- Дел хватает. Ведет наблюдение за исправным отбыванием крестьянами податей и всякого рода повинностей, принимает меры для охранения благочиния и общественного порядка; предупреждает потравы хлеба, лесные пожары и порубки; задерживает бродяг и беглых; распоряжается подачей помощи в чрезвычайных случаях - при пожарах, наводнениях, повальных болезнях, падеже скота, и других мирских бедствиях, немедленно донося о том своему начальству.
- А коль преступление случится?
- То дело редкое, почти в Варнавине неслыханное.
- Удивил, Дед. Село, толковал большое, чуть ли не в город скоро превратиться, а преступников, почитай, нет.
- А потому нет, что тут жительствует народ необычный. Здесь, даже двери никогда не запирают.
- И по ночам?
- И по ночам, как тебе это, атаман, не диковинно. А все потому, что в Варнавине живет немало староверов, кои запоров не ведают. Да и остальной народ никогда здесь не воровал. А коль кто-то надолго уезжает, замок на дверь повесит, а ключ под рогожку сунет, что у дверей.
- И все же преступления случаются?
- Это у тех, кто без царя в голове живет. В престольный праздник так некоторые назюзюкаются, что дурь наружу выпирает. За колья хватаются, ну и шибанут кого-нибудь до смерти. Вот тут и приходится старосте проводить дознание, задерживать виновных и охранять следы преступления до прибытия местной полиции или судебного чина из уезда. В обычные же дни особо не запьешь, а кто задурит, староста тех наказывает - либо назначает на общественные работы до двух дней или подвергает денежному, в пользу мирских сумм, взысканию до одного рубля, а иногда и в кутузку на два дня посадит. Строго здесь, в гульбу не ударишься. Почему и село тихое и улежное.
- Надо братву еще раз предупредить…
Предупредил, а затем, когда струг пристал к берегу, Иван собрал бурлаков.
- Вот что, братцы, хочу я вам сказать. Всей ватаге нам на селе делать нечего. Мы-то торговыми людьми прикинемся, и просидим здесь, пожалуй, до зимы. А ваше дело иное, корпеть вам в Варнавине несподручно, а посему передаю вам судно. Хозяином вашим назначаю кормчего Митрича, а его помощником Деда-Земелю. Кормчий, кроме заработанной мошны, получит от меня достаточную сумму денег на прокорм всей артели. Так что, бедствовать не будете. Мне более струг не нужен. Вы же покумекайте меж собой и плывите туда, как столкуетесь. Думаю, кормчий и Дед плохого вам не посоветуют, люди бывалые, да и вы тертые калачи. Может, займитесь торговлишкой, может, иным делом, но в разбой, коль на Волгу подадитесь, сейчас не ходите. Любо ли так будет, братцы?
Кормчий Митрич в пояс поклонился.
- Любо, атаман.
- А ты, Дед, что скажешь?
- И мне по душе твои слова. В разбой, как я думаю, мы больше не сунемся. Уж лучше бечеву тянуть, чем головорезами слыть, и тебе, Иван, больше не советую тяжкие грехи свершать. Сходил бы к батюшке на исповедь да покаялся, и обретет твоя душа покой. А там как знать, Бог милостив.
- А может мне, Дед, в монахи податься да епитимью на себя наложить?
- Усмешка в твоих глазах, но запомни, Иван, истина в тебе когда-нибудь откроется, и страшно тебе станет.
- Буде, Дед! Чушь несешь. Никогда в мой душе не будет страха.
Когда взобрались, наконец, на Красную гору, то Каин обернулся к реке и действительно не мог удержался от восторга: отменный вид с высокого брега поразил его. Да это, можно сказать, знаменитый утес Стеньки Разина, откуда открываются безбрежные величественные дали, утопающие в неоглядных дремучих лесах. Дух захватывает!
Несколько минут неизмеримыми безмолвными просторами любовались остальные соратники Каина, а потом Кувай спросил:
- Где будем размещаться, Василь Егорыч?
- Коль купцы наведываются, значит, есть и Гостиный двор. Но вначале мне надо уведомить старосту, глянуть, что за человек.
- Пойдем к избам, а там старосту спросим.
Варнавино и в самом деле оказалось крупным селом, даже с соборным храмом, чего редко где увидишь, и на диво, как и рассказывал Земеля, имело восемь церквей. Дома - солидные, деревянные, срубленные из толстой сосны, утопающие в садах. Многие дома за высокими тынами, другие же - стоят открыто, не чураясь любопытных взглядов.
- Основательно живут люди, не бедствуют, - сказал Камчатка.
- Далече забрались. Край глухой, барами не обжитый, а значит и господского ярма не видят, - вторил Петру всегда рассудительный Роман Кувай.
- Ненадолго. Скоро и здесь появятся баре вымогатели. Дворяне плодятся, как щенки у блудливой собаки. А, может, уже кто и руку наложил, - произнес Каин.
