Тот случай немало смеху наделал в батальоне. Было это под станицей Шапсугской прошлым летом. После длительного боя рота заняла оборону на высоте. Стояла сильная жара. Всем хотелось пить. А фляги пустые. Под горой, на "ничейной" земле протекала речушка, а за ней была оборона гитлеровцев. Никто не решался спуститься к речке. Первым рискнул Виктор. Не потому, что он был самым храбрым. Просто юнга так изнемогал от жажды, что готов был на все. Взяв брезентовое ведро, Виктор осторожно, прячась за камнями, спустился к речке. Зачерпнул воды и направился обратно. И тут немцы начали стрелять с противоположного берега. Виктор упал и спрятался за камень, но воду не разлил. Лежал не двигаясь несколько минут. Три гитлеровца перебежали речушку и направились в его сторону. Он понял, что они хотят взять его в плен. Развернувшись, юнга полоснул по ним из автомата. Один гитлеровец упал, а двое бросились за речку. Тут открыли стрельбу моряки, прикрывая юнгу. С другого берега тоже начали стрелять. Виктор схватил ведро и где ползком, где вперебежку добрался До своей обороны. В окоп он спрыгнул не перепуганный, а весьма довольный тем, что хоть полведра воды донес.
"Вот, - сказал он с заметной гордостью, - угощайтесь, ребята". Ему первому поднесли кружку воды. Напившись и отдышавшись, он стал хвастать: "Думали, глупыш перед ними. А я как дал короткой, так сразу наповал одного. Если бы остальные не драпанули, я бы им тоже…" Моряки посмеивались, только Воронин заметил: "По заднице следовало бы тебя… Полез без разрешения…" И вдруг командир батальона капитан Востриков, наблюдавший в бинокль, сказал: "А он шевелится". Виктор заявил: "Дайте мне снайперскую. Я его…" Но капитан решил по-своему. Он послал за раненым гитлеровцем несколько бойцов. Те незаметно подобрались к нему, скрутили и вскоре доставили в штаб батальона. Вид у гитлеровца был ошалелый. Моряки подняли его на смех: "Пошел по шерсть, а вернулся стриженым". Несколько часов спустя, после допроса пленного, командир батальона вызвал юнгу, пожал руку и сказал: "Молодец! Твой "язык" дал очень ценные показания. Объявляю тебе благодарность". Виктор пробовал было возражать: "Какой же он мой?" - "А чей?" - спросил капитан. "А ничей". Капитан улыбнулся. "Ничейных не бывает. Ничей - это когда сам придет". Так и записали за юнгой одного "языка", а командир бригады вручил Виктору орден Красной Звезды. А если разобраться, то за что же орден? Вот если бы он всех трех уложил или сам притащил того, кого прибил, - тогда другое дело. Нет, Виктор не может считать тот случай выдающимся в своей боевой биографии и не любил, когда о нем вспоминали.
- То было летом, - почему-то вздохнул Воронин. - Никогда бы не поверил, что в феврале так будет одолевать жажда. Веришь ли, горит все внутри.
- Чего не верить-то, - согласился часовой. - После боевого пыла всегда нутро холодного просит. Пивка бы…
- Цыц на тебя! - замахнулся на него котелком Воронин. - Говори, где вода?
- А вон там, за землянкой, шагах в тридцати отсюда домишко. Четыре ведра набрали хлопцы.
- Спасибо за ориентир. Будь здоров, Витек. Завтра поселок будет наш. Приходи ко мне. Не водой, а чаем угощу.
И Воронин исчез в темноте.
С перевала потянул холодный ветер, Виктор поежился. Ему вдруг и в самом деле захотелось чаю, горячего и по-флотски крепкого. Но где же его сейчас возьмешь?
Ладно, подождем, раз главстаршина обещал - значит, будем завтра пить чай.
- Иди, юнга, спать, - посоветовал часовой. - Исполняй приказ командира роты. Приказано спать - спи.
- А если он не идет?
- А матрос должен спать про запас. Вдруг завтра не доведется.
- Убедил, - рассмеялся Виктор и пошел в землянку.
В землянке было немного теплее. Виктор подлез под плащ-палатку и прижался к Нечепуре. Сейчас уже ни о чем не думалось. И он быстро заснул.
Утром его, как и всех в землянке, разбудил гул самолетов.
- Рано пташки прилетели, - недовольно заметил Нечепура, свертывая плащ-палатку. - Песни их известные. Давай-ка, юнга, поищем щель поуже.
Землянка опустела. Девять вражеских самолетов, обогнув гору Колдун, обрушили бомбы на десантников. Неважно целили немецкие летчики. Бомбы разорвались далеко позади. Через несколько минут вторая девятка самолетов пробомбила Станичку, где воевали бригады полковников Горпищенко и Потапова.
Когда самолеты отбомбили, немцы открыли огонь из орудий и минометов. Но, видимо, они не знали точного расположения наших десантников и стреляли наугад. Снаряды рвались там, где наших не было.
Нечепура сидел в щели и спокойно крутил цигарку. Юнга выглядывал после каждого разрыва и удовлетворенно сообщал:
- Опять мимо.
