Где басмач, где санач- в темноте не видно
Однажды, придя с работы домой, Узук заметила на столе адресованную ей записку. Записка была короткой. "Прошу прощения, - писал Черкез-ишан, - что зашёл к Вам в Ваше отсутствие. На кухне я оставил маленький гостинец для Берды - папиросы и сушёную тарань. С человеческой точки зрения, было бы неплохо, если бы Вы навестили его и передали подарок как от себя".
Узук задумалась. Навестить? Если иметь в виду долг вежливости, то она уже навещала - с сотрудницами женотдела они приносили раненым бойцам фрукты и махорку. С Берды они перекинулись десятком незначащих слов - ни обстановка, ни настроение не располагали к большему. Ушла она внешне спокойная, но позже, сбежав от подруг в самый отдалённый уголок городского сада, долго сидела там, вспоминала прошлое и плакала. Не хотело прошлое оставаться только прошлым, ой как не хотело! Как сухой татарник, цеплялось крошечными крючками плодиков, и под этими незримыми коготками выступали маленькие капельки крови. Совсем маленькие, но всё же это был не сок татарника, а живая человеческая кровь, никак не желающая быть в ладах с рассудком.
Идти не стоит. Пусть Черкез-ишан сам отдаст свои гостинец. Кстати, почему у него вдруг появилось такое желание? В том, что он любит меня и намерения его серьёзны, я давно уже не сомневаюсь. Тем более странное предложение от любящего человека! Может, он хочет лишний раз убедиться, что между мной и Берды всё кончено? Зачем ему это? И зачем вообще я ему? Он человек интересный, умный, добрый, заслуживает настоящей большой любви. Любая чистая аульная девушка с радостью войдёт в его дом. А что могу дать я, кроме чувства признательности и уважения? Этого мало для счастья, этого очень мало, а я не виновата, что на большее меня не осталось. Кому ведомо, наполнится ли когда-нибудь моё сердце, но пока последнюю кровь точит из него колючий татарник прошлого…
А может, Черкез-ишан поступает просто по велению совести, подумала Узук, он ведь очень порядочный человек, Черкез-ишан. Знает, что мы с Берды любим друг друга, и я должна быть около него в его трудную минуту. Должна… А он, значит, не должен?
Узук долго колебалась, несколько раз перечитала записку, словно надеялась между строк найти какой-то определённый ответ. Развернула на кухне узелок и понюхала тарань - она пахла аппетитно. Узук даже слюнки проглотила, представив, с каким удовольствием
Берды будет грызть жёсткую солёную рыбу. Ладно, решила она, схожу, не убудет меня.
Берды сидел на скамье в больничном дворе. При виде Узук просиял, сразу же нахмурился, потом снова заулыбался и. опираясь на клюшку, поднялся навстречу гостье.
- Здравствуй, Берды, - сказала Узук.
- Здравствуй, - ответил он.
- Жив-здоров?
- Жив, как видишь.
- Подживают раны?
- Совсем зажили.
А вот мои раны не затягиваются, невольно подумала Узук, сама их растравляю, как дурочка неразумная. Вслух сказала:
- Да ты садись, Берды, тебе, вероятно, ещё трудно стоять.
Берды ответил, что вовсе не трудно, однако послушался и сел. Присела и Узук на краешек скамьи. Точно так же сидели они во дворе женских курсов в Ашхабаде. Недавно как будто сидели. И разговор сочился такой же неуловимо исчезающей струйкой. Необязательный, пустой разговор. Но сегодня за ним не стояло уже ничего - всё было сказано там, в Ашхабаде, в Полторацке. А может, не всё ещё?..
Берды поинтересовался работой Узук. Она отвечала бесстрастно, по-деловому, хотя на какое-то мгновение захотелось раскрыться, пожаловаться на трудности, спросить совета. Легче было спрашивать самой, чем отвечать, и она задала вопрос, который чаще других слышала и в укоме и в исполкоме, - с басмачами или с контрабандистами была перестрелка.
- Чёрт их поймёт, кто басмач, а кто контрабандист, - сказал Берды. - Из Хорезма скот за границу гонят, из-за границы опиум везут, оружие. Были случаи, грабят население и даже убивают членов аулсоветов. Одни люди замешаны в этих делах или разные - пока ещё не разобрались, по ловим и тех и других.
- Трудная у вас работа, - посочувствовала Узук.
- Нужная работа, - сказал Берды.
- Расскажи, как это всё произошло? - попросила она.
- Как произошло? - Берды задумался.
…Они сидели у начальника отдела по борьбе с контрабандой и бандитизмом. Начальник был немолод, грузен, поминутно пил из горлышка графина воду и обильно потел, любил, как говорится, чтобы к каждому делу своя бумажка была подшита, частенько брюзжал на нерасторопность своих подчинённых и нудно выговаривал им. Но слабости ему прощали за отличные деловые качества. И ещё потому, что знали его как человека исключительно честного, внимательного к нуждам товарищей и готового поделиться с ними последним куском.
