Смотреть на белое тело он мог – нагляделся на трупы за четыре года, однако не желал. Было что-то стыдное в том, чтобы таращиться именно на это тело. Как если бы в убийстве была доля его вины.
На пороге мертвецкой явился Шварц и легко сбежал вниз по довольно крутой лесенке.
– Ваша милость, я с подручными обшарил весь чулан. Нигде не нашел того длинного ножа, о коем вы спрашивать изволили, – доложил он. – Он же – стилетом именуемый…
– У тебя из чулана пропал нож? – Архаров ушам не поверил.
– Да, ваша милость, у меня из чулана пропал нож. Когда и как сие могло статься – не ведаю. Полицейские служащие имеют обычно свое оружие, ко мне за ножами обращаются редко. За одеждой для наружного наблюдения и для розыска приходят, за мелкими вещицами для опознания. Бывает, десятским оружие выдаю, но не часто.
– Мать честная, Богородица лесная, этого нам еще недоставало.
– Нет хуже вора, нежели домашний вор, – нравоучительно произнес Матвей. И еще перст вверх поднял, скотина медицинская…
– Матвей, проболтаешься кому – удавлю, – сказал ему Архаров. – Ну, черная душа, долго я с этим тянул, а придется розыск проводить.
– Придется, ваша милость, – преспокойно согласился Шварц. – Однако я осмелюсь дать совет – сразу к розыску не приступать, а лишь оказать свою к нему готовность.
– И для чего сие?
– А вот увидите.
Матвей меж тем вновь взялся разглядывать тело. Но ничего нового не увидел – это и по манере чувствовалось, по наклону головы, по плечам. Архаров со вздохом уставился на доктора, почему-то припоминая его давние грехи – несколько раз Матвей не откликнулся на его призыв, потому что лежал пьяный, а потом врал, будто бы у него живот схватило…
– Вспомнил! – воскликнул Архаров. – Индижестия!
– При чем тут индижестия? – возмутился Матвей.
– Хворь, когда брюхо служить не желает!
– Ну так то тебе будет по-русски несварение желудка. И отвяжись от меня, Христа ради…
Наконец-то слова государыни получили объяснение. Любопытство было удовлетворено. Легче от этого, понятное дело, Архарову не стало. Разве что Шварц недоуменно на него поглядел – в недрах полицейской конторы завелись безобразия, а обер-полицмейстер заморскими словечками балуется…
На пороге мертвецкой явился радостный Никишка.
– Ваша милость!..
– Пошел вон отсуда! – крикнул Архаров. Он не желал, чтобы парнишки на побегушках лазили в мертвецкую и таращились на голый трупы.
Никишка исчез.
Архаров, ничего не сказав Матвею, выбрался наверх.
– Ваша милость, волосья! – доложил Никишка. – Я их в бумажку собрал, вот они!
Бумажка была развернута.
– Ну, так я и думал. Остригли бабу, стало быть, в подвале, – сказал Архаров. – Молодец, хвалю.
– А я, ваша милость, еще пуговицу сыскал, там же, в грязи, была, ее в землю затоптали.
– Давай сюда.
Пуговица оказалась небольшая, перламутровая в золотом ободке. Может статься, от камзола.
Архаров задумался. Такие пуговицы были в моде, и потеряна она, возможно, была совсем недавно. Сдается, теми, кто закопал клад. Но ничего более о бывшем своем владельце пуговица не поведала.
Архаров пошел обратно в кабинет. Следовало строжайше допросить Демку Костемарова. Как ни крути, а смерть глупой бабы нужна была только архаровцами, которые, держась друг за дружку, все желали помочь Тимофею, вот ведь и сам обер-полицмейстер додумался, куда его спрятать от бестолковой жены…
Женщина никого на Москве не знала и родни не имела, коли устроилась ночевать прямо на улице, прижав к себе детишек. Единственный, кто ее узнал и оценил исходящую от нее опасность, – Демка.
Все складывалось разумно – Демка ночью побежал искать эту самую Федосью, как-то увел ее от детишек, завел в известное ему место, куда богобоязненный обыватель под пистолетным дулом не полезет, а шуры с мазы полезут, но в полицию доносить не побегут. И тут возникли два вопроса, один другого краше.
Первый – для чего Демка велел бабе переодеться в мужской армяк и штаны?
Второй – какого черта он отрезал мертвой бабе косы?
Из чего образовался и третий вопрос: зачем Демке понадобилось, чтобы покойницу приняли за мужчину?
– Костемарова ко мне, – сказал Архаров в коридоре, не слишком беспокоясь, кто его услышит. Командира должны слышать все и при любых обстоятельствах. И он направился было в кабинет, но вспомнил про Лопухина.
Преображенец околачивался в полицейской конторе, читал старые дела, беседовал с людьми, но сейчас он Архарову тут совершенно не был нужен. Следовало отыскать его и как-нибудь поделикатнее выпроводить.
Лопухин сыскался там, где его и оставили в обществе Абросимова, но к ним присоединились Тимофей Арсеньев и канцелярист Щербачов. Архаров отворил дверь и несколько удивился тому, что в его учреждении сослуживец так расхозяйничался, полицейских от дел отрывает ради своего любопытства.
