- Ви, ишан-ага, странные слова ты произносишь, вроде бы и не мужские! - удивилась Оразсолтан-эдже. - Когда молодую лошадь объезжают, её крепко взнуздывают, это уж потом, объезженная, она за тобой без повода ходит.
Ответить Черкез-ишан не успел, так как вернулся Клычли.
- Узнал? - спросил Черкез-ишан.
- Узнал, - немногословно ответил Клычли, болтнул чайником, выцедил оставшийся тёмно-зелёный настой в пиалу, выпил, двигая кадыком.
- Что узнал, говори.
- Всё узнал. Не соврал, в общем, этот… вестник.
- И много наших привезли?
- Есть маленько. Даже сам командир.
- Неужели Берды?
- Да.
- А ещё кто? Дур…
Черкез-ишан оборвал на полуслове, сообразив, наконец, что Клычли не хочет говорить при старухе. Поняла и Оразсолтан-эдже, что разговор не для её ушей. Она заковыляла к дому, бормоча себе под нос: "Опять этот шалтай-болтай Берды объявился… Принесло его на мою голову, не напортил бы чего в святом деле…"
Дождавшись, пока Оразсолтан-эдже скрылась за калиткой, Клычли сказал:
- Неважные дела, даже очень неважные, ишан-ага. Пять человек убитых привезли, раненых чуть ли не вдвое. Командование отрядом принял Дурды. От него пока ещё вестей нет, не вернулся из песков.
- Берды сильно ранен?
- Досталось парню порядком, поваляться придётся.
- Действительно с басмачами Анна-сердара столкнулись?
- По всем данным, нет. Раненые, во всяком случае, утверждают, что на басмачей непохожи.
- Контрабандисты?
- Контрабандный товар везли. Но и контрабандисты какие-то особые.
- Из них кого-нибудь захватили?
- В том-то и дело, что нет. Особое, говорю, контрабандисты - раненых не оставляют. Либо пристреливают, либо те сами стреляются, чтобы в руки к нам не попасть.
- Действительно, что-то новое.
Клычли свернул самокрутку, жадно затянулся, выпустил из ноздрей две толстых струи дыма.
- Новое… Тебе не кажется, Черкез, что здесь не просто контрабанда, что ниточка в Мешхед тянется?
- Имеешь в виду английскую военную миссию?
- Её самую. Вспомни, как в лесках под Байрам-Али милиция банду настигла. Тоже ведь ни один из бандитов живым не сдался. Тогда ещё командира отряда в жестокости обвинили - пленных, мол, не берёт. Думается, не он виноват был. Один случай - это случайность, две случайности - это уже система. Пять вьюков винтовок и боеприпасов там взяли, а винтовки-то английские были. Вот и разумей, где у лисы уши, если она с дерева каркает.
- Разумею, - сказал Черкез-ишан. - Я теперь убеждён, что Бекмурад-бай припёрся неспроста, убеждён, что он заранее знал об этой банде и, может быть, даже связан с ней.
- Убеждённость - штука полезная, ишан-ага, но это ещё не факт… Завари-ка чайку, пожалуйста.
- Ты лично с Берды говорил?
- Нет, он уснул после перевязки, будить нельзя было. С другими ребятами потолковал.
- Может, я тоже схожу, поговорю?
- Успеется. Разговорами сейчас дела не поправишь. Вернётся отряд из песков, тогда и будем решать.
- Ты что, хочешь, чтобы в больнице ещё один умирающий от жажды прибавился? Где у тебя заварка?
- Сейчас, сейчас будет тебе чай, погоди умирать… Слушай, а ей… женщинам то есть, им - сказать?
Клычли раздумчиво посмотрел на Черкез-ишана, бросил окурок в арык, сплюнул и сказал:
- Думаю, не стоит. Без нас, придёт время, узнают.
- Думаешь, не обидится она… то есть - они?
- Ну, коли есть у тебя причина сомневаться, тогда можешь сказать. В конце концов шалдыр для дома - не подпорка, когда опорные столбы подгнили. Однако в жизни случается всякое - можно выплыть, и за тонкую тростинку держась. Так что поступай, как сам знаешь, я тебе в этих делах не советчик.
- Пожалуй, не скажу, - подумав, решил Черкез-ишан и стал заваривать чай.
* * *
Торлы в белом халате, наброшенном поверх лёгкого чекменя из тончайшей выделки шерсти, пробирался по больничному коридору, поочерёдно заглядывая в каждую дверь. Иногда он задерживался, всматриваясь в раненых, иногда, чуть приоткрыв дверь, сразу же захлопывал её и шёл дальше.
Заглянув в последнюю палату, расположенную б самой глубине коридора, он собирался было уже прикрыть дверь, как увидел, что единственный находящийся в ней человек не спит, как показалось вначале, а упорно смотрит из-под бинтов. Торлы, словно его ударили б грудь, отшатнулся назад, тут же устыдился своей слабости и вернулся в палату, ступая на цыпочках и улыбаясь.
Раненый продолжал смотреть молча и упорно. Торлы перестал улыбаться, присел рядом.
- Жив-здоров, Берды-джан? Поправляешься? Даст бог, быстро встанешь на ноги.
- Сядь., дальше, - негромко, с трудом произнёс Берды.
- Дальше? - Торлы округлил глаза. - Почему дальше?
- Ты ведь… пришёл убить меня… задушить?
