- В отличие от моего старого приятеля майора Бейли, я заметил у вас, господин полковник, одну хорошую черту. Вы стараетесь принимать истину, даже самую горькую, открыто, трезво. Это очень важно! Без этого трудно разобраться в происходящих вокруг нас сложных событиях. Помните нашу встречу с дайханами, работавшими на хашаре? После этой встречи вы сами признали, что в душе у народа накопилось много горечи. И это в самом деле так. Голод, нищета… Насилия, убийства… Народ ищет лекарства от своих недугов. Кто излечит их? Сеид Алим-хан? Джунаид? Вы сами видели..
Я сердито прервал Кирсанова:
- Довольно! Это все, что вы хотели сказать?
- Нет! - поспешно ответил Кирсанов. - Я хочу поставить вас в известность еще об одном.
- О чем?
- Напрасно вы так высоко расцениваете Арсланбекова. Не переплачивайте ему. Все равно ему деваться некуда! Кстати, он рассказал мне о своей встрече с вами.
- Что же он рассказал?
- Он говорил о многом. Сказал: "Англичане хотят есть лук так, чтобы от них не пахло".
- Что это значит?
- Вы не поняли? - Кирсанов скривил губы. - Арсланбеков, как и вы, опытный разведчик. К тому же у него острый ум. Ои сразу понял, что разработанный вами в Бухаре оперативный план ничего не даст. Об этом в доме у генерала Боярского был большой разговор.
- Вы-то откуда об этом знаете?
- Спросите у Арсланбекова, он скажет…
Меня охватило бешенство. Кого я водил за собой! А что, если и Арсланбеков такой же?
Я попытался заставить капитана заговорить откровеннее:
- Вы не досказали о луке. Не забудьте!
- Нет, не забуду. - Кирсанов пытливо посмотрел на меня и продолжал: - Арсланбеков сказал: "Под предлогом борьбы с большевизмом англичане хотят водрузить в Туркестане британский флаг. Хотят превратить Туркестан во вторую Индию". И вы, по его словам, хотите осуществить это руками местного населения, не вводя сюда больших сил. Но, сказал Арсланбеков, в Туркестане вам не на кого опереться. В самом ближайшем времени вы будете вынуждены или бежать, забрав свои пожитки, или же по-настоящему окунуться в кровавую грязь. Это его подлинные слова. И, по-моему, он говорил правильно. Вы хотите одним выстрелом убить двух зайцев: и угнетенные вами народы изолировать от влияния революции, и, пользуясь революцией в России, расширить границы своих колониальных владений. Не удастся, господин полковник! Поверьте, ни то, ни другое не удастся!
Мне стало не по себе. Но я сдержался и заговорил с тем же внешним спокойствием:
- Вы знаете, капитан, что вас ожидает?
- Знаю! - твердо ответил Кирсанов. - Вы хотите предложить мне свою помощь? Путь к спасению?
- По-моему, вы не нуждаетесь в спасении.
- Почему? Мне всего сорок шесть лет. В Ташкенте ждет жена, ждут дети, старуха мать. Я бы еще хотел жить. Но, честно говоря, не надеюсь на ваше благородство.
- Не надеетесь, потому что чувствуете свою вину. Вы - преступник!
- Нисколько! - ответил Кирсанов спокойно. - Получается парадокс. Вы, гражданин Великобритании, нарушаете границу суверенного государства… Встречаетесь с антиправительственными элементами… подстрекаете их к восстанию, к свержению законной власти… А я, как представитель этой власти, принимаю меры предосторожности. Иначе говоря, защищаю интересы своего правительства, своего народа. Скажите: кто же преступник? Кто должен сидеть в наручниках? - Я сердито кашлянул. Кирсанов продолжал, не переводя дыхания: - Вы на чужой территории действуете как каратель… как вершитель судеб. Где тут справедливость? Где тут логика?
- Вот логика!
Сам не помню, как я занес руку… Изо всей силы хлестнул капитана по щеке и тут же вышел.
* * *
Вернувшись к себе, я долго сидел в раздумье. Кирсанов неожиданно обернулся для меня смертельной угрозой. Он мог свести на нет усилия всех шести месяцев. Что делать? Только один выход: убить его и зарыть где-нибудь под кустом саксаула, пока не вернулся генерал. Повесился, мол… Или - пытался бежать… И действовать надо руками Арсланбекова. Кирсанов - его дитя. Пусть сам и рассчитывается с ним!
Пришел капитан Тиг-Джонс. Должно быть, он тоже с кем-то повздорил: лицо его побагровело, в глазах сверкала злоба. Я осведомился о причине его волнения. Швырнув на стол целую пачку бумаг, он яростно заговорил:
- Смотрите: весь город полон этой мерзости! Заклеили все стены, вплоть до мечети бехаистов! Я вызвал начальника полиции, спрашиваю: "Что же делают ваши люди?" Знаете, что он мне ответил? Говорит: "Я не могу поставить часовых у каждой двери". Как вам это понравится? Может же быть такой идиотизм?!