Вернулась та самая тревога, которая смутила его, когда Лопухин изъявил желание из гвардии перебраться в полицию. Шварц умел разумно успокоить, но он ведь именно успокаивал, не более того, и не заглядывал при сем Лопухину в душу.
Архаров вошел в комнату, и Лопухин встал, всем видом изъявляя радость встречи.
Он был умен – сам понял, что засиделся в полицейской конторе.
– Верни эти папки в канцелярию. Что я пометил, скопируй, – велел он Щербачову и повернулся к Жеребцову. – О сем деле хотелось бы знать поболее. Завтра до обеда жди меня тут с остальными бумагами.
– Будет исполнено, ваша милость, – сказал Тимофей.
– И сыщите мне план того квартала, по описаниям разобрать, кто где был, невозможно.
– Будет исполнено, ваша милость, – отвечал Абросимов.
Архаров слушал и всем телом ощущал нарастание тревоги. Лопухин разговаривал с полицейскими кратко и тихо, так же тихо они отвечали ему. Да еще – сослуживец говорил чуть быстрее, чем привык распоряжаться подчиненными Архаров.
Стало быть, вот как он собирается командовать, когда окажется в столичной полиции.
Говорить быстро Архаров не умел. Он умел говорить внятно – чтобы всякий понял и двоякого толкования приказа избежал. В глубине души Архаров был уверен, что подчиненным, как и женщинам, все следует объяснять еще более дотошно, чем новобранцам на плацу.
Оказалось, понимают и быструю краткую речь – и это видно по наклону головы, по скорости, с которой переняли повадку преображенца.
Лишь раз в жизни Архаров не сумел справиться со своим беспокойством – когда выяснилось, что в Москву вернулся Каин. Беспокойство было законное – кому ж понравится, когда посягают на его место, на его влияние? Но до сих пор было стыдно перед самим собой за то, как бегал по комнате, не умея усмирить собственные ноги.
Сейчас созревало нечто похожее – явился человек, который, возможно, сумеет управиться с полицейскими делами лучше самого Архарова, и все равно, в столице ли, в Москве ли. Он не знаком с бывшими мортусами, не брал с ними вместе штурмом ховринский особняк, не умеет кстати вставить словечко байковского наречия – но он умеет распоряжаться ими без суеты, а они готовы исполнять распоряжения, напрочи забыв, что видят этого человека впервые в жизни.
И Архаров, как давеча в своем доме, понял, что приходят какие-то другие люди, и гвардия уж не та, и чиновники, возможно, вскоре станут иными. Стало быть, придется самому перенимать, приглушать голос, вырабатывать себе взгляд – несколько свысока, рассеянный, но повелительный…
Он проводил Лопухина до экипажа, а вернувшись, увидел у двери кабинета Демку Костемарова и Степана Канзафарова с узелком.
– Заходи, Демьян Наумович, – велел он, – и позетим наконец о той Тимофеевой елтоне…
Он не желал говорить по-байковски, слова вылетели сами, как вылетали обыкновенно, когда он был сердит на своих архаровцев и речью давал им понять, что среди них клевых шуров и мазов он – самый клевый.
Демка догадывался, о чем пойдет речь, это было видно по его остроносой, сейчас сильно недовольной роже. В кабинет он все же вошел твердым шагом.
Архаров, не обращая внимания на Степана, вошел следом и сразу приступил к делу.
– К тебе, Костемаров, все веревочки тянутся. Коли не вам с Тимофеем – кому иному понадобилось убивать дуру-бабу? Имущества у нее – вошь в кармане, таракан на аркане! Только Тимофею она поперек пути встала. И только ты знал, где ее искать среди ночи.
– Как я это мог знать?
– Знал однако ж. Иначе – какого рожна удрал после ужина с Пречистенки?
– Тимофея искать побежал, предупредить.
– И Тимофей тут же подтвердит и землю есть будет, что ты его сыскал и вы до рассвета о его несчастливом супружестве судачили! Кто, кроме Тимофея?
Демка молчал.
– Ну, где Тимофей живет? Есть там хозяева? Дом он, кажись, не покупал. Поезжай, привези хозяев, пусть подтвердят, что ты ночью прибегал и у Тимофея в комнате сидел.
Ответа на свое благородное предложение Архаров не дождался.
– Стало быть, ты к нему не прибегал?
– Да не дома он ночевал, ваша милость!
– Где же?
– У бабы.
– Кто такова?
Демка вздохнул.
– Замужняя, что ли? Все равно – тащи ее сюда.
– Не пойдет, ваша милость, скорее удавится.
– Врешь… Все на тебе сошлось… Ты куда-то увел ту бабу, чего-то ей наврал, она, видать, не поверила, осталась с детишками в Москве. Ты понял, что рано или поздно она до Тимофея доберется. А кто еще все московские подземелья так, как ты, знает? Смуряк ты, Костемаров. Наврать ей как следует, что ли, не мог, чтобы ее из Москвы спровадить?
– Не укосал я кубасью.