35
Белесым изморозным утром - ни свет, ни заря - Николай Зимний вошел в кузницу и неловко, как бы с опаской, поздоровался:
- Бывали живы!
Вешок, как никогда, проспавши свой час, еще только завтракал. Он не помнил, когда Зимок бывал у него последний раз и немало удивился его приходу. Бросив обратно уже очищенную картофелину, которую ел без соли с подмороженным луком, Вешок поднялся с чурбака и протянул было руку. Но Зимок, как-то не заметив этого, распахнул кожух и достал из-под мышки табак. Он был насыпан в половинку женского бумажного чулка и на концах накрепко затянут узлами.
- Это тебе первым делом, - подал он мешочек. - Солдату без курева, что без патронов, жутковато - по себе знаю.
Вешок, не приняв действительно бесценного дара, сухо ответил:
- На день-другой своего хватит, а там и наркомовская пайка полагается. Дадут. Пускай хоть и поменьше…
- Тебе виднее, - с подавленным раздражением удивился отказу Николай Зимний. - И правду говорят: солдаты, что малые ребята - и много поедят, и малым сыты. - Он спрятал чулок с табаком под кожух, но уходить не спешил. Без спроса присел на верстак и стал глядеть на развешенное белье. - А где жинка-то?
- Чтой-то вспомнилась? - коротко усмехнулся Вешок. Он умолчал о том, что Матрена чем свет ушла в соседнюю деревню попытать счастья на ложках, выменять на них килограмм-другой муки, чтобы испечь в дорогу мужу хотя бы лепешек, а с удачей - так и коврижку хлеба. - По хозяйской надобности, должно, на село побегла. Не доложила, зачем и куда, - соврал Вешок.
- И смех и грех с нашим бабьем! - тоже с ухмылкой замотал головой Зимок. Помолчав, все-таки не вытерпел и стал рассказывать: - Моя Клавдя такое отчебучила сегодня поутру, когда к тебе собрался… Подбегает ко мне и просит: "Николаша, побей меня!" - За что, спрашиваю. - "Умоляю побей, ради Христа, тогда скажу." - За что? - опять допытываюсь у дуры. Замахнулся для близиру, а она, зажмурясь, подает мне вот эту штуку и говорит: "Пусть Вешок помнит наше Лядово!.."
Николай Зимний достал из-за пазухи расшитый кисет и с некоторым насилием над собой сунул его в руки тезке. Вешок без восторга, но с неясным волнением мельком глянул на тряпичные цветы и, путем не разобрав, какие они и для чего, с мужиковатой стыдливостью спрятал в карман.
- Вот и пойми это бабское отродье, - небрежно, однако с видимым дружелюбием проговорил Зимок, явно покрывая смущение тезки. - На их уме - все цветочки да ягодки…
- Затем и пришел, чтобы Америку открывать мне, да? - сумрачно ухмыльнулся Вешок.
- По правде говоря, я с другим делом к тебе. - Зимок опять вынул из-под кожуха мешочек с куревом и бережно положил на верстак. - Табаком я не навязываюсь, а так - по-братски-солдатски… По колхозному делу я, - сказал, наконец, Николай и неуверенно пожаловался: - Шумсков-то за семенами в район гонит. Орет оглашенно: приказываю, мобилизую! Ты же знаешь его. А на чем ехать за ними? Четыре телеги справили кое-как. Еще бы две надо. Телеги-то, они есть, а вот - без колес. Да и колеса имеются - вон, у твоей же кузни валяются. Три пары. Но без оковки, без шин. За околицу не съедешь - развалятся…
Словно по сговору, оба Николая закурили, но всяк из своего табачного запаса. Чулок с табаком так и лежал на верстаке нетронутым. Вешок опустился на чурбак, Зимок оставался сидеть на полке верстака. Какое-то время помолчали, изредка и украдчиво взглядывая друг на друга. Жарко, искристо постреливая, горели цигарки. Сизый дым вихлявым рушником полез в потолочную отдушину над горном. Зимок пришел не в молчанку играть и он первым сломил тишину:
- Тебе-то что ж теперь колхоз… Я понимаю, последний день - твой день: что-то по дому справить, с Мотей поговорить…
- У меня все справлено, все переговорено, - с внутренним безразличием ответил Вешок. - И колхоз мой теперь - шинельная рота. Вот так! Но не об том нам слова говорить сегодня.
- Да оно так, - глубоко затягиваясь и отдувая от себя дым подальше, согласился Зимок. - Нехватки, они поедом едят и колхоз и людей. Возьми хотя бы те же колеса: кто их теперь ошинует? - открыто гнул свое Николай Зимний. - Ты показал бы, научил… Мы уж тут без тебя как-нибудь наладились бы, а?
- Учить - долга песня. Легче и быстрее самому сделать.
- Я подмогнул бы, - обрадовался Зимок, - сноровки нет, а сила имеется еще, не вся вышла.
- И моей и твоей силы не хватит. Зови парней на помощь, тогда, может, сладим. День поболел - глядишь, успеем.
Слова кузнеца прозвучали вполне приказно и обнадеживающе. Николай Зимний, кинув цигарку в холодную воронку горна, молодецки подхватился и побежал на деревню сбирать подмогу.
