Внашихотношенияхнет никакойчувственности.Я на двадцатьвосемь летстарше мадам Берман,и полюбитьчудище, вкоторое япревратился,сможет развечто собака. Ядействительнопохож наископаемогоящера, притомодноглазого.Так что сменя хватит.
Воткак мыпознакомились.Она забрелана мой частныйпляж, водиночестве,не зная, чтоон частный.Обо мне онаникогда неслышала,посколькутерпеть неможет современноеискусство. Вовсей округеона не знаетни души,остановиласьв гостинице"Мэйдстон"милях в полутораотсюда[8]. Отэтойгостиницыона и пришлапешком к городскомупляжу, а снего перешлачерезграницу моихвладений.
Яшел к океануокунуться,как всегдаделаю раннимвечером, изастал ее, вполномоблачении, затем же занятием,которому такмноговременипосвящает ПолШлезингер: онасидела напеске, глядяв океан.Собственно,ее присутствие– чье угодноприсутствие –смущало меня толькопо причинесмехотворностимоеготелосложения,а также тогообстоятельства,что мнеприходитсясниматьповязку сглаза, преждечем войти вводу. Под нейу меня месиво,наподобиеяичнойболтуньи. Наблизком расстояниия себянеловкочувствую.
Кстати,ПолШлезингерговорит, чтообычное состояниечеловеческойдуши можетбыть полностьюописановсего однимсловом, и воткаким: неловкость.
* * *
Такчто я решилне купаться,а вместоэтого собралсяпозагорать,немногопоодаль отнее.
Впрочем,я подошелдостаточноблизко, чтобысказать ей:"Добрый день".
Ивот какинтересноона мнеответила:"Расскажи,как умерлитвои родители".
Жуть,а не женщина! Может,она вообще ведьма.Надо бытьведьмой,чтобыубедить менявзяться заавтобиографию.
Онатолько чтозаглянула комне в комнатуи сообщила,что пора бымне съездитьв Нью-Йорк. Ятам не был стех пор, какумерла Эдит.Я, в общем,почти невыходил издома с техпор, как умерлаЭдит.
Значит,отправимся вНью-Йорк.Кошмар какой-то!
* * *
"Расскажи,как умерлитвоиродители", сказаламне она. Яподумал, чтоослышался.
–Что,простите? –сказал я.
–А что толку в"добром дне"? –спросила она.
Яспервадаже ненашелся, чтоответить.
–Мне всегдаказалось, чтоэто все желучше, чемничего, – сказал янаконец. –Впрочем, ямогу ошибаться.
–И что жезначит этотвое "добрыйдень"?
–Я полагал,что онозначит "добрыйдень", –ответил я.
–Ничегоподобного, –сказала она. – Оно значит: "Невздумайтезаговорить оважном". "Уменя на лицеулыбка, но яничего неслышу, лучшеуходите", вотчто оно значит.
Послечего она заявила,что ейнадоелотолькоделать вид,будто оназнакомится слюдьми.
–Так чтосадись рядоми расскажимамочке, какумерли твоиродители.
"Мамочке"!Представляетесебе[9]?
Волосыу нее былипрямые,темные, аглаза – кариеи большие,как у моейматери,только онабыла гораздовыше, чем моямать, и даженемного вышеменя, если ужна то пошло. Еще онабыла гораздостройнеематери – та позволиласебе расплыться,и не обращалаособенноговнимания нато, как выглядятее волосы ичто на нейнадето. Ейбыло все равно,потому чтоотцу было всеравно.
Ивот что ярассказал:
–Мать умерла,когда мнебылодвенадцатьлет, от заражениястолбняком,который онаподхватилана консервнойфабрике вКалифорнии.Фабрикуоткрыли натом месте,где раньшебыли конюшни.Бациллыстолбнякачасто поселяютсявовнутренностяхлошадей, безовсякоговреда дляних, а потом, внавозе,превращаютсяв долговечныеспоры, маленькиебронированныесеменаболезни.Одно из них,притаившеесяв земле околофабрики,каким-тообразомвыпросталосьи отправилосьвпутешествие.И послеочень-оченьдолгого снаэто семечкопробудилосьв раю – всем бынам так. Райдля негонаходилсявнутрипореза наруке моейматери.
–Пока,мамочка, –вставилаЦирцеяБерман.
Опятьэто слово,"мамочка".
–По крайней мереей непришлосьжить во времяВеликойДепрессии,котораянаступилавсего черезгод, – сказал я.
Ипо крайнеймере ей непришлосьувидеть, какее единственныйребеноквернулся свойны домой циклопом.
–А как умеротец? –спросила она.
–Он умер в 1938году вкинотеатре"Бижу", вСан-Игнасио, –ответил я. – Онходил в киноодин. Ему и вголову непришло сноважениться.
Онтак и жил надкалифорнийскойлавчонкой, котораяпомогла емусделатьпервый шаг вэкономикеСоединенныхШтатов. А я ктому времениуже пять леткак жил вМанхэттене –и работалтогда художникомв рекламномагентстве. Когдафильмзакончился,зажегся свети все пошлидомой. Все,кроме отца.
–А что зафильм? –спросила она.
– "Отважныемореплаватели",со СпенсеромТрейси иФредди Бартоломью[10],– ответил я ей.
* * *
ОдномуБогуизвестно, чтоотец могвынести длясебя из этогофильма прорыбаков,промышляющихтреску на севереАтлантики.Возможно, онумер раньше,чем успелчто-либоувидеть. Еслиже какую-точасть он всеже посмотрел,то отметил,вероятно, спечальнымудовлетворением,чтопоказанноене имелосовершенно никакогоотношения ник чему, что онкогда-либовидел, и ни ккому, с кем онкогда-либобыл знаком.Он бережнособиралдоказательстватого, чтопланета, накоторой онжил и которуюлюбил вдетстве,исчезла безвозвратно.
