Он несколько неприязненно относился к Нечепуре. Для этого были основания. Нечепура появился в роте неделю тому назад. Представился так: "Жора Нечепура, родом из Одессы, местожительство, понимать надо бывшее, - эсминец "Стремительный". Играю на гитаре. К сожалению, сломал ее в госпитале на голове не очень интеллектуального интенданта во время разговора по текущему моменту. Голова оказалась тверже дерева по названию граб". Увидев юнгу, он воскликнул: "Ого, мы имеем в роте детский сад. Слушай-ка, малыш, а нагрудничек ты имеешь?" Перед десантом всем выдали новую форму - бушлаты, бескозырки, тельняшки. Виктор был в восторге - на его рост оказались и бушлат, и брюки, и ботинки. "Ну, как у меня вид?" - спросил он ребят. Туг подошел Нечепура и испортил ему настроение. "Настоящий морской дьявол, - щуря в усмешке глаза, сказал он. - Таких на картинах рисуют. Вот только ростом ты не вышел и мордочка как у девчонки. Усы бы тебе". Повернувшись к командиру роты, Нечепура стал убеждать не брать юнгу в десант: "Там ведь не будет манной каши". Командир роты тогда хорошо осадил его. Конечно, Виктора взяли в десант. Когда корабль вышел в море, Виктор опустился в кают-компанию, сел у столика и вынул записную книжку, чтобы записать свои мысли. А думал он тогда о маме. Нечепура подошел к нему и стал посмеиваться: "Никак, стишки сочиняешь? Давай, браток, пиши, в нашей роте свой поэт должен быть. С русским языком ты, надо полагать, имеешь не шапочное знакомство". Виктор рассердился и послал Жору подальше Довольно крепким матросским словечком. Нечепура удивленно моргнул и покачал головой, но ничего не сказал. Высаживались под огнем. Кругом рвались снаряды. Десантники спрыгивали на разбитый деревянный причал и торопливо сбегали на берег. Почему-то Нечепура не спускал глаз с Виктора, подбадривал, заставлял пригибаться при перебежках. Виктору так и хотелось крикнуть ему: "Не надо мне няньку, я уже обстрелянный!"
Сейчас опять этот тон няньки! Хотя бы кто-нибудь рассказал Жоре из Одессы, как воевал юнга в горах Кавказа. Ладно, он попросит это сделать замполита.
- Слушай, юнга, - продолжал между тем Нечепура, - всерьез говорю. Не вырывайся вперед. У меня сегодня сердце замирало, когда видел, как ты рискуешь.
- Вам-то что?
- Эх, дурачок, - вздохнул Нечепура. - Ты не серчав на меня… Мой братишка, такой вот, как ты, погиб под Одессой… Хороший был парнишка… Мать у тебя есть?
- Есть.
- Вот видишь… Мать думает о тебе, ночами не спит Должен и ты думать о ней.
- Я думаю.
Виктор уже не сердился на него. Было в словах Нечепуры что-то такое душевное, домашнее. Вообще, если разобраться, этот одессит - отличный моряк. Здорово он сегодня расправился с двумя фашистами. Пикнуть не успели.
- Нам, юнга, рисковать зазря не положено. Нас Севастополь ждет. Бывал там?
- Нет.
- Эх ты, салажонок. Это же город из городов на всем черноморском берегу. Разве Одесса только получше. Хотелось бы побывать в Севастополе?
- Конечно.
- Побываешь, - с убеждением заявил Нечепура. - И моряком заправским будешь. Откуда родом?
- Ейский.
- А как попал к морякам?
- Так вот и попал. Запросто.
- Однако, братишка, пора спать.
Он быстро захрапел. А Виктор заснуть не мог. Растревожил его Нечепура. Воспоминания о матери, о детстве так и лезли в голову. Виктор закрыл глаза, и перед ним живо предстал его родной дом на тихой улице Ивановской. Одним концом улица упиралась в лиман, другим уходила в степь. То-то раздолье было ребятам. Часто бегали на лиман ловить рачков, рыбу. За лето у всех ребят носы становились облупленными. Ходили и в степь. Там зеленое безмолвие, только птицы поют. Виктор любил слушать их веселое щебетание, и был он завзятым голубятником. Утром Виктор открывал голубятню, сыпал на землю зерно. Голуби поднимались высоко в небо и вытворяли там удивительные сальто. Наблюдая за их полетами, он не раз задумывался: а можно ли такое выделывать на самолете? Сейчас он, конечно, таких вопросов не решает. Во время воздушных боев наши летчики похлеще любого голубя делали разные нырки, развороты, перевороты. Учился Виктор в школе на Пушкинской улице. Старшие братья и сестра завидовали, как легко дается ему учеба. Задачи решал за несколько минут, а потом помогал им, хотя они были старшеклассниками. Виктор мечтал окончить мореходное училище и стать капитаном сейнера. Плавал бы не только по Азовскому морю, но и по Черному. Отец Виктора был рыбаком. Умер он за несколько лет до войны, но Виктор хорошо помнит его. Однажды отец показал детям Георгиевский крест, полученный им за храбрость еще в первую империалистическую войну. А в гражданскую отец партизанил. Много пришлось пережить ему. Виктор заслушивался его рассказами. Вот только сердце отец загубил на войнах. Виктор помнит ту страшную субботу. Отец пришел с работы веселый, пообещал ребятам в воскресенье пойти с ними в кино. После обеда прилег отдохнуть и больше не встал. Врач сказал, что сердце отказало.
