- Это - сына! - нахмурясь, ответил Махмуд, и Махтумкули пожалел, что так неосторожно задел сердечную рану хозяина.
Однако Махмуд хмурился недолго. Когда гости расселись, он сказал, обращаясь к краснобородому старику:
- Вот ты просишь, чтобы он простил тебя… А ты знаешь, что за человек поэт Махтумкули? Он такой же, как и мы, не удостоенный милости бога бедняк. У него было два брата. Один погиб в схватке с нашими, другой попал в плен и нет о нем вестей до сих пор, хотя прошло уже много лет. Махтумкули, положась на милость судьбы, отправился на поиски брата. А ты накинулся на него, как на врага!
Старик начал оправдываться. Потом разговор перешел на общие темы - о сложности жизни, о тяжелой судьбе людей. Махтумкули поделился своей заветной мыслью: до тех пор не будет на земле жизни ни туркмену, ни кизыл-башу, пока не прекратятся грабежи и войны. Собеседники согласно кивали, вспоминая прошлое, сетуя на настоящее, сомневаясь в будущем.
Утешая их, Махтумкули говорил:
- Мир, братья, это караван, кочующий с одного места на другое. Часто в пути попадаются колодцы с горько-соленой водой, но не может не быть колодцев и с хорошей водой. Они есть где-то впереди и до них нужно дойти. Настанет время, когда зло будет изгнано и люди вздохнут свободно, но путь к хорошим колодцам неблизок и нелегок, и жизненные превратности подстерегают нас, как волки стадо сайгаков, и ловят отставших и отбившихся. Мир, братья, богат бедами. Одного они сразу вышибают из седла, другого постепенно сгибают к земле, пока твердость земли не покажется ему пухом, в котором можно укрыться от жизненных невзгод.
- Да, - сказал краснобородый старик, - страданий много и земля тверда, но при всех своих горечах жизнь сладка для человека. Иначе завтра же мир обезлюдел бы!.. Вот вы говорили, что мы живем тесно. Да если бы па каждого человека приходился клочок земли с эту комнату, мы почитали бы себя счастливейшими из счастливых! Но и того не имеем.
- Однако же у вас есть какие-то участки земли?
- Клянусь аллахом, поэт, крестьянин по имеет даже собственной палки, чтобы отогнать собаку! Все, что вы видите в этой округе, принадлежит Шатырбеку и его родственникам. Не мы, а они - хозяева в этих домах.
- Значит, землю и воду вы арендуете? Что же ваше?
- Труд - наш, все остальное - от арбаба. Мы сеем, жнем, убираем, а получаем за труды от щедрости хозяина: добр он - даст пятую часть урожая, не захочет - и этого не получишь.
- А скот у вас есть?
- Как же, обязательно есть! Вон у моего дома стоит корова с теленком! А принадлежат они Тачбахш-хану… И зимой и летом я ухаживаю за ними, каждый год выращиваю по теленку. Прошу хана: хоть один раз в пять лет подари мне теленка! Не дает…
Шаткая лестница заскрипела под чьими-то быстрыми шагами. Головы присутствующих повернулись к двери. Вошел надменный красивый джигит, тонко перетянутый в талии. Он небрежно, чуть заметным кивком поздоровался и непроницаемо застыл на пороге.
- Тачбахш-хан ждет поэта Махтумкули!
Махтумкули удивился и встревожился. Тачбахш-хан только вчера уехал в Серчешму. Почему он так быстро вернулся? Зачем ему нужен Махтумкули? Какие вести он привез? У посланца спрашивать об этом было, конечно, бесполезно: он мог и не знать, мог просто не ответить.
Старый поэт выпил последний глоток чая и встал.
В чистом нижнем белье Тачбахш-хан нежился на мягком пуховике и смаковал чай. Он ответил на приветствие Махтумкули, указал рукой рядом с собой. Надменному джигиту, остановившемуся в дверях, велел:
- Принеси чай для гостя!
Его маленькие, хитро сощуренные глаза с каким-то новым интересом ощупывали Махтумкули.
- Я привез вам хорошую весть, поэт!
В голосе хана прозвучало не то, чтобы подобострастие, но какие-то непонятные нотки почтительности. Махтумкули, уже знакомый с лукавством Тачбахш-хана, не обратил на это особого внимания.
- Доброму человеку, хан, всегда сопутствует добрая весть.
Тачбахш-хан посчитал за нужное не заметить иронии этих слов.
- Аперин, поэт, аперин! - воскликнул он. - Когда человек поговорит с вами, у него такое ощущение, словно он окунулся в море ума! Каждое ваше слово равно золоту. - Хан сделал паузу и торжественным тоном закончил: - С вами, поэт, желает повидаться лично его превосходительство Ифтихар-хан!
- Ифтихар-хан? - без всякой заинтересованности переспросил Махтумкули. - Кто это?
Поэт знал человека, имя которого было названо с таким почтением, и догадывался в глубине души, зачем он мог понадобиться ему. Однако не хотел показывать этого лукавому Тачбахш-хану.
- Разве вы не знаете Ифтихар-хака, поэт? - удивился Тачбахш-хан. - Это же хаким Астрабада!.. Он недавно вернулся из Тегерана. Говорят, он один из самых близких людей падишаха вселенной!