Онтаким способомхранилпамять одрузьях и родственниках,жертвахрезни.
* * *
Вкаком-тосмысле можносказать, чтоон был самсебе турком,втаптывалсам себя вгрязь иплевал сам насебя же. Онвполне мог бывыучитьанглийский истать уважаемымучителем,прямо там, вСан-Игнасио,мог бы снованачать писатьстихи, илипереводитьлюбимыхармянскихпоэтов. Ноэто было быдля негонедостаточноунизительно.Единственное,что егоустраивало –это стать, совсем своимобразованием,тем, чем былиего отец идед, а именносапожником.
Онхорошо зналэто ремесло,к которомубыл приставленещемальчишкой, ик которомумальчишкойбуду приставлени я. Но вы быслышали, какон жаловался!Впрочем, жалелон себя наармянском,так чтопонимали еготолько я имать. Кроменас, ниодногоармянина нельзябыло найти врадиусе стамиль отСан-Игнасио.
–А где тутВильямШекспир, вашвеличайшийпоэт? –приговаривалон заработой. – Может,слыхали о таком?
Шекспира,в армянскомпереводе, онзнал наизусть,и частоцитировал. "Tobe or not to be", например,было для него"Линэл кам чэлинэл".
–Еслиуслышите, чтоя говорюпо-армянски,вырвите мнеязык, –приговаривалон. Такимбылонаказание, установленноетурками всемнадцатомвеке заслова, сказанныена любомязыке, крометурецкого:вырванныйязык.
–Кто этотакой? Как яздесьоказался? –приговаривалон, когдамимо по улицепроходилковбой, иликитаец, илимексиканец.
–Скоро ли вСан-Игнасиопоставятпамятник МесропуМаштоцу? –приговаривалон. МесропМаштоц придумалармянскийалфавит,непохожий навсе другие,за четыре сотнилет дорождестваХристова.Кстати, армянебыли первымнародом,принявшимхристианствов качествеофициальнойрелигии.
–Миллион, миллион,миллион, –приговаривалон. Этимчисломоценивают обычноколичествоармян, убитыхтурками во времярезни, откоторой моимродителям удалосьускользнуть.Тогда этобыли дветрети армян вТурции, ипримернополовинавсех армянвообще, вовсем мире. Теперьнас шесть миллионов,включая идвух моих сыновей,и их трехдетей,которыеничего незнают и знатьне желают проМесропа Маштоца.
–Муса-даг! – приговаривалон.Такназывалосьодно место вТурции, гденесколькоармянскихополченцевудерживалитурецкуюгвардиюсорок дней исорок ночей,прежде чемпогибнуть –примерно в товремя, когдамои родители,и я с ними, вживотематери,прибыли вполной безопасностивСан-Игнасио.
* * *
–СпасибоВартануМамиконяну, –приговаривалон. Так звалиодноговеликогоармянскогогероя,предводителяармии,разгромленнойперсами впятом веке. Нотот ВартанМамиконян,которогоимел в видуотец, держалобувное делов Каире,многоязыкомделовом центреЕгипта, кудародителибежали отрезни. Именноон,пережившийболее раннююрезню, убедилмоих наивныхродителей,повстречавих по дорогев Каир, что ихждут молочныереки в кисельныхберегах, еслитолько онинаправятся –кто бы мог подумать– вКалифорнию, вСан-Игнасио.Впрочем, обэтом – вдругой раз.
–Если кто-то найдетсмысл жизни, –приговаривалотец, – пустьоставит присебе. Мне ужевсе равно.
–Никакогодурного неслышно тамслова, и ни облачкав небе весьдень, – приговаривалон. Это,разумеется,припев изамериканскойпесни "Мойдом на просторе" [11].Отец перевелэти слова наармянский исчитал ихидиотскими.
–Толстойтачал сапоги,–приговаривалон.Это и всамом делетак:величайшийрусский писательи гуманист,решив, чтоего работа должнаприноситьощутимую пользу,какое-товремя тачалсапоги.Позволю себезаметить, чтои я смог бытачатьсапоги, еслинужно.
* * *
ЦирцеяБерманговорит, чтоможет шить штаны,если нужно.На пляже, вовремя нашейпервой встречи,она рассказаламне, что ееотец владелбрючной фабрикойв городе Лакаванна,в штате Нью-Йорк,нообанкротилсяи повесился.
* * *
Еслибы моему отцуудалосьпережить"Отважныхмореплавателей"со СпенсеромТрейси и ФреддиБартоломью, иесли бы ондожил дотого, чтобыувидетькартины, которыея писал послевойны, и изкоторых небольшаячастьпривлеклазначительноевниманиекритиков, а парочкумне удалосьпродать занемалые по темвременамденьги, то онвне всякогосомненияоказался бысреди подавляющегобольшинстваамериканцев,которыепотешались ииздевалисьнад ними.Он бы, конечно,высмеивал нетолько меня.Он высмеивалбы и моихдружков – абстрактныхэкспрессионистов,и ДжексонаПоллока, иМарка Ротко,и ТерриКитчена, ивсех прочих,всех художников,которые внаше время, вотличие отменя, причисленык величайшимизработавших нетолько вСоединенныхШтатах, но иво всем этомнашемчертовоммире. Но воткакая мысльсидит теперьу меня в голове,как заноза,хотя я многолет гнал ееот себя: он незадумываясьпринялся бы высмеиватьсвоегородного сына,то есть меня.