Знаете, когда живешь внутри всего этого, как-то не приходит в голову, что где-то еще есть страны, где к твоему народу обращаются просто по-человечески. Равно как даже полковники Тайных Приказов сопредельной державы могут встать в тупик над этакими указами ближайших соседей, ибо не понимают их причин и не ведают, что такие указы вообще случаются в клинической практике (ибо, на мой взгляд, это именно клиника, а не юстиция). Все в этом мире - весьма относительно.
Что касается ответного письма Канта, оно не заставило себя долго ждать. Мыслитель писал:
"Я не хотел быть понятым так, будто Государыня в чем-то тут виновата. Просто Россия настолько отсталая и языческая страна, что здесь еще в моде человечьи жертвоприношения.
Люди культурные, вроде бы академики пресмыкались перед режимом ужасным, бесчеловечным и даже - бессовестным во времена королевы Анны. И чтоб как-то себя оправдать им нужно было найти козлов отпущения. Ими-то и стали - немцы. Это не толпа била и мучила Эйлера. Это сама Академия убивала самое себя, мстя себе же за свою трусость. А Бог сие - не прощает.
Наказание людям сим стало бесплодие. Научное и человеческое. А ученые иных стран перестали ездить в Россию. Отсюда и чудовищная отсталость России в науке.
Люди честные, особенно академики, должны бы сказать - мы не можем, у нас не хватает знаний, культуры, ответственности… В России же пошли по другому пути - стали искать врагов и шпионов и вконец себя перебили.
Я верю в русский народ, ибо народу не за что отвечать в преступлениях тех, кто зовет себя "Академиками". Но внучке Эйлера я доложу - в России нет Академии. Может быть и была, да - вся вышла. И приезжать туда, да жать руки и объясняться с покойными мне что-то не хочется. Постарайтесь это понять.
Вам же совет. Если вы не хотите бросить науку, бегите из Санкт-Петербурга. Бегите из склепа под именем Академия". И так далее…
Матушка, разумеется, не могла не ознакомить венценосицу со столь важным письмом, а та вдруг устроила из прослушивания целое представление, пригласив на него всех своих фрейлин. Матушка читала письмо, стоя на колене перед "лучшей половиной" русского двора, и не могла отделаться от мысли, что на самом деле это - смотрины, и русские барышни разглядывают ее - высокую, худощавую и немного нескладную с откровенной издевкой. Когда письмо было кончено, бабушка вкратце (сильно смягчив и к удивлению матушки - переиначив) пересказала его для фрейлин на русском, отметив:
- Это, конечно, отказ, но в самых вежливых тонах и форме. Наш рак-отшельник предпочел свою кенигсбергскую раковину возможности увидать мир, но сие - его право. Я думаю, что вопрос о его приглашении надобно закрывать, но переписку мы продолжаем. И мне кажется, что лучшего писца, нежели наша Шарлотта, нам не сыскать. Прочие-то его ответы были не в пример жестче.
Матушка думает, что дело кончено, когда во время приготовлений к фейерверку к ней в пороховую палатку входит сама Государыня. Она явно навеселе (выиграно еще одно дело с турками), походка ее неровна, на лице блуждает улыбка, руки болтаются из стороны в сторону. Царицу даже покачивает.
При входе она манит племянницу, пьяно целует в обе щеки, затем морщит нос, брезгливо кривится и будто отмахивается от своего фойермейстера. Затем она начинает стягивать с рук кружевные перчатки, те плохо слезают с вспотелых от выпивки рук, и Государыня начинает срывать их, раскачиваясь всем телом из стороны в сторону.
В какой-то миг она чуть не цепляет рукавом пышного платья реторту с каким-то снадобьем и матушка чудом выхватывает склянку из-под Императрицы. С укоризною в голосе девушка говорит:
- Ни шагу далее, Ваше Величество, - иль Вы подорветесь.
Государыня застывает, на лице ее пьяное изумление. Потом она ухмыляется и грозя племяннице пальцем, подхихикивает:
- Но ты же не дашь этому произойти?
- Отнюдь, Ваше Величество. После того издевательства, какое Вы устроили надо мной с этим письмом, - у меня возникают разные планы. Коль Вы подорветесь здесь и сейчас - нас обоих разорвет в клочья, и мне не предстоят муки в руках палачей. На Вашем месте я бы задумалась.
Девушка со значением показывает огромную ступку для смешения пороха, подальше двигает ее от Государыни и, вставая на пути венценосицы, скрещивает руки у себя на груди:
- Ваше Величество, я прошу Вас немедля покинуть сие помещение. Это опасно как для Вас… в таком состоянии, так и - для меня. И моя шкура заботит меня больше Вашей.
Императрица, пьяненько подхихикивая и делая вид, что хочет пройти, играет с племянницей, как кошка с мышкой. В конце концов та не выдерживает и схватив тетку за руку, довольно бесцеремонно сажает ту в деревянное кресло, стоящее за конторкой, в коей хранятся лабораторные записи. Кроме этой конторки, кресла и лабораторных столов с посудой и реактивами в палатке нет прочей мебели.
Царица порывается встать, но племянница легко удерживает в руках крупную женщину, и глядя ей прямо в глаза, говорит:
- Я дам вам особый бальзам и аммоний. Вам сразу же полегчает.
