Глава одиннадцатая
В АСТРАБАДЕ
Предрассветное спокойствие царило на сонных улицах Астрабада. Люди еще спали, позабыв на короткое время о своих хлопотливых делах, и только редкие сторожа, мурлыча себе под нос немудреные песенки, подметали и поливали подходы к лавкам.
Спал и Шатырбек. Вчера вечером он загулял и попал в "веселый дом". Собирался вернуться до рассвета, чтобы люди не увидели, где проводит ночи знатный человек и друг самого Абдулмеджит-хана, но разоспался. Лежал, широко раскинувшись на спине, и выводил носом немыслимые рулады. Поодаль, разглядывая того, кто разделил с ней в эту ночь ложе, сидела молодая красивая женщина. Волосы ее были распущены, она машинально расчесывала их пальцами худеньких, почти детских рук.
Она вспоминала ночную оргию. Собственно, вспоминать было нечего - вчера Хикмет-хан, сегодня - Шатырбек. Какая разница, кто будет следующий? Она хорошо знала эти ложные чувства, эту фальшивую любовь. Вот и вчера, устало вздыхая, до поздней ночи прождала она, пока явится к ней Шатырбек. А кто он такой - она не знала и даже имени его до этого не слыхала. Носит их шайтан, разных. Знатный, наверно, хан и карман имеет тяжелый. Недаром вчера Шамсие-ханум несколько раз напоминала: "Сегодня тзоим гостем будет один из самых уважаемых ханов! Выкупайся в бане, переоденься и будь с ним поприветливее!" Легко сказать! Как будто можно быть приветливой с каждым встречным! Душа- не лампа, которую можно зажечь в любое время. Каждый приходящий требует ласки и привета, а был ли кто-нибудь сам ласков и приветлив с нею?..
Когда она вспоминала вчерашнюю встречу с Шатырбеком, ее охватывала дрожь. Не церемонясь, он сразу же заключил ее в объятья, волосатым вонючим ртом прильнул к ее губам…
Женщина брезгливо поджала под себя голые ноги. Двадцать лет прожила она на свете, - только двадцать! - а сколько слез выплакала, сколько подушек изорвала зубами… Иной раз она казалась себе уже столетней старухой, для которой не осталось никаких радостей, никаких желаний, - столько грязи и гадости довелось испытать. Она была по горло сыта тем, что называется любовью. Будь она проклята, такая любовь!..
Дверь скрипнула. В комнату, тяжело ступая, вошла Шамсие-ханум, поморщилась от густого винного перегара, оглядела разбросанную посуду, одежду Шатырбека, остановила взгляд на женщине.
- Надо было разбудить его! - хриплым шепотом просипела она и глухо кашлянула в кулак.
Женщина промолчала, одеваясь, накинула на голову чадру и бесшумно выскользнула из комнаты. Покосившись ей вслед, Шамсие-ханум подошла к Шатырбеку, с трудом согнула дородный стан, тронула спящего толстой, в браслетах, рукой.
- Вставайте, хан… Солнце уже взошло.
Шатырбек открыл глаза, поморгал спросонья, почмокал губами. Потом, как подброшенный, вскочил на ноги, кинулся к окну.
- Почему раньше не разбудили?
- Только что рассвело, еще не поздно.
Она принесла стоявшие у порога сапоги, отвернулась, пока гость, сопя и кряхтя, одевался. Когда звуки прекратились, она спросила, кокетливо играя глазами:
- Как провели ночь?.. Она - прелестная женщина, настоящий цветок!
- Что цветок - это верно! - согласился Шатырбек, посмеиваясь и подкручивая усы. - Однако цветок - не бутон, уважаемая Шамсие-ханум!
- Где есть цветы, там найдется и бутон, - многозначительно намекнула Шамсие-ханум.
Шатырбек сунул руку в карман, звякнул серебром,
- Нет-нет, - заторопилась хозяйка, - вы мне деньги пока не давайте! У меня к вам есть другая просьба.
- Что за просьба?
- Не сейчас. Вечером.
- Вечером, уважаемая, я уже в Мазандеране буду!
- Поговорим, когда вернетесь. К тому времени, может быть, отыщу для вас то, что желаете.
- Что ж, хорошо, - согласился Шатырбек и, нахлобучив на глаза папаху, пошел к выходу.
Шамсие-ханум обогнала его, приоткрыв дверь, выглянула наружу.
- Никого нет… Можете идти спокойно.
На улице и в самом деле было безлюдно и тихо. Солнечные лучи освещали только верхушки крыш, на улицах стояла серая полумгла. Радуясь, что не встретил знакомых, Шатырбек прибавил шаг и вскоре оказался в рощице на южной стороне города. Он пробыл там недолго, вышел, поправляя халат, и зашагал к дому Абдулмеджит-хана.
Хан уже совершил утренний намаз и прогуливался по двору. Он не удивился, увидев входящего Шатырбека: когда тот внезапно исчез вчера после ужина, хан сразу все понял. Он и сам был не прочь развлечься и не осуждал других за эту, вполне естественную, слабость. Он только сказал:
- Ты, кажется, вчера жаловался, что у тебя все тело ноет и даже подняться нет мочи?