36
Через полчаса у кузнечного каменного круга кипела работа. Пришел "покомандовать" даже сам председатель Шумсков. Притащились с конюшни "дружочки" Финоген с Васютой. Старики стали тоже соваться с подмогой, суетясь и, как всегда, балагуря. Но кузнец, жалеючи и не видя проку в их "подмоге", отстранил их.
- Вы, дедочки, тут пустыми портами не трясите, - смешно и горько сказал Вешок. - И без вас дым будет…
- Кабы сам не задымился, - нешутейно, с явной обидой огрызнулся Васюта.
Старики, выпросив табаку, отошли к закопченным воротцам кузни и, хоронясь от сырого ветра, закурили и стали молча любоваться спорой и ладной работой. Парни пошустрее и помалосильнее, меняясь парами, по-ребячьи заполошно работали вагой, наддавая духу в кузнечные меха. Игристым и трескучим огнем дышал горн, сыпля бенгальскими искрами во все стороны и разнося по углам и укромкам кузницы угарно-сладковатые запахи. Вешок и Зимок кузнечными клещами, с частыми и ритмичными перехватами ворочали над огнем железный обод, доводя его до сизого накала, потом рысьей побежкой мчались к колесу, распятому на камне, и стремясь не растерять накального тепла, натужно наляпывали шину на деревянную окружность колеса. Затем в ход пустились молотки, зажимы, осадки и другой способный для этого дела инструмент. Каждое движение, каждое слово работающих, каждый их вздох - все это порождало неизъяснимое чувство общего вдохновения, единения и неудержимого порыва работать и работать!
Шумсков, охваченный тем же чувством, посильно ладился помочь мужикам и ребятам, двошил с натуги больной глоткой, крапил выжитой ветром слезой на камень и стыдился лишь одного: вот-вот его забьет удушливый кашель и он бросит работу.
- Перекурил бы, Захарыч, - пожалели в один голос Зябревы своего председателя.
Антон, нехотя отбросив осадку с молотком, со вздохом сказал:
- Да, нетути уже тех силов, братцы… Кончается моя мобилизация, ешки-шашки.
- Ну, ну! - запротестовали для виду Зябревы, успокаивая Шумскова.
Председатель махнул рукой и, не найдя, что сказать, подошел к старикам - Финогену и Васюте. Те безжалостно злословили:
- Давай, давай, начальничек, мобилизуйся-ка в нашу обозную команду, пускай фронтовички вкалывают. Им попереди идти-шагать.
Антон смолчал - шутка ему не понравилась. Свернул цигарку и отправился к горну прикурить. А когда воротился, старики, чуть не в один голос стали подтрунивать над Зимком:
- А Ванюшка-то твой ловчее тебя, Николай. А? Ишь как орудует, ажник шапка на дыбки вскидывается.
Зимок с отцовской гордецой за сына, подмигнул старикам, но сам сказал, как бы для задора, совсем другое, грубое:
- Кишка тонка еще - с отцом тягаться.
Николай Вешний был рад, что Зимок вместе с другими ребятами привел в кузню своего пятнадцатилетнего Ванюшку. И теперь с тайной радостью любовался им. Руки и глаза, с ясной очевидностью отметил Вешок - отцовские. В руках и плечах наливалась та же диковатая сила, какая кипела у отца в молодости, какую сам Вешок когда-то не раз испытывал на себе. Глаза - навыкате, недоверчивы и переменчивы в блеске. Тепло в них таилось глубоко и не для всех - точно так же, как и у отца. Зато во всем остальном многое виделось материнское… Те же смоляные завитки на висках, пухловатые губы с конфетные подушечки в сочной малиновой обливке, та же родинка под правым ухом, но пока еще бледнее, чем у Клавы. Постав шеи, походка, чуть шепелявый говорок - тоже ее. Но ни в отца, ни в мать, Ванюшка трудолюбив и горяч в работе. Ни сверстники, ни даже ребята постарше никогда ни в чем, ни в какой работе с ним не могли тягаться. Эту черту Вешок заметил еще в ту пору, когда Ванюшка ходил в пасынках у него, как и его младшие братья и сестренка, а мать Клавдя значилась тогда в его женах. Было такое, да поросло быльем… Не забыл, однако, Вешок, как двенадцатилетним мальчонкой Ванюшка вместе с ним целыми днями пропадал в кузнице, приучаясь к железу, к волшебству наковального звона, к первому работному поту и усталости. Теперь же Ванюшка Николаю Вешнему виделся уже взрослым парнем, работящим человеком. И с непереносной ревностью и горечью в сердце Николай жалел, что он - не его сын. А мог быть…
- А вот и потягается… И шо увидишь, - не унимались ехидничать старики над Зимком. А потом, уже всерьез, обратились и к председателю: - А ты, Антон Захарыч, зря парня в кузню не мобилизуешь. Вот и смена была бы Вешку. Да какая!
- Меня Мотька сменит, - с явно деланным безразличием поспешил заявить Николай Вешний.
- Да она-то, кого хошь, заменит. Знаем это, - согласился Шумсков. - Но ведь и ей подручный нужон. Без молотобойца у наковальни много не накуешься.
- Да ишо не поздно, - Финоген с Васютой двойной силой наседали на председателя. - Зимок наверняка перечить не станет. Так иль нет, Николай? Кузнец ведь - первая сила в деревне-то. И самая верная, и всегда нужная.