Размышления Виктора прервал голос командира, призывавшего к атаке. Из воронок, ям, из-за камней выскочили моряки и с криком "полундра" бросились в атаку. И опять проклятый пулеметчик прижал их к земле. Несколько человек упали сраженными.
Юнга больно ударился коленом о камень. Боль быстро прошла, но злость осталась.
Такая злость приходит к бойцу в разгар боя, когда он видит смерть своих боевых друзей, яростное сопротивление врага, когда сам устал до одури.
Он вынул из кармана гранату Ф-1, сжал в руке. Моряки любят эти круглые, увесистые гранаты в чугунной оболочке. Их удобно носить в карманах, легко бросать, а убойная сила этого "шарика" велика.
- Ты что? - спросил командир роты, увидев в руке юнги гранату.
- Я покажу этим гадам, - с яростью произнес Виктор.
- Лежи и не рыпайся.
- Я придумал, товарищ командир. Я подползу сбоку, вон с той стороны. Там проволочное заграждение подходит близко к дзоту.
И он пополз, извиваясь среди камней.
- Назад, юнга! - крикнул Куницын, сразу сообразив, какое рискованное дело задумал Виктор. - Без тебя…
Юнга повернулся к нему и убежденно заявил:
- Имейте в виду, товарищ старший лейтенант, что у юнги тоже сердце моряка.
И он опять пополз. Куницын хотел крикнуть ему: "Я приказываю!", но не крикнул, поняв, что сейчас приказывать бессмысленно.
Вскоре Виктор исчез из виду, словно растворился среди камней. А Куницын, прикусив губы, все смотрел и смотрел в ту сторону, куда он уполз. "Что ж, на то и война, - успокаивал себя командир роты. - Может быть, все обойдется благополучно. Надо верить…"
Он сейчас только понял, что любит этого парнишку. Впрочем, он знал это и раньше, но не хотел в этом признаться себе. Полюбил его еще летом прошлого года, когда моряки дрались на улицах Новороссийска. В уличных боях Виктор добыл трофейный автомат. Этот парнишка из Ейска оказался прирожденным разведчиком. После того как наши войска оставили Новороссийск, моряки заняли оборону на Кабардинском перевале. Там в роту пришел комиссар бригады Монастырский. Он спросил Виктора, как дела. Виктор ответил: "Лучше всех. У меня есть предложение, товарищ комиссар. В моем вещмешке находится домашняя одежда. Могу переодеться и пойти в разведку. Как понадобится разведчик, имейте в виду меня". Комиссар обнял паренька, сказал: "Хорошо, будем иметь в виду". Вид у Виктора был невзрачный. Сам невысокий, худенький, а брюки и гимнастерка со взрослого висели на нем мешком. На ногах не по размеру сапоги. Комиссар с укоризной заметил командиру роты: "На кого он похож? Оденьте получше своего питомца…"
Куницын поднес к глазам бинокль. Пулеметчик из дзота стрелял куда-то вправо. "Неужели заметили юнгу", - обеспокоенно подумал командир роты. И тут он увидел Виктора. От дзота его отделяли не более двадцати шагов. Пулеметчик стрелял по Виктору, но пули пролетали над его головой. "Да он вышел из сектора обстрела! Молодец!" - похвалил Куницын. Вот Виктор приподнялся и метнул гранату. И как только она взорвалась, Куницын вскочил и крикнул:
- В атаку!
Он увидел, как Виктор опять поднялся и бросил вторую гранату. И в этот миг в нескольких шагах от Виктора вырос Нечепура.
Пулемет замолчал. Моряки преодолели проволочное заграждение и бросились к домам, в которых засели автоматчики. Виктор повернулся, хотел призывно махнуть рукой, как вдруг сильный удар в грудь опрокинул его навзничь.
Он хотел вскочить, но перед ним все закружилось, в глазах замелькали радужные круги, а в груди словно запылал огонь.
Над ним склонился Нечепура.
- Зацепило, юнга? Эх, говорил тебе - не лезь поперед батьки… Я же такой план имел… Эй, санинструктор, перевяжи юнгу! Я, Виктор, скоро вернусь. Укокошу несколько гадюк и вернусь. Поселок, считай, наш…
Но Виктор уже ничего не слышал. Он был мертв.
К вечеру бой затих. Моряки заняли поселок совхоза "Мысхако" и одну сопку Колдуна. Утром предстоял бой за остальные высоты. А было их немало - семь.
После боя Куницын и Вершинин разыскали Виктора. Юнга лежал на спине, его правая рука была прижата к груди. Кто-то закрыл его лицо бескозыркой.
Вершинин опустился на колени, поцеловал холодные губы юнги и тихо произнес:
- Прощай, Витек…
Взяв его на руки, он зашагал к берегу моря, где была вырыта братская могила. Куницын поднял автомат и бескозырку юнги.
Их положили рядом - юнгу Виктора Чаленко и главстаршину Воронина. Над могилой прозвучал залп из автоматов - прощальный салют.
После похорон Вершинин отошел от могилы к берегу и опустился на камень. К нему подошел и подсел Нечепура. Они завернули по большой цигарке и долго курили молча, устремив взгляды на море.