Тяжело пришлось матери. Четверо детей, а сама малограмотная. Поступила на стройку чернорабочей. Носила камни, кирпичи, месила бетон. Вскоре заболела. Пришлось, не закончив учебы, идти на работу старшим братьям Николаю и Александру. Потом стала работать и сестра Ариадна.
Кто-то зажег коптилку. Юнга приподнялся и огляделся. Землянка была просторная, стены завешаны плащ-палатками. Нечепура спал на спине, по его остроскулому лицу блуждали тени. За самодельным столиком сидели два матроса и молчаливо уплетали из банки тушенку. Виктор опять лег. И опять нахлынули воспоминания.
Мама, мама… Осталась ты одна. Братья Николай и Александр ушли на фронт в первые дни войны. Через несколько месяцев отправилась на фронт и Ариадна. Разве можно в такое время учиться? Виктор оставил школу и поступил на завод учеником токаря. Здесь, на заводе, он стал комсомольцем. Детство кончилось. Голубей пришлось раздать ребятишкам. Сменившись с работы, Виктор шел рыть окопы вокруг города. Александр воевал где-то под Керчью. Он присылал письма и вырезки из фронтовой газеты, в которых описывались его подвиги. Эх, и завидовал же Виктор своему брату!
А фронт приближался к родному городу. На окраине расположился батальон морской пехоты. Виктор быстро подружился с моряками. Его даже прозвали "помощником комбата" за то, что он сопровождал его всюду. А комбат его брал потому, что Виктор отлично знал местность. Домой он приходил усталый, запыленный и сразу ложился спать. "Поужинал бы", - говорила ему мать. А он с гордостью отвечал: "Меня в батальоне накормили".
Наверное, мать о чем-то догадывалась. Часто она молча смотрела на сына, а в глазах ее были вопросы. Однако так и не спросила ни разу. И он ничего не говорил. Но все же настал тот день, когда он вынужден был сказать. Вернее, не день, а раннее утро, когда солнце еще не взошло. В комнату вошли два матроса. "Чаленко, мы уходим", - сказал один. Это был главстаршина Воронин, веселый и красивый парень. С ним Виктор познакомился раньше, чем с другими. "Сейчас я, ребята!" - вскочил с постели Виктор и стал торопливо одеваться. Мать тоже поднялась. Она все сразу поняла. Застыв у стола, не сводила глаз с сына. Виктор подошел к ней. Дрогнувшим голосом сказал: "Мама, прости, что молчал. Ухожу с моряками. Не могу сидеть дома. Ты пойми меня". Мать тихо сказала: "Я все понимаю, Витя". Он шагнул к двери. Воронин положил ему руку на плечо и повелительно сказал: "Поцелуй мать".
Что сейчас с мамой? В Ейске фашисты. Если они узнают, что четверо ее детей на фронте, то…
От этой мысли стало не по себе. Виктор надел бескозырку и вышел из землянки.
Кругом шла стрельба, взлетали вверх ракеты. Бой не затихал и ночью.
- Чего не спишь? - спросил часовой у землянки.
- Так что-то, - упавшим голосом ответил Виктор. - Мысли разные…
- Заболел или вспомнилось что?
Виктор только вздохнул,
Впереди темной громадой высился Колдун. Он казался таинственным и неприступным. Виктор посмотрел на гору и поежился.
Откуда-то из темноты вынырнул Воронин. В руках у него было два котелка.
- Водой богаты? - спросил он у часового.
- Принесли ребята,
- Поделиться можете?
- Какой разговор.
Заметив Виктора, Воронин похлопал его по плечу. Он был выше юнги на целую голову.
- Ну как, Витек, настроение? Горячий денечек.
- Как под Шапсугской.
- Говоришь, как под Шапсугской? Пожалуй… Тогда мы три дня бились, срезая фашистский клин. На пятнадцать километров продвинулись, разгромили третью горнострелковую… Но здесь, Витек, пожалуй, погорячее будет. Видишь - впереди немцы, позади море. Хошь не хошь, а рви вперед.
- А помнишь, юнга, как ты там за водой ходил и "языка" поймал? - напомнил часовой.
- Ерунда, - пренебрежительно обронил Виктор.
Ему не очень-то было приятно вспоминать тот эпизод.
Правда, тогда его наградили орденом Красной Звезды. Но он считает, что с наградой поспешили.