Фелицата уже не смотрит на пустое возвышение, она выпевает ответствия и поглядывает на Александру, которая высится над своим сиденьем. Губы Александры шевелятся, как велит напев:
И у воды опять возник
Мой верный враг, как проводник,
Мой верный враг...
Фелицата заканчивает алтарный покров, осталось вышить фразу изнутри в уголке. Делает она это аккуратненькими и меленькими атласными стежками, белыми на белом, и выходят прочерченные карандашиком слова: "Opus Anglicanum". Пальчики ее снуют туда-сюда, поблескивает серебряный наперсток.
Монахини сидят кружком возле нее, и каждая с вышивкой, но Фелицата вышивает лучше всех.
- А знаете, сестры,- говорит Фелицата,- оказывается, наша рукодельня - настоящий очаг мятежа.
Прочие монахини, все восемнадцать, издают озабоченный гул. Смеяться Фелицата не позволяет. И в Уставе сказано, что смеяться незачем. Спрашивается: "Каковы начала праведности?" Отвечается, кроме всего прочего: "Не празднословить и не насмешничать". Это правило Фелицата свято чтит как неустарелое, как особенно важное в наши тревожные времена.
- Любви,- мягко говорит Фелицата, пробегая пальчиками по атласным стежкам,- вот чего нам не хватает. Все печемся о благополучии. О благополучии, и только. Это же грубый материализм. Господи помилуй нашу покойную мать аббатису Гильдегарду.
- Аминь,- отзываются восемнадцать голосов, а заоконное летнее солнце лучиками рассыпается по наперсткам.
- Иногда,- говорит Фелицата,- мне думается, что надо нам быть поближе к святому Франциску Ассизскому и поучиться у него нищенству и любви.
Ее верная сторонница, некая сестра Батильдис, замечает, не поднимая глаз от вышивного узора:
- Но ведь сестра Александра не жалует святого Франциска Ассизского.
- Александра,- говорит Фелицата,- сказала буквально следующее: "К чертям святого Франциска Ассизского. По мне так лучше уж Секст Проперций, он тоже родом из Ассизи, современник Христа и духовный предшественник Гамлета, Вертера, Руссо и Кьёркегора". Они все, говорит Александра, интересные психопаты, а святой Франциск - психопат неинтересный. Ну, вы когда-нибудь слышали о таких людях и о такой доктрине?
- Никогда,- в один голос отвечают монахини, опуская шитье на колени, чтоб ловчее перекреститься.
- Любовь,- говорит Фелицата, и все снова берутся за работу,- и любовное соитие - это очень возвышенные переживания, очень. Если бы я была аббатисой Круской, наше аббатство стояло бы на любви. Я бы разрушила эту нечестивую электронную лабораторию и устроила бы приют любви в самом сердце аббатства, в сердце Англии.
И ее работящие пальчики с иголочкой зарываются в ткань и выпархивают из нее.
- Каково? - спрашивает Александра, выключая телеэкран, на котором она с двумя наперсницами только что просматривала видеозапись сцены в рукодельне.
- Старая песня,- говорит Вальбурга.- У нее всегда одно и то же. И все больше монахинь самочинно идут вышивать и все меньше остается с нами. Как аббатиса умерла, так в монастыре хозяйки не стало.
- После выборов,- говорит Александра,- все будет иначе.
- И сейчас можно, чтоб было иначе,- говорит Милдред.- Вальбурга приоресса, это в ее власти.
Вальбурга говорит:
- Я подумала и решила никак не выговаривать Фелицате за ее вчерашнюю ночную гулянку. Я подумала, что нет, не надо и не надо мешать монахиням, пусть себе идут с ней вышивать. А то Фелицата, чего доброго, поднимет мятеж.
- Ой, а вдруг кто-нибудь из перебежчиц догадался, что монастырь прослушивается? - говорит Милдред.
- Да что вы,- говорит Александра.- Монахини из лаборатории способны только проводить провода и завинчивать винты. Они и понятия не имеют, зачем это все делается.
Они сидят на голом металлическом столе в запретной диспетчерской, оборудованной рядом с приемной покойной аббатисы незадолго до ее смерти. А сама приемная такая же, как была при Гильдегарде, хотя через три-четыре недели тут все переделают по вкусу Александры. Ведь конечно же аббатисой Круской должна стать Александра. Но именно сейчас ее избрание под вопросом: сестра Фелицата ведет кампанию блестяще.
- Скучно ей,- говорит избранная судьбой аббатиса.- Вот ее несчастье. До поры до времени она вызывает у монахинь нездоровый интерес, а потом они поймут, какая она, честное слово, сама скучная.
- Гертруда,- говорит Александра в зеленую трубку,- Гертруда, миленькая, вы разве не вернетесь к выборам в родную обитель?
- Никак не выйдет,- говорит Гертруда, с которой установлена прямая связь из столицы, ближайшей к тому белому пятну в Андах, откуда она недавно дала о себе знать.- У меня на самом трудном месте переговоры между людоедским племенем и вегетарианской сектой за горами.
