Возможно,они всё ещеживут здесь ввидепризраков, новедут себяпри этом стакойбезукоризненнойангликанскойвежливостью,что никомупока не попадалисьна глаза.Если явстречуодного из них,и он, илиона, укажетмне на то, чтоу меня нет никакихправ на этотдом, то яотвечу ему,или ей, воткак: "Всепретензии – кстатуеСвободы[7]".
* * *
Мыс милой Эдитбылисчастливоженаты двадцатьлет. Она былавнучатойплемянницейУильямаГоварда Тафта,двадцатьседьмогопрезидентаСША и десятогоглавы ВерховногоСуда. Онатакже былавдовойспортсмена ибанкира изЦинциннатипо имениРичардФэрбенкс-младший,который всвою очередьпроизошел отЧарльза УорренаФэрбенкса,сенатора отштатаИндиана, авпоследствиивице-президентапри ТеодореРузвельте.
Мыпознакомилисьзадолго дотого, какумер ее муж. Яубедил его, иее тоже, хотянадоотметить, чтонедвижимостьпринадлежалаей, а не ему,сдать мне амбардля картошкив качествемастерской. Они,разумеется,никогда неразводиликартошку. Онипросто выкупилиземлю у фермера,их соседа ксеверу, вобратнуюсторону отпляжа, чтобына ней никтоничего нестроил. Амбарприлагался кземле.
Мыне былиблизкознакомы, покане умер ее муж,а моя перваяжена, Дороти,не ушла отменя с нашимисыновьями,Терри и Анри.Я продал свойдом,находившийсяв поселкеСпрингс, вшести миляхотсюда насевер, и амбарЭдит стал дляменя нетолькомастерской,но и жильем.
Этостранноежилище,кстати,невозможноувидеть изособняка, вкотором ясегодня пишу.
* * *
Отпервогобрака детей уЭдит не было,и было ужепозднозаводить ихпосле того,как я однимразом превратилее из вдовыгосподинаРичардаФэрбенкса-младшегов супругугосподинаРабо Карабекяна.
Такчто нашасемьявыгляделасовсем крошечнойна фонеогромногоособняка сдвумятенниснымиплощадками,плавательнымбассейном,конюшней иамбаром длякартошки – итремясотнямиярдов частногопляжа на берегуАтлантики.
Можноподумать, чтомои сыновья,Терри и АнриКарабекяны,которых яназвал так вчесть моего самогоблизкогодруга,покойногоТерриКитчена, ихудожника,которому я иТерри большевсего завидовали,Анри Матисса,с удовольствиемприезжали быко мне сюдасо своими семьями.У Терри двоесвоихсыновей. УАнри – дочка.
Ноони со мнойнеразговаривают.
"Нуи пусть! Ну и пусть!"– вопию я вэтой ухоженнойпустыне."Наплевать!".Прошупрощения, вырвалось.
* * *
МилаяЭдит, ещеодно живоевоплощениеИзвечной Матери,поспевалавсюду. Дажекогда в домеоставалисьтолько мыдвое иприслуга, онанаполняланаш викторианскийковчеглюбовью,весельем ирукодельнымуютом.Никогда вжизни она нив чем ненуждалась, и всеже готовилавместе с кухаркой,возилась всаду ссадовником,сама закупалавсе продукты,кормила птици домашних животных,а с окрестнымизайцами,белками иенотамиводилаличнуюдружбу.
Нои гостей унас всегдабыло много,постоянныеприемы,кто-нибудь тои дело жил вдоме неделями– по большейчасти ееродственникии знакомые. Яуже упомянул,как обстояло,и обстоит,дело с моиминемногимикровнымиродственниками– моимипотомками, изкоторыхникто со мнойне общается. Чтокасаетсяблагоприобретенныхродственниковиз моеговзвода, тонекоторые былиубиты в тойнебольшойстычке,которая стоиламненемецкого пленаи одногоглаза. Тех же,кому удалосьвернуться, яс тех пор ниразу невидел.Возможно, онибыли не таксильно привязаныко мне, как я кним.
Бывает.
Членыдругой моейискусственнойсемьи, абстрактныеэкспрессионисты,по большейчасти умерли,кто от чего,начиная снезатейливойстарости икончая самоубийством.Те женемногие,кому удалосьвыжить, не разговариваютсо мной, как имои кровныеродственники.
"Нуи пусть! Ну ипусть!" – вопиюя в этойухоженнойпустыне."Наплевать!".Прошупрощения, вырвалось.
* * *
Вскоростипосле смертиЭдит всяприслугавзяла расчет.Они сказалитолько, чтоим сталоздесь слишкомодиноко. Янанял других,положив имгораздо большеденег, в качествекомпенсацииза себя и завсе это одиночество.Пока былажива Эдит,был жив дом, и садовник,две служанкии кухаркажили с нами.Теперьосталасьтолько кухарка,причем, как яуже упомянул,другая, и весьтретий этажфлигеля дляприслугинаходится веераспоряжении– ее и пятнадцатилетнейдочери. Ей навид летсорок, родиласьвИст-Хэмптоне,разведена.Дочь, Целеста,никакихуслуг мне неоказывает,просто живетздесь, естмои продуктыи принимаетшумных инарочитоневежественныхдружков,которыепользуютсямоимиплощадкамидля тенниса,моимплавательнымбассейном имоим частнымпляжем.
Ниона, ни ееприятели необращают наменя внимания,будто якакой-нибудьвыживший изума фронтовикс давнозабытойвойны,дотягивающийостаткижизни полусонныммузейнымсторожем.Обижатьсятут не на что.Этот особняк,которыйслужит мнедомом, такжесодержит самуюзначительнуюколлекциюкартинабстрактныхэкспрессионистовиз всех, чтоещенаходятся вчастных руках.А посколькуничегополезного яне делаю уженесколькодесятков лет,то ни на чтодругое, чембыть при нейсторожем, ине гожусь.
