – деликатно напомнил певучий девичий голосок.
Михаил неохотно распахнул купе, вежливо поблагодарив за напоминание молоденькую проводницу.
– Я не должен тебя выпускать из вагона, но не смог уговорить…
– Но мы, ведь, совсем ненадолго прощаемся, Мишель? Позвони, как доедешь, как пойдет твое лечение. Я всё хочу знать. И умоляю: не пей и стерегись баб и теток, о которых я тебе говорила… Только не пей, – умоляющим голосом повторила она напоследок.
Купе Михаила было рядом с купе проводницы и, конечно же, девушка слышала эти слова. Она с удивлением и опаской посмотрела на молодого импозантного вида мужчину и невольно подумала: "Неужели вот этот красавец – бабник и пьяница"?
А Лариса, выйдя из поезда, подскочила к окну, потерла кожаной перчаткой заиндевевшее стекло, в котором виднелся Михаил.
– Так ты мне не ответил, – громко выкрикнула Лариса, заглатывая морозный воздух. – По поводу моей просьбы.
Крикнула громко. Михаил отчетливо разобрал ее слова.
Он улыбнулся, кивнул. И Лариса смогла по его губам прочесть короткое слово "да". При этом мужчина беспомощно развел руками в стороны, мол, как же он может отказать. Она именно так поняла этот жест.
И в тот же миг состав дернулся, ожил, фыркнул и тронулся. Женщина какое-то время двигалась вместе за поездом, пока позволяла скорость. Уже на выходе с перрона, она поскользнулась на ледяном ухабе. Ударила колено так сильно, что даже не смогла сразу подняться от боли. Ей помогли веселые парень и девушка, которые, очевидно, тоже кого-то провожали. Они подхватили ее под руки и довели до ближайшего пластмассового кресла на вокзале.
Когда молодежь ушла, Лариса заплакала от боли. Она расстегнула немного сапог и стала тереть ушибленное место. Но рассиживаться было некогда, ведь минут через пятнадцать должно было закрываться метро "на вход" для пассажиров. И Лариса, прихрамывая и кляня высокие каблуки, кое-как доковыляла до подземки.
Она ехала почти в пустом вагоне электрички. Когда закрывала глаза, то представляла себя сейчас в поезде с Михаилом. И чувствовала, что и пианист в эти мгновения тоже думает о ней. Находясь на небольшом расстоянии от близкого ей человека, она всё еще ощущала себя единым целым с ним, и не сомневалась, что и Михаил чувствует то же самое. И это целое, удаляясь друг от друга, должно было разъединиться на две половинки. От этого было ужасно больно. И почему-то вдруг, именно сейчас, на память пришли слова из песни Петра Лещенко, записи которого так любил слушать ее отец:
Мы так близки, что слов не нужно,
Чтоб повторять друг другу вновь,
Что наша нежность и наша дружба -
Сильнее страсти, больше чем любовь…
Ларисе тоже нравилась эта песня. Но почему-то ее женский ироничный ум отказывался принимать эти слова на веру. И она считала, что автор, написав, эти строки, всё же, немного слукавил для красного словца: уж если близки, так какая там дружба… Так не бывает. И вот сейчас почему-то память сама выдала эти строки.
И женщина вдруг сердцем ощутила то, чего не могла понять умом. И заплакала. Лариса подумала еще о том, что, может быть, это даже где-то было предопределено свыше, что всё получилось именно так. Нет, не рецидив болезни Михаила, конечно, в котором виновата только она. А в смысле – Адама и Евы…
С такими мыслями, с красными глазищами и хлюпающим носом она выпорхнула на своей станции метро, где ее поджидал отец, по причине холода спрятавшийся под козырьком вестибюля.
– Да сидел бы ты дома по такому морозу, – сказала Лариса. – Охота тебе…
– Охота – не охота, возразил отец, – а "атмосфера общественная", как ты выразилась, сама знаешь какая. И я не хочу, чтоб тебе шапку с головы сорвали, а заодно и шубку прихватили. Да еще и напугали. Вот выйдешь замуж, будет мужик о тебе твой заботиться, а пока…
– А я подумала, ты привыкаешь обходиться без автомобиля, – вяло попыталась пошутить дочка, желая ускользнуть от темы, которая ее изрядно утомила. – И добавила вполне серьезно, – мне кажется, что я заболеваю. Не пойду завтра на работу, врача вызову.