- Какое же у него есть дело ко мне?
- Этого я не знаю. Завтра с рассветом мы должны выехать в Астрабад! Так приказал хаким.
Махтумкули пожал плечами.
- Что ж, поедем, если это так нужно. Только хотелось бы узнать: коль он хозяин этого края, так почему жё не остановит бойню у Серчешмы?
- Это уже сделано! - с пафосом произнес Тачбахш-хан. - По приказу его превосходительства в Серчешму прибыл сам Абдулмеджит-хан. Сабли вложены в ножны, люди разъехались по домам. А все яшули отправились к хакиму, на совещание.
- И Шатырбек поехал?
- Да. И он, и ваш Адна-сердар, и другие. Все сейчас в Астрабаде. В Серчешме остались только люди Абдул-меджит-хана.
Махтумкули удовлетворенно перевел дыхание. Слава аллаху, что сабли вложены в ножны!
Солнце уже коснулось земли. Стало смеркаться,
Махтумкули, придавив грудью подушку, лежал в специально отведенной для пего комнате. Весь уйдя в мир образов, он не ощущал происходящего вокруг. - видел только бегущие одна за другой строки.
В комнате заметно потемнело. Махтумкули сел, глядя в окно, стал неторопливо читать только что написанное:
Я, плача, кличу друзей; не время, пришло, а бред;
Рабы мы злобных людей, молитва их - звон монет.
Ах, сколько бедных детей, и каждый нищ и раздет,
И хочется, чтоб скорей прервалось теченье лет!
Эпохе зваться моей безбожным временем бед!
Не встретиться никогда со смертью - ты не мечтай:
Жизнь тает быстрее льда, могила - родной наш край.
Но косна людей орда: как правду им ни внушай,
Запретное - им еда, проглотят, что им ни дай,
Хотя и твердят всегда: "О, истинный Мухаммед!"
Поэт положил на пол бумагу, взял калам и задумался. Чуть двигая губами, он снова и снова перечитывал стихи, написанные по способу шикесте. Сделал несколько поправок и перешел к следующим строкам.
Мир в горестях изнемог; несчастный плачет народ;
Тиран на него налег, и все нестерпимей гнет.
На сердце мира - ожог, а пламя все жарче жжет,
И тем лишь, кто был пророк, стоит еще небосвод,
Забавой тешится рок, покуда не рухнет свет!Я нищ и, ничтожен сам, и годы провел я зря;
Я верю лишь небесам, с надеждой, на них смотря.
Но мысли бурным волнам я предан - где якоря?
Подобен Фраги пловцам, плывущим через моря!
Кому я руку подам? Предела пучинам нет!
Стихи были написаны, и поэту показалось, что сердцу стало немного легче. Свою боль он разделил с другими людьми, которым еще предстояло прочесть эти строки. Примут ли они эту боль? Поймут ли?
Поэт убрал бумагу и калам, сложив их аккуратно на полку. Взял толстую книгу. Арабской вязью на обложке было выведено: "Шахнамэ". На полке стояло много других книг. Поэт бегло просмотрел некоторые из них, потом снова взял "Шахнамэ" и отложил ее в сторону, отдельно от остальных.
Задумался. Нет, люди поймут его. Ибо его муки, заботы и мечты - это их мечты, заботы и муки.
Сейчас как никогда он ощущал себя частицей народа.
После вечернего намаза Махтумкули снова зашел к своим соотечественникам. В темной комнате лежал только один Анна, остальные были еще заняты работой.
Поэт зажег лампу, взял кувшин и отправился кипятить во дворе чай. К костру подсел парень с черными как смоль усами на бледном от усталости лице. Поглаживая усы и глядя в огонь немигающими глазами, он рассказал, как целый день рубили в лесу дрова, корчевали пни…
Вскоре подошли и остальные. За чаем завязалась беседа. Махтумкули рассказал о приглашении хакима Астрабада. Сообщение было воспринято по-разному, но все сошлись на одном: добра от этого ждать нечего.
Черноусый сказал:
- Конечно, если вызывают, ехать придется. Только вы не слушайте советов Тачбахш-хана - это подлец из подлецов. Что касается меня, то я никогда не доверился бы кизылбашу.
- Не все кизылбаши одинаковы, сынок, - возразил ему Махтумкули. - Вот по соседству с вами трудится Махмуд-уста. Разве он не такой обездоленный, как все бедняки? Разве он не проклинает свою жестокую судьбу? Он совсем не похож на лукавого Тачбахш-хана.
Черноусый недоверчиво покачал головой.
Помолчав, Махтумкули заговорил снова:
- Понятно, в Астрабад зовут не в гости. Но, как говорится, с голого и семерым халата не снять. Расскажу хакиму все, что думаю, а потом пусть делает со мной, что хочет.
- О нас тоже не забывайте, Махтумкули-ага! - сказал Анна. - Пока вы здесь, с нами обращаются по-чело-вечески, но завтра, наверное, снова начнутся наши мучения… Сделайте что-нибудь для нас, Махтумкули-ага!
На него напустились:
- Пяхей, как мальчишка разговариваешь!
- Что может сделать Махтумкули-ага?
- Войско, что ли, пришлет, чтобы тебя освободить?