- Что ты, что ты! - замахал руками Торлы. - Не узнаёшь меня, что ли? Я Торлы!
- Узнаю тебя, Торлы… я тебя очень… хорошо узнаю.
- Вот и прекрасно! Навестить тебя пришёл!..
- Не навестить ты пришёл, Торлы, - голос Берды постепенно креп. - Ты пришёл проверить… проверить, попал ли, куда целился… не мимо ли твои пули пролетели…
- Опомнись, Берды! Не стрелял я в тебя!
- Стрелял… не мог не стрелять… упустить такой случай. Проверяй - все три твои пули попали в цель… А только не помру я, Торлы… зря надеешься, не помру!
- Не говори так, Берды, не обижай! Навестить тебя пришёл, о здоровье проведать!
- Ладно. Если навестить, то возвращайся с радостью: очень хорошо себя чувствую. Понял, Торлы? И тому, кто тебя подослал, передай: очень хорошо себя Берды чувствует! Скоро, мол, встанет, рассчитается. Понял?
Берды сделал попытку привстать, но не смог, и, сдерживая стон, потянул на лицо простыню, закусил её край зубами.
- Уходи, Торлы… готовься к расчёту…
- Бредишь ты, однако! - с сердцем сказал Торлы.
Вошедшая санитарка выпроводила его. Он стряхнул ей на руки халат и, не слушая, что она возмущённо говорит ему вслед, потопал по коридору, - подальше от этого сумасшедшего Берды!
На улице от сумеречной полутьмы дерева отделилась плечистая фигура, шагнула навстречу.
- Что задержался так?
- Понимаете, Бекмурад-бай, этот шайтаном тропу-тый утверждает, что я в него стрелял! - Торлы ещё не пришёл в себя. - Как будто я в песках был с…
- Кто утверждает?
- Да этот… Берды, кто же ещё!
- А-а… Успеешь ещё выстрелить в свои черёд. Доктора предупредил?
- Предупредил. Но Аманмурада здесь пет!
- Знаю уже. Был от него человек… Садись!
Торлы сел в фаэтон, Бекмурад-бай взял в руки вожжи и хлестнул по коням, фаэтон мягко запрыгал по мостовой своим "резиновым ходом". На окраине города они прихватили дожидавшегося их молчаливого человека с докторским саквояжем в руке.
Короткие сумерки не успели примериться, как наступила полная, безлунная тьма. Лошади бежали ровной спорой рысью, фаэтон немилосердно трясло по бездорожью - не помогал даже "резиновый ход". Бекмурад-бай чёрным валуном глыбился на облучке. "Волчьи глаза у него, что ли? - удивлялся Торлы. - Как видит, куда направить надо?.. Жуткая ночь, прямо как в ад едем".
Впереди показались далёкие огоньки - бледный отблеск адских печей. Если судить по ним, аул был довольно разбросанным. Из синей тьмы выплыл большой холм. Бекмурад-бай остановил лошадей.
- Какое это село? - спросил Торлы, разминая затёкшие ноги.
Рядом приглушённо мяукнула сова. Бекмурад-бай свистнул в ответ. Сова мяукнула снова - дважды.
- Это не село, - сказал Бекмурад-бай. - Идите за мной. - И нырнул в заросли гребенчука.
В наспех сделанном шалаше в ярком свете английской диковины - карманного электрического фонарика лежал Аманмурад и подвывал сквозь зубы. При виде вошедших затих, вгляделся.
- Брат?..
- Лежи, лежи! - с грубоватой лаской сказал Бекмурад-бай. - Доктора тебе привезли. Как твоё состояние?
- Плохо, джан-ага… умираю…
- Не произноси попусту худое слово! - строго одёрнул брата Бекмурад-бай. - Пусть смерть по другим тропкам ходит, нас обходит, тьфу… тьфу… тьфу!
Врач раскрыл свой саквояж, порылся в нём, брякая инструментами, придвинулся к Аманмураду.
- Посветите ближе! - приказал он. - Где рана?
- Во-от! - Аманмурад подрожал пальцем, указывая. - Потихоньку, доктор… Спасай, пожалуйста… Ох! Больно!
- Ничего, ничего, - сказал врач, - это не больно, это так кажется… Сейчас мы тебя подлечим, и вся боль твоя пройдёт… Через три дня джигитовать будешь… А ну, повернись немножко… вот так… Кто это тебя пользовал?.. Ай-я-яй! Разве можно кровь останавливать нагаром от фитиля! До сепсиса - один шаг и тот вприпрыжку… Сейчас мы смоем всю эту гадость… Тихо, тихо, не дёргайся, сделай милость, а то ещё больнее будет…
То ли врач вознаграждал себя за дорожное молчание, то ли это входило в его методику лечения, но говорил, не переставая. Дело своё он знал, и Аманмурад понемногу успокоился, меньше дёргался и вскрикивал, хотя рана была серьёзной и обработка её - болезненной и длительной.
Торлы попросил коня и уехал домой.
- Не заблудись! - предупредил его Бекмурад-бай. - И на след не наведи! - Он сел на корточки возле шалаша, опёрся локтями о колени и погрузился в раздумья, опустив свою крупную тяжёлую голову. Ни Торлы, ни врачу, который был его давним приятелем, ни серому камню в пустыне не верил Бекмурад-бай, и от этого неверия в самых близких людей жить было тошно и тоскливо. Если бы не надежда на англичан, то вообще хоть вешайся.