- Ага… Вот в этом-то и дело, дорогой капитан! Непременно появятся! У меня нет оснований жаловаться на бедность. Моего состояния с избытком хватит до самой смерти. И жена моя из состоятельной семьи. Стоило только пожелать, и я мог бы жить спокойно в одном из таких городов, как, скажем, Дели, ничем себя не утруждать, беззаботно кутить в самых дорогих ресторанах. Но я не пошел на это. Поехал в Туркестан. И поехал охотно! Почему? Причина: веление сердца. У меня возникло желание схватиться один на один с большевиками, еще раз проверить свои способности и уменье. Сами видите, сколько я вытерпел ради этого мучений! Уезжая из Мешхеда, я лелеял в душе тысячи желаний, тысячи планов. А теперь у меня осталось одно-единственное желание. Знаете какое?
- Поскорее добраться до Асхабада!
- Браво! Вы угадали: поскорее добраться до Асхабада. Благополучно вырваться из этого пекла. Поверьте: я много пережил на своем веку. Но до сих пор не раздумывал по-настоящему о жизни и смерти. А на этот раз почему-то жизнь показалась мне очень сладкой. Почему бы это?
- Наверно, устали. Вот приедете в Асхабад, отдохнете, - пожалуй, ваши желания опять проснутся. Схватка с большевиками ведь только начинается?
Хоть я и уловил в голосе капитана некий намек, но ничего не ответил. Я знал, что он любит говорить экивоками, ставить словесные западни. Но сейчас он вправе был говорить таким тоном. Я действительно устал. Не просто устал - дошел до предела. Мне все опротивело. А главное - приходилось признаться, не сделано ничего, чем можно было бы гордиться. Я провел в Хиве несколько недель, трудился не покладая рук. Встречался с десятками людей, расставлял силки и капканы. А чего добился? Да ничего! Опять все те же распри, убийства, грабежи.
Надо прямо сказать - капитан Кирсанов в Хиве очень помог мне. До этого я считал его жадным, падким на деньги. Нет, оказывается, он совсем не такой. Он выполнил много важных для меня дел, многое раскрыл. Сведения, собранные им о Сеид-Абдулле и Джунаиде, дали мне возможность вплотную ознакомиться с обстановкой, правильно оценить ее. И просто как человек он оказался гораздо выше, чем я ожидал. Если бы не капитан, я, пожалуй, сидел бы сейчас в одной из ташкентских тюрем…
Мы шли холмистой равниной. Сыпучие пески, барханы остались позади. По словам Чакан-батыра, человека, посланного с нами Джунаидом, самое большее через три-четыре дня мы должны были достичь Асхабада.
Чакан-батыр с двумя нукерами ехал, чуть опередив караван. Меня удивляло одно: даже в самую темную ночь он не сбивался с пути, безошибочно вел нас от колодца к колодцу.
- Как вы находите дорогу в темноте? - спросил я его.
Он ответил с довольной улыбкой:
- Дойду до Асхабада не заблудившись, даже если мне завяжут глаза. В здешних местах я исходил все тропинки. Вон видите впереди высокий холм? Как только мы перевалим через него, будет колодец. Воду из этого колодца я пил самое меньшее раз пятьдесят.
За нами шел караван примерно в полсотни верблюдов. На передних, согнувшись, ехали Артур, Ричард, Алеша, нукеры Чакан-батыра. В основном караваи вез зерно. А из Асхабада он должен был взять оружие и боеприпасы. Я обещал Джунаиду усилить помощь оружием. А он обязался помочь нашим войскам в Закаспии продовольствием. Каравану Чакан-батыра предстояло теперь совершать регулярные рейсы между Хивой и Асхабадом.
Кирсанов закурил и продолжал прерванный разговор:
- У меня, господин полковник, есть к вам один вопрос. Вы позволите говорить откровенно?
- Пожалуйста… Неужели опять о деньгах?
- Нет… Денежная проблема решена. Я не сомневаюсь, что вы исполните обещание.
- Что же тогда?
Кирсанов опять задымил папиросой и задал вопрос, которого я никак не ожидал:
- Вы сейчас сказали, что у вас возникло желание схватиться с большевиками, что именно ради этого вы отправились в Туркестан. Ну, а если бы, скажем, десять лет назад между Россией и Великобританией началась война из-за Туркестана или Индии, разве вы не проявили бы таких же усилий, как сейчас?
Я недоуменно поглядел на Кирсанова:
- Что вы хотите этим сказать? Что причина моих скитаний вовсе не большевики, а спор за территории, желание завладеть Туркестаном?
- Я лично так не думаю, - уклончиво ответил Кирсанов. - Но, сказать по правде, так думает большинство наших руководителей. Они смотрят на вашу деятельность в Туркестане с некоторой подозрительностью.
- Кто же, например?
- Нужно ли называть имена?
- Конечно, нужно…
Кирсанов замолчал. Я знал: он этот вопрос затронул не случайно. Он набивал себе цену, не показывая сразу весь свой товар, - подобно Арсланбекову, старался урвать побольше. Я криво усмехнулся:
- Вы хотите, чтобы я назвал цену?
Кирсанов сделал вид, что не расслышал, продолжал, не меняя тона:
- Так думает большинство, начиная с генерала Джунковского вплоть до полковника Арсланбекова.