Шатырбек принял шутку.
- Потому-то я и ушел поскорее, чтобы поправиться, - усмехнулся он, трогая пальцами усы.
- Ну, и как?
- Теперь хорошо!
Усевшись за суфру, Абдулмеджит-хан больше не стал интересоваться похождениями своего гостя и без предисловий заговорил о намерениях хакима. Он сказал, что хаким настроен очень решительно и, если туркмены откажутся сдавать коней, пошлет войска.
- Может, ты поговоришь с этим поэтом раньше хакима? - спросил он Шатырбека.
Шатырбек шумно отхлебнул чай, поставил пиалу.
- Дайте мне право решать - разговор будет коротким! Кто он такой, чтобы порочить шах-ин-шаха вселенной? Ну-ка, пошлите тот стих, что вчера читал хаким, в столицу- завтра же по ветру развеют пепел этого поэта!
- Что-то я вас не пойму! - усмехнулся Абдулмеджит-хан. - Дилкеш-ханум провожает его с подарками и почестями, а ты - прах по ветру пустить собираешься…
- Вах, не надо бередить мою рану! Возвращусь благополучно домой, я ей покажу, этой дуре! Пяхей, что станешь делать с глупой женщиной? Поэт-де вызволил ее с детьми из рук двух туркмен! Шайтан ее вызволил, а не поэт! Будь я дома, я им показал бы, кого и как одаривать почестями! Жаль, что не успел…
- Не жалей, - сказал Абдулмеджит-хан, - этому старику и без тебя жить надоело. Пробовал я с ним поговорить. Одно твердит: "Хотите лишить меня жизни - берите ее, а меня оставьте в покое".
- И взял бы! - сказал Шатырбек. - Глаза ему выколоть, голову отрубить, а труп собакам выкинуть в назидание другим!
- Поможет ли?
- Поможет!.. Все мы хорошо знаем характер туркмен, послаблять им нельзя. Сами говорили, что Адна-сердар шелковым стал. Еще раз потопчи его - собакой ластиться станет!
- Шелковый-то он шелковый, - задумчиво произнес Абдулмеджит-хан, - да неизвестно еще, что он под шелком прячет.
Шатырбек выпил остывший чай, налил свежего.
- И хаким - тоже… Новый он здесь человек, заигрывает с туркменами… Напрасно заигрывает! Я бы с первого дня разговаривал с ними обнаженной саблей!.. Что улыбаетесь? Не так я говорю? Валла, ну скажите сами, можно ли исправить туркмен заигрыванием?
- Саблей тоже надо с умом пользоваться, - снисходительно сказал Абдулмеджит-хан, - когда - обнажить, когда - с ножны вложить… Вот ты говорил, что хочешь отрубить поэту голову…
- Говорил и сейчас говорю!
- А знаешь, что потом будет?
- Пусть будет, что будет! Нельзя жить, шарахаясь от собственной тени!
- Нет, это не тень, уважаемый Шатырбек! Это совсем не тень… Его и стар и млад почитают, как всевышнего. Вчера, после того, как ты ушел, хаким беседовал с сердаром Аннатуваком, и тот сказал, что все аксакалы требуют немедленного освобождения Махтумкули. Сказали, что если его не освободят, трудно будет вообще разговаривать с народом. Хаким начал было грозить, что сами аксакалы могут оказаться в таком же положении, как и Махтумкули. Но вы же знаете туркмена- он скорее сдохнет, чем скажет: "Ладно!" Будь в мире все спокойно, проще простого накинуть им на шею веревку и погнать в Тегеран. Да только и без этого шума кругом достаточно. В Мазандеран прибыл гонец от шах-ин-шаха: говорит, огромное войско напало на Азербайджан. И на юге, слышал, положение не лучше.
Шатырбек по-бычьи повел толстой шеей.
- Где нынче положение хорошее? В Хорасане? Там тоже афганцы огонь мечут! Если и дальше так продолжаться будет, не знаю, чему мы станем свидетелями… Надир-шаха- вот кого нужно нам сегодня! Сразу все, как кроты, забились бы в свои норы!
Вошел, поздоровавшись, молодой парень в одежде сарбаза.
- Вас спрашивают его превосходительство хаким!
Неторопливо наливая чай, Абдулмеджит-хан приказал сарбазу:
- Скажи, пусть седлают коней.
Джигит склонил голову и вышел. А Абдулмеджит-хан, опорожнив пиалу, встал и начал одеваться.
Шатырбек озабоченно сказал:
- Больно рань… Видно, какое-то серьезное дело…
Абдулмеджит-хан, пристегивая саблю, пожал плечами.
- Сейчас, кроме туркмен, важнее нет заботы. Опять, наверно, что-нибудь выкинули.
Шатырбек тоже поднялся. Ему хотелось поехать вместе с Абдулмеджит-ханом, и он ждал, что тот пригласит его с собой. У него было что и рассказать о туркменах и посоветовать. Многое он уже высказал хакиму на предыдущих встречах, однако осталось кое-что и в запасе. Но Абдулмеджит-хан сказал:
- Ты пока не уходи никуда. Если будет нужно, пришлю за тобой нукера.