Он придирчивым взглядом посмотрел на свою братву - Камчатку, Кувая, Легата, молчаливого Одноуха, Ваську Зуба - и остался доволен: богато одеты, некоторые даже чересчур, будто купцы первой гильдии, а ведь приказчики. Мошну, слава Богу, имеют немалую, вот и вырядились. Правда, рожи у некоторых далеко не купеческие: сказались разбойные дела, коими промышляют много лет. Какую бы сряду на таких не надень, но сановную рожу к ней не приклеишь. Говорил о том еще на судне, чтобы соответствовали своей сряде, вел степенные разговоры, но испорченную натуру уже трудно изменить. Не подвели бы, ухарцы…
Староста принял без проволочек. Одет просто: мужик мужиком. В белой длинной холщовой рубахе, подпоясанной узким темно-малиновым кушаком, в штанах дешевого сукна, заправленных в недорогие кожаные сапоги. Лет пятидесяти, коренастый, сероглазый, заросший черной бородой, в коей проглядывались седые паутинки. Взгляд цепкий, всевидящий.
Иван, войдя в избу, снял шапку, отороченную куньим мехом, перекрестился на киот, заставленный строгими древними иконами, поздоровался. Не перекрестившись, только басурмане в православную избу входят, о чем Иван всегда хорошо помнил, тем более, сейчас, когда в селе обретались крайне благочестивые, богомольные люди.
Поздоровавшись с купцом, староста тотчас спросил:
- Не табашник, ваше степенство?
- Бог миловал, староста. И сам терпеть оного не могу, и остальные торговые люди бесовским зельем не балуются. Как звать-величать прикажите?
- Кузьма сын Елисеев.
- Выходит, Кузьма Елисеевич. А меня Василием Егоровичем. Буду премного обязан, если определите меня и моих пятерых приказчиков на Гостиный двор, ежели таковой имеется.
- Как же не имеется, ваше степенство? Ныне, почитай, пустует. Заселяйтесь с Богом. Надолго пожаловали, ваша милость?
- Как Бог поспособствует.
- Истинно, - приглядываясь к купцу, кивнул староста. - Никак лесом заинтересуетесь? Но мы и красной рыбой, и медом не обижены.
"Прощупывает, борода, но купец - народ осмотрительный".
- Приглядеться надо, поспешать не будем, Кузьма Елисеевич.
- Ну, ну… Хочу, как староста сказать. Здесь, в Варнавине, осело немало старообрядцев. Народ строгих правил, поимейте в виду. Не любят не только табашников, но и бражников.
- Так неужели в таком большом селе негде и чарку выпить?
- Есть трактир. Там можно и чарку выпить, но чтоб никакого буйства, иначе меня со староверами поссорите. Вы-то люди залетные, а мне с ними жить, и не просто жить, а иногда и помощи попросить. Всяко у нас бывает.
- Уразумел, Кузьма Елисеевич. Надеюсь, к становому приставу не угодим.
- Не приведи Господи! Суров наш Игнатий Костерников. Бдит!.. Ну, а теперь с Богом в ваш ночлежный терем.
Гостиный двор, разумеется, значительно отличался от уездных гостиниц. Перед "торговыми людьми" предстала большая изба с несколькими печными трубами.
- Хорошо еще топится не по-черному, - хохотнул Васька Зуб, ныне приказчик Василий Зубарев.
В избе оказалось десяток просторных комнат, что порадовало Ивана: сущая беда отдыхать всем скопом, когда кто-то храпит во сне, кто-то начнет что-то несуразное кричать, кто-то средь ночи в нужник побежит… Какой уж тут спокойный сон?!
Не оказалось в Гостином дворе и трактира. Васька забурчал, выражая свое глубокое недовольство.
- Как же жрать будем, братцы? Утром и вечером даже чаю не попьешь. Ну, попали!
- Чего нюни распустил, Василий Никифорович? Самовар-то твой мы все же прихватили. Теперь только не ленись. Вставай пораньше и самоварчик готовь. Все тебе в ноги поклонимся, - улыбаясь, сказал Кувай.
- Еще чего. Ищи дураков в ином месте. В трактире будем чаи гонять.
Иван, выбрав себе комнату, в первую очередь внимательно оглядел стену, подле которой находилась широкая спальная лавка, покрытая матрасом. Слава Богу, следов от раздавленных клопов не видно, а это уже лучшее для Каина удобство. В сущности, он был неприхотлив к Гостиным дворам, его всегда все устраивало, кроме вонючих тварей, порой забивающихся даже в богатые диваны.
Непритязателен был Иван и к еде: никогда не страдал обжорством, а вот выпить вина или водки мог много, но и в этом случае, никто не мог сказать, что он упивался до шлепка. Иван нередко поражал своих собутыльников, кои диву давались, как легко держится атаман на ногах, даже язык не заплетается, а ведь осушил более штофа крепчайшей водки.
От матраса повеяло свежим душистым сеном, что несказанно порадовало Каина. Он с детства любил ночевать на сеновале, а затем многое годы он не ощущал этого, ни с чем не сравнимого благоуханного запаха.