- Кизылбаш, сынок, возможно, с обеих сторон подойдет. Вон на Куммет-Хауз конники с юга шли, а пешие сарбазы - с севера. Так и на этот раз могут поступить. И потом не думаю, чтобы нам было выгодно встретиться сейчас с кизылбашами в открытом поле- их больше, чем нас, и вооружены они лучше. По моему мнению, надо постараться разобщить силы врага и ударить на него в таком месте, где он не ожидает. А от Серчешмы нельзя уходить, - если отойдем, Абдулмеджит-хану никакого препятствия не будет и он откроет путь Шатырбеку. С их объединенными силами нам не справиться.
Мяти-пальван почесал затылок.
- Будь я на месте Абдулмеджит-хана, я все свои силы повел бы по северному берегу реки. Да, именно так и сделал бы! Сейчас мне нужна не Серчешма, а Хаджи-Говшан. Если я все силы обрушу на него, вы сами убежите из Серчешмы. А не убежите, попадете в капкан я потом…
Возле кепбе послышался шум. Джума кого-то уговаривал, потом прорвался грубый голос Садап:
- Кусок у них в горле застрянет что ли, если я войду? А ну, пусти, чтоб тебя земля проглотила!
- Шайтан идет! - сказал Перман и сделал попытку встать.
- Не надо, сынок, - усмехнувшись, удержал его Махтумкули. - Если это шайтан, то дорогу ты ему все равно не заступишь. Пусть войдет.
Садап вошла, поздоровалась невнятно:
- Саламалейк!
- Валейкум эссалам! - ответил сердар Аннатувак. - Здорова ли, Садап-гелин?
Садап присела на корточки с краю паласа.
- Слава богу, жива-здорова.
- Домашние, имущество, скот - все в благополучии?
Сердар Аннатувак знал тяжелый характер Садап и поэтому старался говорить с ней, как с равной, чтобы не вызвать ненароком лишнего шума. Обменявшись с ней традиционными приветствиями, он погладил свою редкую бородку длинными костлявыми пальцами и сказал:
- Поздравляю вас, Садап-гелин! Мы слышали, не сегодня-завтра сердар возвращается.
Садап потянула яшмак, отпуская его посвободнее, и, обведя присутствующих пристальным взглядом, злорадно сказала:
- Ай, знаю, вы не очень-то опечалены бедственным положением сердара! Разве не эти, сидящие здесь, ввергли беднягу в беду?
Мяти-пальван удивленно подтолкнул Махтумкули. Перман смотрел на Садап тяжелым, недобрым взглядом. Но сердар Аннатувак по-прежнему ровно ответил:
- Конечно, Садап-гелин, похвально говорить в лицо человеку все, что о нем думаешь, однако никто из присутствующих здесь не сделал ни капельки вреда сердару. Может быть, мы иногда спорили, не сходились во мнениях, но скорпиона под подушку мы ему не подкладывали.
- Кто же подкладывал?
- Об этом лучше спросить у самого сердара, когда он вернется.
- Как бы не так! - строптиво возразила Садап. - Хаким сказал: "Освобожу, если твой народ не тронется с места". А вы что делаете? Вы велите людям уходить из аулов! Нарочно так делаете, чтобы сгноить беднягу в зин-дане!
Садап неожиданно заплакала, шмыгая носом и сетуя на свою долю неестественно тоненьким голоском.
- Перестаньте, Садап-гелин, - вмешался Махтумкули, - нехороша так… Никому не давали приказа уходить. Кто хочет - уйдет, но многие решили остаться. Вот мы с Акгыз, например, не намерены никуда трогаться…
Садап поднялась и вышла, бормоча: "Пусть спутником злоумышленнику будут его недобрые деяния!"
- Зачем она приходила? - проводив ее взглядом, недоуменно спросил Перман.
Худое лицо сердара Аннатувака тронула улыбка. Махтумкули промолчал. Мяти-пальван пожал широкими плечами.
Шатырбек, обосновавшись с войском у южной оконечности Серчешмы, ждал гонца от Абдулмеджит-хана. Как они договорились заранее, оба войска должны были начать наступление одновременно, и таким образом туркмены, защищавшие проход у Серчешмы, окажутся между двух огней. После их разгрома объединенные иранские силы ударят на Хаджи-Говшан.
Шатырбек был в приподнятом настроении. Он только что вернулся с прогулки и ожидал прихода Тачбахш-хана, чтобы вместе позавтракать. Тот ездил в Куня-Кала справиться о здоровье Селим-хана, раненного в одной из стычек с туркменами, вернулся поздно ночью и не успел повидаться с Шатырбеком. Поэтому Шатырбек жаждал не столько общества старого вояки, сколько новостей.
Тачбахш-хан вошел, покашливая, но держась по своему обыкновению бодро и подтянуто, по-военному. Шатырбек обнял его, усадил в почетном углу; выдержав приличествующую паузу, осведомился, благополучно ли прошла поездка.
- Слава аллаху, - ответил Тачбахш-хан. - Передали большой привет!
- Да будет здоров тот, кто передал, и тот, кто привез привет! - сказал Шатырбек. - Как чувствует себя Селим-хан?