Взяв одну из листовок, я бегло просмотрел ее. Это была большевистская прокламация: "Долой английских оккупантов!"… "Да здравствует советская власть!"… "Да здравствует Ленин!" Я не стал читать остальные. Стараясь успокоить капитана, я пошутил:
- Сберегите… Пригодятся в Лондоне, когда будете писать мемуары.
- Еще неизвестно! - Тиг-Джонс улыбнулся, начиная успокаиваться. - Как бы вместо мемуаров не пришлось подписывать протоколы допроса!
- Почему?
- Дела неважные, господин полковник. Если события и дальше пойдут так, то как бы не пришлось нам удобрять землю своими трупами…
Капитан Тиг-Джонс был боевой офицер, проверенный в фронтовой обстановке. В Туркестан поехал охотно, в надежде, что в краях, которые еще не видели британских солдат, ему посчастливится часто менять погоны. Поэтому его пессимизм меня, признаться, удивил.
Если у пего опускаются руки, чего же тогда ожидать от остальных?
Я перевел разговор на другую тему:
- У известной вам Софьи Антоновны живет один художник. Вы знаете его?
- Один раз видел.
- Почему он не призван в армию?
- Говорят, болен. Не годен к строевой службе.
- Чепуха! Никого нет здоровее. Распорядитесь, пусть его сегодня же призовут и отправят на фронт.
Капитан многозначительно улыбнулся. Он, разумеется, понимал, чем вызвана моя забота о художнике. Пускай… Я решил так или иначе переупрямить Екатерину. Говорят, насильно мил не будешь. А может, будешь? Может, увидев, что попала в тупик, она возьмется за ум, вернется на прежнюю дорогу?
Я еще раз намекнул, что заговорил о художнике не случайно.
- Строжайший приказ: призвать его сегодня же!
Тиг-Джонс опять усмехнулся:
- Будьте покойны, самое большее через два часа он будет в казарме.
Я поднялся, предложил закурить и завел разговор о Кирсанове:
- Русский капитан не признается в том, что он большевик. Наоборот, обвиняет Арсланбекова в измене нам. Вы сами допрашивали его?
- Нет… Мне рассказал Арсланбеков.
- По-моему, это просто соперничество. Оба царские офицеры, старые разведчики. Понося друг друга, хотят набить себе цену.
Мы еще поговорили о делах. Капитан рассказал о настроениях в городе, затем перешел к положению на фронте. К этому времени появилась Элен, - я еще раньше условился с ней пойти в город. Ровно в одиннадцать часов капитан откланялся и отправился по своим делам, а мы с Элен вышли прогуляться.
Погода и сегодня была чудесная. Недаром Закаспий называют "солнечным краем". В Асхабаде действительно много солнца. В летние месяцы здесь стоит беспощадный зной. А сейчас, зимой, солнечные лучи только оживляли, снимали усталость. Ласковое тепло, казалось, окутывало нас со всех сторон, подымая настроение, придавая бодрости. Да и воздух был сухой, здоровый. В самые жаркие дни здесь не приходилось потеть так, как, скажем, в Калькутте или Карачи.
Пройдя по Офицерской улице, мы с Элен свернули в сторону Русского базара. Миновав Скобелевскую площадь и уже подходя к типографии, я вспомнил, что не взял бумажник. Идти без денег на базар… Мне еще никогда не случалось попадать в такое положение! Я остановился и, шаря в карманах, сказал:
- Элен! Сегодняшние расходы на ваш счет. При мне, оказывается, нет ни гроша.
Элен тихо засмеялась:
- Вернете с процентами, у меня есть деньги. - Она открыла сумочку и, достав несколько хрустящих бумажек, протянула мне.
Я удивленно посмотрел на Элен:
- Что это?
- Деньги.
- Чьи деньги?
- Прочитайте…
Я прочел надписи на ассигнациях. Они были па двух языках: английском и русском. Сразу же бросились в глаза несколько слов, напечатанных крупными буквами па русском языке: "Обязательство Великобританской Военной Миссии". Остальной текст был напечатан помельче: "Именем Великобританского Правительства я обязуюсь заплатить через три месяца с сего числа предъявителю сего пятьсот рублей. Генерал-майор Маллесон. Великобританская Военная Миссия". Слово "пятьсот" было выделено более крупным шрифтом.
В самом низу, уже совсем мелкими буквами, стояло:
"Признано Закаспийским Правительством к хождению наравне с денежными знаками".
Я с откровенным изумлением посмотрел на Элен:
- И это ходит на правах денег?
- Да.
- Когда выпустили?
- Там есть дата.
Я снова начал перебирать бумажки. Действительно, на них стояло по-английски: "12 декабрь 1918". Я не знал о такой операции. Спросил у Элен, чем это вызвано. Она ответила со смехом:
- Причина одна: средств не хватает. На все нужны деньги. Просят миллионы, но одному богу известно, куда они расходятся. Ведь еще недавно мы выдали баснословную сумму. А теперь просят! Вот генерал и решил выпустить эти деньги.
Элен показала на одинокое, закопченное дымом здание типографии и сказала:
- Деньги теперь печатают вот здесь.
Я знал, Маллесон умеет находить выход из трудных положений. Действительно, нелегко насытить прожорливых, жадных к наживе людей. Генерал поступил умно.