И,как иполагаетсямузейномусторожу на зарплате,я по мере силотвечаю наодин и тот жевопрос,которыйпосетителизадают мне – вразличныхвариациях,разумеется:"А о чем,собственно,все этикартины?".
* * *
Этикартины,которыесовершеннони о чем, кромесамих себя,принадлежалимне задолгодо того, как яженился наЭдит. Стоятони уж точноне меньше, чемвсянедвижимость,все акции ивсе облигации– включая четвертуюдолю вамериканскойфутбольнойкоманде "БенгальскиеТигры" изЦинциннати, –оставшиесямне от нее.Обвинитьменя в том,что я женилсяпо расчету,нельзя.
Художникиз меня вышелпоганый, нозато каким яоказалсяколлекционером!
2
Здесь ив самом делеодиноко стех пор, какумерла Эдит.Наши гостибыли еедрузьями, ане моими.Художникименячураются,потому что насмешки,заслуженно выпавшиена долю моихкартин,послужилифилистерам пищейдлярассужденийо том, что большинствосовременныххудожников –дураки илижулики. Ноодиночествоменя непугает.
Ребенкомя был водиночестве.В Нью-Йоркево время ВеликойДепрессии ябыл водиночестве.А после того,как моя женаи двое моихсыновейбросили меняв 1956 году, и япоставилкрест насвоемрисовании, япрямо-такиотправилсяна поискиодиночества,и нашел его.Ничего себекарьера для раненогофронтовика,а?
* * *
Ноесть друг и уменя – мой, мой собственный.Его зовут ПолШлезингер, он– писатель, итоже старыйхрыч,получившийранение воВторойМировой. Онспит в одиночествев своем доме,которыйстоит пососедству смоим бывшим домомв Спрингс.
Яуточняю"спит" – потомучтободрствоватьон приходитко мне, почтикаждый день.Подозреваю, чтои прямосейчас онгде-тонеподалеку –наблюдает затеннисным матчем,или же сидитна пляже,уставившисьв океан, илииграет накухне в картыс кухаркой, илипрячется отвсех и вся,уединившисьс книжкой втом месте,куда никто незаглядывает,с дальнейстороныкартофельногоамбара.
Мнекажется, онбольше почтиничего непишет. А я, какужеговорилось,больше совсемничего нерисую. Дажене калякаю взаписнойкнижке рядомс телефономна первомэтаже.Пару недельназад яобнаружилсебя именноза этимзанятием, инемедленносломал грифель,переломил карандашпополам ивышвырнулегоразломаннуютушку вкорзинку длябумаг, какесли бы онбылвыползкомгремучейзмеи и пыталсявпустить вменя яд.
* * *
Денегу Пола нет. Онужинает уменя четыре,а то и пятьраз в неделю,а впромежуткахсовершаетнабеги на холодильники на вазы сфруктами, такчто я, несомненно,являюсьосновнымисточникомегопропитания. Сколькораз я говорилему послеочередногоужина: "Пол, когдаже ты продашьнаконец дом,получишь с негокой-какие деньгисебе набулавки, ипереселишьсясюда? Ты посмотри,сколько уменя тут места.Еще однойжены, да ивообще женщины,у меня большене будет, и утебя тоже.Боже мой,кому мынужны?Погляди на нас– параископаемыхящеров!Переезжай! Ятебя непобеспокою, иты меня непобеспокоишь.Выгода совсех сторон".
Егоответ всегдазвучитодинаково,примерно так:"Писать ямогу толькодома". Тожемне, дом – гдепротекающийхолодильники никого нет,кроме негосамого.
Онсказалоднажды проэтот особняк:"Разве можнописать вмузее?".
Чтож – вот я иузнаю, можноили нельзя. Я пишув этом музее.
Да,вот так вот: я,старик РабоКарабекян,покрыв себяпозором в областиизобразительныхискусств,пытаюсьтеперь занятьсялитературой.Впрочем, какистинный сынВеликойДепрессии,чтобы подстраховаться,я придержупока за собойместомузейногосторожа.
Чтоже моглоподвигнутьменя в этомвозрасте на такойголовокружительныйшаг? Cherchezlafemme!
Властная,самоуверенная,пышная исравнительномолодаяженщинарешила – безприглашения,насколькомне известно,– поселитьсяу меня!
Она говорит, чтоне можетспокойновидеть и слышать,как я целымиднями ничегоне делаю. Мненадо занятьсячем-нибудь,чем угодно,но заняться! А еслиничего не приходитв голову, топусть язаймусьавтобиографией!
Всамом деле,пусть.
Сней непоспоришь!
Таквыходит, чтоя теперь всевремя делаюто, что она велит.За вседвадцать летнашейсовместнойжизни Эдит ниразу нерешила заменя, что мнеделать. Вармии я встречалполковникови генералов,похожих наэту мою новуюзнакомицу, ноони все были мужчинами,и к тому жестрананаходилась всостояниивойны.
Можноли сказать,что эта женщина– мой друг? Да японятия неимею, что пронее можносказать. Язнаю только,что пока онатут свойпорядок ненаведет, онане успокоится,и что у меняот нее поджилкитрясутся.
Спасите.
Еезовут ЦирцеяБерман.
* * *
Она– вдова. Онабыла замужемзанейрохирургоми жила вБалтиморе, гдеу нее до сихпор имеетсяособняк,такой жебольшой ипустой, как иэтот. Еемуж Эйб умерот инсульташестьмесяцевназад. Ейсорок три, и онарешила, чтоэтот домпрекраснопослужит ей идля отдыха, идля работы –написаниябиографиисвоего мужа.