Потом Нечепура глухо произнес, не поворачивая головы:
- Какой человек вырос бы…
Вершинин ничего не сказал. Он швырнул окурок и, сутулясь, пошел в поселок.
Войдя в дом, он вынул из полевой сумки документы Чаленко. Их было немного - краснофлотская книжка, комсомольский билет и серенький самодельный блокнот. Вершинин вспомнил, как перед десантом юнга сшивал суровой ниткой тетрадочные листы. Вспомнилась кают-компания на катере в ночь высадки десанта. Виктор сидел за столиком и что-то писал.
Придвинув поближе коптилку, замполит развернул блокнот. На первой странице крупными буквами было написано:
"Если погибну в борьбе за рабочее дело, прошу политрука Вершинина и ст. лейтенанта Куницына зайти ко мне домой в г. Ейск и рассказать моей матери, что сын ее погиб за освобождение родины. Прошу мой комсомольский билет, орден, этот блокнот и бескозырку передать ей. Пусть хранит и вспоминает своего сына-матроса. Город Ейск, Ивановская, 35, Чаленко Таисии Ефимовне. Моряк, от роду 15 лет, Чаленко Виктор".
На другой странице написано только два слова: "Луна. Ночью".
Запись на третьей странице: "Самый хороший друг в моей жизни Бордаков Анатолий Остапович. Отец - политрук Александр Степанович".
На обложке блокнота записано: "Орден Красной Звезды 14925932".
Закрыв блокнот, замполит несколько минут сидел в задумчивости. Потом протянул блокнот Куницыну. Тот прочел и сказал:
- Обязательно зайдем. Его бескозырка у меня. Сохраню…
Не довелось Куницыну и Вершинину зайти к матери Виктора. В апрельских боях они оба были убиты. Погиб и Нечепура. И вообще в роте осталось мало моряков, кто знал Виктора.
Но все же какие-то моряки, когда освободили Ейск, принесли матери блокнот и бескозырку. Они не назвали свои фамилии, а Таисия Ефимовна была в таком горе, что забыла их спросить, кто они такие. Помнит лишь, что приходили двое.
Над кроватью матери висит большой портрет Виктора. Он сфотографирован в начале войны. У него на голове шапка-кубанка. Из-под нее выбился пышный чуб русых волос. Серые глаза смотрят на мир смело и весело.
Есть в Ейске школа имени Виктора Чаленко. Есть пионерские отряды, носящие его имя. Живет юнга в сердцах таких же смелых ребят, каким был сам.
А в бригаде, как память, осталась песня, неизвестно кем сочиненная:
Матросы с линкоров, из разных флотилий
Воюют на суше в пехотном строю,
И сотни вчера не известных фамилий
Сдружились со славой, рожденной в бою.
Бригада по праву орлами гордится
С простой и бесстрашной матросской душой.
Их много - Воронин, Гулиев, Куницын
И Витя Чаленко - орленок-герой!
Пусть громко звучит наша клятва святая:
- У Новороссийска победа грядет!
Послушай, Чаленко, фашистов сметая,
Морская пехота в атаку идет!
Моряк остался один
Второй день не утихает огненный ураган. Тысячи осколков снарядов и мин режут воздух, надрывно визжат. Земля вспахана и перепахана плугом войны. Завалены и разворочены траншеи и блиндажи. Сквозь завесу пыли, поднявшейся до самого неба, тускло светит солнце. Иссеченные колючие кустарники покрыты пылью.
Людей не видно. Они притаились в щелях, в складках земли, в воронках, оглушенные, полузасыпанные, с воспаленными глазами и потрескавшимися губами.
На нейтральной полосе, в неглубокой воронке, лежит снайпер из 83-й бригады морской пехоты Александр Слепышев. Всю ночь он наблюдал за левым флангом противника. Час тому назад его ранило в обе ноги осколками мины. Скрючившись в воронке, он туго перебинтовал раны, потом попытался ползти в тыл, в санчасть. Но выглянул из воронки и зажмурился: кругом рвались снаряды и мины, по дороге могут добить. Решил, что следует выждать до прекращения артиллерийской подготовки.
Слепышев лег на спину и вытянул ноги вверх по откосу воронки. Лицо его побурело от пыли, выделялись только зубы и покрасневшие белки глаз. Пилотку с головы сорвало при взрыве, в курчавые волосы набилась земля, гимнастерка и брюки потеряли свой зеленый цвет, стали такого же цвета, как и земля. Раны не причиняли особой боли, они только ныли, кровь пропитала бинты и больше не шла. Слепышев счел, что ранен легко, и поэтому был относительно спокоен. Его больше волновал вопрос: сколько атак предпримут сегодня немцы и выдержат ли наши? С утра уже отбиты две атаки. Хватит ли У наших сил? В ротах осталось по двадцать человек. Правда, все ребята такие, что будут драться до самой смерти. Они воевали в Одессе, Севастополе, в Керчи, и не в их правилах отступать. "Отобьют, - решил Александр, - не впервой наша братва в таких переплетах".