Начальник положил перед Берды клочок бумаги и сказал:
- Читай!
Берды, незадолго перед этим закончивший краткосрочные курсы ликбеза, не вдруг одолел бегучую вязь полустёртых строк. Кто-то, обращаясь к неизвестному Сапару-ага, благодарил его за помощь в переходе границы. Писал, что и радуется и сокрушается одновременно, потому что жизнь за кордоном намного дороже и сложнее, чем казалась издали, а люди изворотливы и лживы, не в пример туркменам. Далее корреспондент просил побыстрее, на этой неделе, перебросить за границу то, о чём было условлено, поскольку для большой торговли нужны и большие оборотные средства. В заключение следовали благодарности и заверение, что Сапар-ага в накладе не останется.
Берды прочитал, вытер вспотевший от напряжения лоб и посмотрел на начальника. Начальник тоже вытер лоб большим куском кумача, отхлебнул из графина и посмотрел на Берды.
- Понял, в чём суть?
- Не понял, - сказал Берды. - Где бумажку взяли?
- Случайно взяли, - в голосе начальника прозвучал укор, словно могли получить эти сведения и не случайно, если бы люди порасторопнее были да посмекалистее. - На базаре взяли.
- У кого?
- То-то и оно, что ни у кого. Бумажка есть, а человека пет. Оголец один у растяпы кожу помыл. Постовой заме…
- Кожу? - изумился Берды.
Начальник чертыхнулся.
- С этим жульём, понимаешь, возишься и сам, как блатяга, говорить начинаешь! Ну, бумажник вытащил пацан. Постовой засёк - и за ним. Мальчишку не поймали, но бумажник тот кинул, убегая. Деньги там, конечно, были. Между прочим, две купюры английских фунтов среди прочих. Сами по себе фунты - дело десятое, их не так сложно добыть. А вот в сочетании с этой цедулой смотрятся по-другому. Если меня чутьё не обманывает, тут, товарищ Акиев, большим кушем пахнет, и куш этот мы с тобой можем зевнуть, если не пошевелим как следует мозгами.
- Как шевелить? - сказал Берды. - Тут одни дырки и ни одной затычки. Что собираются переправлять? Где будут переходить границу? Кто такой Сапар-ага? У русских на сто человек двадцать Сергеев, у нас - столько же Сапаров.
Начальник с вожделением посмотрел на графин с водой, протянул было руку, но сдержался.
- Десять нам не надо, - шумно вздохнул он и утёрся своим кумачом, - нам один Сапар-ага нужен.
- Где же его взять, одного?
- Думай, хлопец, думай. Обязаны взять, иначе грош нам цена в базарный день.
Рослый средних лет человек с окладистой пегой бородой заглянул в дверь, поздоровался.
- Кого требуется, приятель? - спросил начальник.
- Ишан-ага нам требуется, - ответил пегобородый.
- Адресом ошибся, любезный, в мечеть тебе надо идти, у нас ишанов не имеется, - начальник всё же не выдержал, отхлебнул из графина.
Пегобородый подождал, пока он напьётся, степенно пояснил:
- Черкез-ишан нужен.
- Так бы сразу и говорил, - сказал начальник. - Черкез, мол, Сеидов нужен. А то - "ишан-ага"! В нар-образ иди, товарищ, там найдёшь своего Черкеза.
Пегобородый поблагодарил и ушёл.
- Товарищ начальник! - встрепенулся Берды. - А что если на базаре через глашатая объявить: нашёлся бумажник с деньгами, просим хозяина явиться, а?
- Глубже пахать надо, товарищ Акиев, глубже. Вершка на три с половиной, а то и на все четыре, - усмехнулся начальник мягким безвольным ртом. - Объявляли уже. Глашатай пупок надорвал от крика.
- Никто не явился?
- Они, брат, не глупее нас с тобой, на такую приманку их вряд ли возьмёшь.
- Бумажник когда подобрали - в начале базара или вечером?
- Не вижу разницы.
- А я вижу! Если вечером, то человек, у которого вытащили бумажник, может быть и посланием из-за границы и Сапаром-ага, скорее всего - последним, потому что дело - спешное, да и такие записки не очень приятно при себе носить. А если всё произошло утром, то наверняка Сапар-ага не получил весть. Значит, и беспокоиться нам нечего, никто не пойдёт за кордон.
- Однако думаешь ты, парень, - одобрил начальник, - котелок варит. Давай твою версию разрабатывать. Предположим, это я потерял письмо. Поскольку содержание его мне известно, я иду и на словах передаю тебе, так, мол, и так.
- А я не поверил! - живо возразил Берды. - Речь не о двух баранах идёт, тут на слово верить не приходится. Особенно если вспомнить, как написано в письме о тамошних людях: лживые и изворотливые, значит, обмануть норовят.
- Что ж, резонно.
- Как по-вашему, что именно должны за границу передать?