Нечепура закурил. Сделав несколько затяжек, он дернул юнгу за штанину и повелительно сказал:
- Если еще раз высунешь нос, получишь затрещину. Уразумел добрый материнский совет?
Юнга нахмурился, но сел.
- И вообще заметно в тебе мальчишество, - продолжал Нечепура. - Зачем стреляные гильзы в кармане носишь?
- А я только памятные.
- Какие еще такие - памятные?
- А как убью фашиста, так откладываю гильзу.
- Счет, стало быть, так ведешь, - догадался Нечепура. - И сколько набрал?
- Одиннадцать штук.
- Солидно, - уже с уважением произнес Нечепура. - Не врешь?
- А какой смысл врать?…
Раздалась команда - сосредоточиться для атаки. Батальон развернулся веером. Рота старшего лейтенанта Куницына оказалась на левом фланге.
- Сейчас устроим этим подонкам полундру, - заверил Нечепура, расстегивая воротник и обнажая тельняшку. - Никто им не позавидует.
Но полундры не получилось. По крайней мере, до полудня. Рота, как и вчера, нарвалась на мощный огневой заслон. Несколько раз бросались моряки в атаку, но каждый раз откатывались. Пришлось залечь. Виктор оказался рядом с командиром роты. Куницын лежал за камнем, смотрел в бинокль и отчаянно ругался. Будешь ругаться. Какие-то шесть домишек преградили путь к Колдуну. В каждом сидят автоматчики. Хотя бы за один домишко зацепиться. Тогда дело пошло бы. Но не подберешься. Проклятый пулеметчик из дзота не подпускает к ним. И к дзоту не подступишься. Впереди его проволочное заграждение. Два моряка пытались подползти к нему поближе, но поплатились жизнью.
- Эх, сорокапятку бы сюда! - вырвалось у Куницына. - На прямую…
Но не было у моряков орудий. Вся надежда десантника на свой автомат и гранаты, да еще на свою храбрость и находчивость.
Виктор молча смотрел го на командира, то на дзот. Он уже наползался вволю, до семи потов, и его мучила жажда. Нечепура лежал где-то впереди у проволочного заграждения. Там и Толя Бордаков, друг закадычный. Толя не юнга, ему уже девятнадцать лет, и он двухпудовую гирю выжимает.
В полдень к Куницыну подполз его замполит Вершинин. Все лицо замполита в грязи, на подбородке кровь.
- Справа, за бугром, - заговорил он торопливо, - вторая рота захватила артиллерийскую батарею. Геройски погиб главстаршина Воронин.
Куницын повернулся к замполиту:
- Воронин?!
У Виктора екнуло сердце. Не может быть, чтобы Воронина убили. Это же геройский парень.
Вершинин рассказал, как это произошло. Моряки напоролись на проволочное заграждение, за которым находилась батарея. Под проволоку швырнули несколько гранат, но заграждение уцелело. Тогда Воронин, ловко маскируясь, подобрался к проволоке в том месте, где она ближе всего подходила к орудиям. Поднявшись во весь рост, он метнул противотанковую гранату и вслед за раздавшимся взрывом набросил шинель на колючую проволоку и стал перелезать. И тут его подкосила вражеская пуля. Он повис на проволоке. Но уже ничто не могло остановить моряков. Они по примеру Воронина набрасывали на заграждение шинели и бросались на батарею. В рукопашном бою рота уничтожила всю артиллерийскую прислугу.
Куницын выслушал рассказ замполита молча, покусывая сухую ветку. А Виктор смотрел на Вершинина округлившимися глазами.
- Не может быть! - вырвалось у него.
Вершинин тихо провел по его спине рукой и ничего не ответил. Он знал привязанность Виктора к главстаршине. Знал он и то, что в таких случаях слово плохой утешитель.
- Поползу, расскажу ребятам, - сказал Вершинин.
- Ты осторожней, Саша, - предупредил его Куницын.
- Ничего не случится.
Он пополз налево. Куницын проводил его глазами. Командир роты и его замполит были одногодками, обоих звали Александрами. Оба были белобровыми, светловолосыми, да и роста одинакового. Только Куницын пошире в плечах. Типичные русаки. Но Виктор почему-то больше привязался к замполиту Вершинину. Куницын, вообще-то общительный по натуре, держался в роте несколько строговато, как и подобает командиру. Ну, а политрук был заводилой, душой роты.
Виктор хотел ползти за Вершининым, но Куницын остановил его:
- Нечего зря под пулями…
Знал бы командир, что не может он лежать спокойно. Не может - и все. Гады убивают его друзей, а он будет прохлаждаться тут!
- Товарищ старший лейтенант, помните, как под Шапсугской Воронин сказал: "Нас мало, но мы в тельняшках".
- Помню.
- Давайте рванем.
- Лежи уж…
Виктор нахмурился и замолчал. Слово командира есть приказ. Он стал думать о Воронине. Не может быть, чтобы такого моряка убили. Его, наверное, только ранили. После боя Виктор пойдет его проведать. Главстаршина, конечно, скажет: "Не повезло малость, юнга, продырявили меня. Но на то война. Заштопают в госпитале - и вернусь. В Ейск заедем к твоей матери. Пусть не волнуется старая. Я перед ней в ответе за тебя".