И "бледная немочь" в придачу…
И она не пошла на работу, потому что действительно заболела. Температура тридцать восемь, горло, насморк – все признаки простуды были налицо.
Врач выписала больничный на три дня. Но сама-то Лариса точно знала, что это – никакая не простуда. Просто она пережила такие сильные эмоции, что организм с ними не справился и дал сбой.
"Что ж это я раскисла, – ругала себя молодая женщина, – надо, значит, завязывать с диетами, и до лета отложить один голодный день в неделю, а, может, и попить каких-нибудь хороших витаминов".
Но это она сама себя так наставляла и успокаивала, понимая, что дело вовсе не в витаминах.
– Эко прынец скрутил тебя и не отпускает, хоть сам ускакал на своем коне, – посочувствовала тетка Катерина племяннице, которой продлили больничный еще на несколько дней по причине сильной слабости. – Вот те розы и морозы. А вот – и брошечки с позолотой. Слаба ты, Ларка. А, может, попроще прынца кого тебе надо? Перетрусила тебя любовная лихорадка. Гляди, теперь бледную немочь не заработай.
– Это что еще за пугало такое? – не без иронии поинтересовалась племянница.
– Смейся, смейся, грамотная над неграмотной теткой, а простых вещей не знаешь, – сказала родственница назидательно. – Болезнь благородных барышень это называется, если по-простому, по-народному-то. А если по медицине, так это малокровие.
– Тетка, умоляю, ты меня уморишь, – застонала Лариса.
– Нет, это ты сама себя уморить хочешь. Доголодалась уже. Вон зеленая вся, ни кровинушки в лице. Тебе мяса есть надо побольше: железо в нем содержится. И пить понемногу подогретое красное виноградное вино. Оно и кровь улучшает, и тоску твою разгонит. Вот что тебе надо, а не таблетки глотать. Всё, – сказала генеральша строго, – теперь я твоей диетой займусь. Не отвертишься.
И решительно направилась на кухню готовить говяжьи отбивные.
Надо отдать должное генеральше. На ноги Ларису она поставила. Но тоску не разогнала. Даже подогретым красным виноградным вином, хотя на уровне физиологическом, конечно, оно гемоглобин крови, наверняка, ей повысило.
Но, по большому счету, в смысле окончательного выздоровления Ларисы всё это было, конечно, не то, не то… Потому что после отъезда Михаила на молодую женщину напала жуткая депрессия.
Хандра с ней случалась и раньше, и неожиданные перепады настроения бывали, но такого… И всё это по причине несовпадения желаний и возможностей. Хотя Михаил сразу же позвонил по приезду в Ленинград, и опять приглашал ее в гости. Но она заболела, и он пообещал, что обязательно приедет в Москву, чтобы встретиться с ней еще до начала своего длительного заграничного турне. А потом… Потом пианисту просто изменили график гастролей, и пришлось ему уехать в Прагу не через месяц, как планировалось, а уже через пару недель после их расставания.
"Всё правильно, жизнь продолжается, – думала Лариса, когда держала красивую открытку от Михаила с видами Праги и уже знала, что следующая будет из Австрии. – Но отчего же мне так плохо, и когда же меня, наконец, отпустит этот депресняк? Ведь, я съела уже почти все мамины успокоительные таблетки".
Но самое печальное в этом было то, что женщина понимала всё. Ведь сама себя не перехитришь и не обманешь. "Ах, встретился бы ей Мишель вот такой, как сейчас, когда ей было лет двадцать! И сразу бы в омут с головой!"
И какой мужчина ее замуж позвал! Вот именно – какой… Обмануть его ожидания Ларисе меньше всего хотелось бы. Ну, поехала бы она за ним в город на Неве, а дальше что? Ну, стала бы корреспондентом ленинградского отделения ТАСС… Хотя, при такой гастрольной его жизни можно было бы, пожалуй, даже не уезжать и из родительского дома.
Ну, не жена она Ладушка, которая будет печь оладушки и выглядывать муженька в окошко: когда же он вернется после гастролей и ее осчастливит. Да и не жизнь это вовсе. Только ревностью изводить себя. Сколько соблазнов для такого красавца, все женщины мира его – только пальцем помани! Нет, замуж – это значит быть вместе, рядышком.