- А вы? Как вы думаете?
- Я? Я выполняю приказ. В политике я - ничто.
- А они, вы думаете, нечто? Они такие же, как и вы, офицеры без солдат. Вот вы говорите - Джунковский… Что у него за душой, кроме погон? Ничего! Он - мелкая сошка!
- Но он не считает себя мелкой сошкой. Думает, что движет историю.
- Ха-ха-ха! - Я умышленно расхохотался громко, на всю степь. - "Движет историю"! Да найдется ли среди вас кто-нибудь, кто всерьез верит, что он творит историю?
- Конечно, такие найдутся.
- Нет! Вы только делаете вид, будто верите. У вас неискренняя улыбка!
Я понимал - Кирсанов в восторге от моих слов. Пускай! У меня свой расчет. Капитан, конечно, сообщит о пашем разговоре своим коллегам, изобразит даже мою кривую усмешку. Пусть рассказывает! Пусть Джунковский и прочие знают, что они ничего из себя не представляют, что они только огородные пугала. Я им уже дал это понять. Но я еще не все сказал.
Я продолжал так же иронически:
- Нетрудно набросить на плечи одежды славы. Трудно оправдать их. Я расскажу вам новеллу. Когда-то один тщеславный человек объявил себя пророком. Вызвал его падишах и спросил: "Какое чудо можешь ты сотворить в доказательство того, что ты пророк?" Лжепророк ответил: "Могу заставить забеременеть женщину, не рожающую детей". Жена визиря не рожала. Падишах приказал: "Отдай свою жену этому человеку. Посмотрим, сделает он ее беременной пли пет". Визирь опешил: "Свет вселенной… Я верю, что он пророк. Пусть тот, кто сомневается в этом, положит его спать со своей женой". По-моему, вы так же верите в Джунковского, как верил визирь в того лжепророка!
Затягиваясь папиросой, Кирсанов усмехнулся:
- Эту новеллу следовало бы рассказать нашим!
Я ничего не ответил.
Бледное солнце уже склонялось к горизонту. Приближалась еще одна тоскливая, щемящая душу ночь. Если бы она была последней на нашем пути! Тогда завтра в это время я уже был бы в Асхабаде! Друзья, веселье, шум… Екатерина… В самом деле, как она меня встретит? Успокоилась ли?
Кирсанов прервал мои сладостные раздумья. Осторожно кашлянув, он спросил:
- Вы, господин полковник, верите в так называемые "идеалы"?
Я пристально посмотрел на Кирсанова. По-видимому, капитан понял. Не останавливаясь, он продолжал:
- Я не случайно спросил вас. Мы действительно люди, привыкшие подчиняться приказу. Вернее сказать, бессловесные солдаты. Дан приказ - и все. Но ваши усилия выходят за рамки приказа. Вы явно бросаете себя в огонь, отлично зная, что жизнь не дается человеку дважды. И все же не дорожите ею, заглядываете в лицо смерти. Почему? Во имя чего?
До сих пор я не затрагивал с капитаном подобных тем. Я никак не мог подумать, что его неразвитый мозг способен разбираться в подобных вещах. "Вы верите в так называемые "идеалы"?" Ну, что ему ответить? Больше всего в жизни я ненавидел идеалы. Разве не они сводят людей с верного пути, лишают разума? А этот тип хочет связать мои действия с какими-то "идеалами". Глупец!
Я иронически усмехнулся:
- Впервые я от вас слышу, будто бы идеалы обладают силой, способной заставить человека идти на тяжкие жертвы. Неужели они так могущественны?
Немного подумав, капитан ответил:
- Да, оказывается, могущественны. Несколько месяцев тому назад я вел следствие по делу одного большевика. Вот тогда я почувствовал все могущество идеалов.
- Что же, глядя вам в лицо, он крикнул: "Да здравствует Ленин!"?
Кирсанов снова закурил и, не поднимая головы, неторопливо ответил:
- Человек, с которым я имел дело, был офицером, как я сам. Мы догадались, что он связан с большевиками, следили за ним. И однажды подкараулили его, когда он с восьмилетней дочкой возвращался от врача. Связали по рукам и по ногам, заткнули рот тряпками, бросили в подвал и всю ночь допрашивали. Он признался, сказал, что он большевик, но не назвал ни одного своего товарища. Мы долго пытали его, объявили, что если он не раскроет свои связи, то и ему самому, и его дочери придется распрощаться с этим миром. "Делайте со мной что угодно, но я ничего не скажу", - ответил он. Чтобы доказать, что это не пустые слова, мы у него на глазах задушили девчонку. Но даже после этого он ничего не выдал. Я спросил его: "Болван! Какой смысл тебе гибнуть самому, губить свое дитя? Кому ты служишь? Во имя кого отказываешься от жизни?" Знаете, что он ответил?
- Знаю… Наверно, сказал: "Во имя Ленина".
- Нет… Он сказал: "Во имя священного идеала". - "Что за чепуха!" - возразил я. Он ответил: "Вы этого не поймете. Чтобы понять, нужно переменить душу". Я, признаться, был глубоко поражен его выдержкой. Надо же - ради какого-то идеала отказаться от жизни!