- Все так же. Пожалуй, немного лучше, но еще не поднимается, говорит, левый бок болит очень.
- Фарук-хан приехал?
- Нет, и это к лучшему! Я его сильно ругал, но он даже после этого болтал нивесть что. Говорит: народы, мол, натравливаете друг на друга, но добра от этого не получите, сами же в свой капкан попадете. Словно просит у бога нашей смерти, неразумный!
Лицо Шатырбека покраснело.
- Так и говорит?
- Да, - подтвердил Тачбахш-хан, - так и говорит.
- Дурак безмозглый! Это он Махтумкули наслушался и подражает ему!
- Может быть… Поэт, видно, порядком повлиял на него, недаром они себя отцом и сыном величают. И зовет-то его Махтумкули не Фаруком, а Нуруллой! Клянусь аллахом, ты прав: он самый настоящий дурак!
Шатырбек сердито подкрутил острые кончики усов.
- Я и его и отца его названного отправлю к мосту Сират! Я ему покажу, что такое добро!
Вбежал молодой, но с уже довольно заметным брюшком джигит, радостно закричал:
- Туркмены бежали!
- Куда бежали? - уставился на него Шатырбек.
- Не знаю, ага!.. Обычно они с рассветом шуметь начинают, а сегодня тихо. Посмотрел от большого чинара - их словно земля проглотила. Двоим велел на скалу залезть, посмотреть кругом - тоже ни одной живой души поблизости не увидели. Тогда мы решили: будь что будет. - и перешли ущелье…
Шатырбек сердито вскинул брови.
- Перешли ущелье?
- Да, ага!
- А кто разрешил?
Джигит молчал, потупившись.
- А если бы они появились вдруг и окружили вас, тогда что?
- Виноват, ага… Увлеклись и сами не заметили, как перешли ущелье.
- Ха, увлеклись! Смотри-ка, что он говорит!
Джигит снова виновато опустил голову. Шатырбек смягчился.
- Ну, а что потом?
- Пришли мы в их лагерь. Там никого нет. Костры еще дымят неглного, а шалаши, которые они там понастроили, пустые. В одном нашли четыре мешка ячменя, в другом - два мешка муки. Вещи в беспорядке валяются. Видно, в спешке лагерь оставляли.
- Значит, совсем никого нет?
- Ни души, ага, совсем пусто!
- И можно идти туда, ничего не опасаясь?
- Можно, ага!
Шатырбек удивленно пожал плечами и посмотрел на Тачбахш-хана. Тот усмехнулся с видом человека, давно все понявшего.
- Не я ли утверждал, что в тот самый день, когда Абдулмеджит-хан выйдет из Куммет-Хауза, туркмены побросают все и побегут без оглядки? Теперь ты убедился в этом!
- Все равно не укладывается в голове, что они Серчешму бросили - такую выгодную позицию… А ты полагаешь, что Абдулмеджит-хан уже выступил?
- Какой может быть разговор!
- Почему же он гонца не прислал?
- Клянусь аллахом, ты слишком наивен! У гонца путь неблизкий - через горы, через ущелья. Кто знает, что может случиться с гонцом? А Абдулмеджит, уверенный, что гонец прибыл и сообщил тебе день выступления, уже выступил и полагает, что ты сделал то же самое. Клянусь аллахом, так оно и есть!
Шатырбек задумался, покручивая ус, потом сказал:
- Может быть, тогда там и позавтракаем?
- Клянусь аллахом, верно сказал! - с удовольствием воскликнул Тачбахш-хан. - Это будет очень приятный завтрак!
- Молодец! - сказал Шатырбек, оборотившись к пузатому джигиту. - Хорошее дело сделал! Мерхаба! Иди, захвати своих людей и занимайте ту сторону ущелья. Но только осторожно, сначала "сватов" пошли, - Шатырбек скривил губы в усмешке, - не нарушай туркменского обычая. Понял?
- Понял, ага!
- Тогда иди и пусть ко мне приведут вчерашнего туркмена.
- Бечишим, - склонился в поклоне джигит.
Шатырбек протянул руку к лежавшему рядом звонку и резко тряхнул его. Вошел сгорбленный старик слуга.
- Кальян принеси!
Сарбаз ввел изможденного, заросшего бородой туркмена в старых чарыках, черной папахе из кошмы и драном халате. На левой руке его не было ни одного пальца, только пять подсохших струпьев говорили о том, что парень недавно побывал в руках у палача. Правая рука была привязана за спину. Провалившиеся глаза смотрели отрешенно, в них застыли боль и недоумение.
- Как звать тебя, говоришь? - спросил его Шатырбек.
- Бегенч, - тусклым голосом ответил парень.
- Ты из самого Хаджи-Говшана?
- Да.
- И окрестные дороги хорошо знаешь?
- Знаю, ага.
- Сколько парсахов до Атрека?
- Если рано утром сесть на коня, то до предвечернего намаза можно доехать.
- А сколько парсахов до села Аннаберды-хана?
- Это подальше, чем Атрек…
Шатырбек презрительно покосился и приказал сарбазу:
- Убери его!