- Но, Гертруда, мы здесь просто не знаем, что делать с Фелицатой. Само аббатство Круское под угрозой, Гертруда.
- Спасение душ прежде всего,- говорит сиплый голос Гертруды.- Надо, чтобы людоеды согласились питаться более умеренно, а еретики-вегетарианцы сбавили свой травоядный пыл.
- Что меня в этом больше всего смущает, любовь моя, Гертруда, так это как будет с людоедами на Страшном суде,- ласково говорит Александра.- Вы ведь помните, Гертруда, такой детский стишок:
Как это, право, странно
Средь прочих перемен:
Все, что ни съест малютка Н.,
Становится малюткой Н.
И кажется мне, Гертруда, что в Судный день, когда возгремит труба, будут у вас хлопоты с этими людоедами. Вопрос в том, кто именно восстанет во плоти: ведь те, кого съели, давным-давно стали частью едоков и жили в них поколение за поколением. Эта загадка, о Гертруда, вещий мой ангел, не дает мне покоя в тихий летний день, и я просто заклинаю вас не путаться в такие дела. Вам нужно немедля вернуться в Кру и помочь нам в трудный час.
В трубке слышен треск.
- Гертруда, алло! - говорит Александра.
Трубка трещит, потом откликается Гертрудиным голосом:
- Прошу прощенья, все пропустила. Шнурок развязался.
- Надо вам быть здесь, Гертруда. Монахини уже поговаривают, что вы недаром от нас держитесь подальше. Фелицата говорит, если ее выберут аббатисой, она устроит финансовую ревизию и выяснит, на что пошли все приданые; и она проповедует половое общение. Вообще она объявила бунт, а ведь это безнравственно.
- Против чего она бунтует? - интересуется Гертруда.
- Против моей тирании,- говорит Александра.- Против чего же еще?
- И бунт ее безнадежен? - говорит Гертруда.
- Будем надеяться. Но шансы у нее есть. Сторонниц, что ни час, все больше.
- Если у нее есть шансы, то бунт ее не безнравственный. Бунтовать против тирана безнравственно, только если никаких шансов на успех нет.
- Это очень цинично звучит, Гертруда, Прямо Макиавелли. Как-то уж это слишком, вы не боитесь впасть в ересь?
- Так учит святой Фома Аквинский.
- Ну хотя бы к выборам, а, Гертруда? Нам надо с вами кое-что уточнить.
- Уточните у Макиавелли,- говорит Гертруда.- Это большой педагог, только я вам этого не говорила, неудобное имя.
- Гертруда,- говорит Александра.- Вспомните-ка:
Веселенькая крошка,
В ней нету перемен;
И что ни съест малютка Н.,
Становится малюткой Н.
Но Гертруда уже дала отбой.
- Она приедет? - спрашивает Вальбурга, когда Александра кладет трубку и поворачивается к ним.
- Сомневаюсь,- говорит Александра.- Людоеды в ней души не чают и приемлют от нее Поцелуй Мира, в нынешней "Дейли миррор" есть фотография. А вегетарианцы обещали перебить людоедов, если те ее попробуют изжарить.
- Если она не вернется в монастырь,- говорит Милдред,- у нее будут неприятности с Римом. Наше аббатство никого в бессрочные миссии не отряжает, всякая миссия должна иметь свой конец.
- Гертруда не боится ни папы, ни людей,- говорит Александра.- Вызовите по рации сестру Уинифриду. Скажите ей, чтоб явилась в приемную аббатисы.
Она выводит всех в приемную, пока еще отделанную по вкусу покойной Гильдегарды, любительницы осеннего колорита. Ковер весь изукрашен рисунками опавших листьев, а обои светло-бурого и тускло-золотого оттенка. Три монахини усаживаются в зеленовато-коричневые плюшевые кресла, и вскоре перед ними предстает прикорнувшая и разбуженная Уинифрида.
Александра, которая скоро переоблачится в белое, достает из кармана черной рясы связку ключей.
- Уинифрида,- говорит она, отделяя ключ от связки,- это ключ от моей личной библиотеки. Отомкните ее и принесите мне "Искусство войны" Макиавелли.- Александра выбирает еще один ключ.- А заодно сходите в мою келью и откройте там стенной шкафчик. В нем вы найдете банку паштета, коробку пресных печеньиц и бутылку вина "ле Кортон" урожая тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. Накройте поднос на четверых и принесите его вместе с книгой.
- Александра,- ноет Уинифрида,- ну почему я должна таскать подносы, ведь есть же кухонные монахини?
- Ни под каким видом,- говорит Александра.- Не надо нам посторонних. Вам тем более тоже достанется.
- А кухонные монахини такие уродины,- говорит Милдред.
- И такие всё кретинки,- добавляет Вальбурга.
- Это верно,- говорит покладистая Уинифрида и отправляется выполнять поручения.
- Полезный человек Уинифрида,- говорит Александра.
- Уинифрида всегда на что-нибудь пригодится,- говорит Милдред.
- Положительная женщина,- говорит Вальбурга.- Очень понадобится, когда с Фелицатой дойдет до дела.