Государыня, как капризная девочка, начинает мотать головой, затем обидно смеется и с язвою говорит:
- Фи, какой мерзкий запах. Я думала, что так вонять серой может только в аду. Ты, я гляжу, не только гадючка, но и - чертовка. Давно знаешь русский?
- Да. Десятый уж день.
- Похвально. Мне говорили - у пруссаков есть где-то школа, где шпионы хорошо учат русский. Было сие в каком-то монастыре… Не будь ты моею племянницей, на дыбе мы б вместе вспомнили - как же он называется…
Матушка, начавшая было мешать лекарство для тетки, на миг замирает и пестик в ее руках дрожит по-предательски. Тетка же, довольная произведенным эффектом, почти ласково продолжает:
- Пугачев крепкий был, - лишь с каленым железом язык развязал. А вот Тараканова обмочилась с первой растяжки… Ты не поверишь, как она палачей ублажала, чтоб они ее не пытали. Мы в другой комнате все животики со смеху надорвали!
А как исполнит все и обнадежится, тут-то ее и - на дыбу. Потом я захожу и говорю милочке, - "Ты верила, что за сие скотство тебя на сей раз пощадят? Вообрази же, что ты могла натворить ради вот этой короны… А теперь накажите ее не за то, что она пыталась наделать, но за то, что сегодня тут делала - ради страха за свое "я" и обычнейшей боли. Наказывайте же так, как за то, что она ради себя готова была сделать с Россией!
Видела б ты, как зверели мои палачи! А ведь и вправду готовы были помягче ударить, или - тисочки недокрутить… А после сих слов - как положено - иглы, тиски и костер…
Государыня неприятно смеется, пальцы ее невольно скручиваются и становятся похожи на когти большой страшной птицы. Нервно подхохатывая, она продолжает:
- Ее потом недельку лечили, отпаивали, да выхаживали и снова в пыточную. Наврут ей с три короба, что меня в городе нет, дыбу покажут и опять - или-или. Она, конечно, им опять даст - по-всякому и всячески ублажит, а затем я захожу и… видела б ты ее нашкодившие глаза! Если б она хотя бы честно смотрела, я б ее в первый же день кончила, не пытая… Ибо нельзя мучить царскую Кровь! А самозванок - положено… Пока сами не сдохнут.
К этой минуте пестик в руках у моей матушки снова в порядке, она высыпает полученный порошок в какую-то колбу, растворяет снадобье в воде и подает лекарство Императрице.
Та чуть ухмыляясь, берет колбу в руку, другой рукой зажимает нос, чтобы выпить, и вдруг явно нарочно выпускает емкость из рук! Та с грохотом падает, разлетаясь на много осколков, Государыня ж (почти трезвым голосом) вдруг говорит:
- А ты - смелая. Хорошо держишь нервы в руках. Ты и дальше - не бойся. Вот прикажу вздернуть на дыбу, там и надо бояться…
Взорвать меня тут грозилась…" - тетка вдруг багровеет и по-пьяному злится, - "Ну, взрывай, коль подослана! В кои-то веки родная Кровь в сей гадюшник пожаловала, а туда же - взрывать меня хочет! Ну, взрывай, - на!" - с этими словами пьяная женщина вдруг без каких-то усилий рывком рвет свое пышное платье у себя на груди. И к небывалому изумленью племянницы, та вдруг видит, что на тетке под платьем тонкая стальная кольчуга!
Государыня же пьяно всхлипывает, с сожалением смотрит на дыру в своем платье и чуть ли не со слезами бормочет:
- Жарко мне в ней, тяжело… Поверишь ли, милочка, - я однажды с Гришей была… Это мой первый - Орлов, ты, верно слышала… Так наутро, как вышли прощаться, меня и пырнули ножом… Вот сюда, в этот бок. Я, прости Боже, всегда после ночки в исподнем была, а тут будто дернуло меня что и - корсет я надела. На китовом усу.
Нож только брюхо чуток пропорол, а так - все. Все…
Государыня молча плачет и беззвучные слезы медленно катятся у ней по щекам. Матушка в ужасе подсаживается к тетке поближе - прямо на каменный пол и с чувством спрашивает:
- Да как же это? Кто ж это? Ведь…
Тетка утирает слезы, пьяно машет рукой и с яростью произносит:
- Был там один… Гришин телохранитель. Деньги ему обещали. И графский титул. Поместье…
Поверишь ли, он меня в бок ударил, я падаю, кровь кругом, боль, а он стоит с кровавым ножом и опять - вновь заносит. А я лежу и понять не могу - за что?! Мы же с Гришей его из самой грязи вытащили, верили как - сыну, как брату родимому…
Хорошо, - Гриша первым все понял и шпагу вынуть успел. Я потом месяц в перевязках ходила… Заросло… Как на собаке. Вот только Дашковой пришлось мой мундир надевать и гарцевать перед гвардией, чтоб если повторят - ей пуля пришлась.
Племянница с изумлением смотрит на тетку и шепчет:
- При чем здесь Дашкова?: Она была у нас дома - там, в Пруссии. Мы так поняли, что она - лучшая ваша подруга…
Государыня молча кривится и почти сплевывает: