В первой паре во главе мосихинского отряда ехали члены подпольной организации Аким Волчков и Андрей Полушин, за ними Филька с Егоровым, дальше покачивались в седлах Иван Ларин, Алексей Катунов, Николай Чайников и другие. Все были напряжены. Многие, несмотря на запрещение Милославского, сняли из-за плеч и положили поперек седел винтовки, позагоняли в патронники патроны. Пальцы, подрагивая, лежали на спусковых крючках.
Вдруг слева, где-то на улицах против пристани, раздалось несколько выстрелов, потом еще, еще. Ударил недружный винтовочный залп. Кони вспряднули ушами и затоптались на месте.
- Начинается, - обронил дрогнувшим голосом Андрей Полушин.
Ряды смешались. Задние напирали на передних, передние топтались на месте, не в силах совладать с перепуганными, еще не обстрелянными конями. Наконец Полушину удалось повернуть коня вдоль улицы. Он огрел его плетью и поскакал к церкви. За ним устремился отряд. По заснувшей улице градом рассыпался конский топот…
Выехав к церкви, Полушин на секунду задержался: "Что же дальше-то делать? Куда черти унесли Милославского?" Но в следующую же секунду он повернул коня влево и повел отряд на выстрелы. "Данилов наказывал контрразведку захватить, - мелькнула мысль, - Зырянова надо бы не прозевать… А насчет Милославского скажу Данилову - финтит что-то".
За поворотом из ограды штаба контрразведки вынесшуюся лаву конников встретил дружный винтовочный огонь. Быстро спешились и открыли ответную стрельбу, окружая засевших милиционеров.
Где-то недалеко - не иначе как на пристани - жарко разгорался бой.
Полушин с Волчковым подползли к дыре в заборе и заглянули в ограду. При свете подожженного на берегу какого-то склада хорошо был виден штаб контрразведки. Десятка три милиционеров, заняв круговую оборону вдоль забора, яростно отстреливались.
- Ты сиди здесь, - шепнул Волчков Андрею, - а я зайду вон с того угла и вдарю по окнам штаба.
Волчков на четвереньках уполз вдоль забора, а Полушин, просунув в дыру винтовку и дождавшись, когда из-за крыльца показался милиционер, поймал его на мушку, спустил курок. Милиционер, всплеснув руками, с маху упал на колени, а потом, ткнувшись ничком в землю, замер. Кругом гремели выстрелы. Андрей подстрелил еще одного милиционера, пробегавшего по ограде, и собрался было пролезть в дыру, чтобы зайти с тыла. Вдруг увидел выбегавшего из штаба начальника контрразведки Зырянова. "Аким, должно, пужанул через окно", - улыбнулся Андрей. Он было вскинул винтовку, но опешил: следом за Зыряновым, придерживая волочащуюся по земле шашку, из штаба выбегал… Милославский. "Э-э… - удивленно разинул рот Полушин, - вон ты кто, оказывается!.." Этой секунды - пока Андрей хлопал глазами - было достаточно, чтобы Зырянов и Милославский скрылись за домом. Вслед за ними выбежал Ширпак. Полушин лихорадочно вскинул винтовку и, не целясь, выстрелил. С головы Ширпака слетела фуражка. Сам он с перепугу оступился, на заду съехал по ступенькам и, пока Полушин передергивал затвор, на карачках проворно шмыгнул за крыльцо.
- Ну, гад, я тебя все равно отсюда не выпущу живьем, - процедил сквозь зубы Полушин.
Он входил в азарт. В это время справа в углу ограды отчетливо щелкнул затвор, Андрей быстро повернул голову и вскинул винтовку. Но в глаза брызнул ослепительно белый пучок света, в голове треснуло что-то оглушительно, мгновенно потемнело кругом, стрельба превратилась в сплошной гуд, земля под Андреем куда-то рухнула…
На пристани грохотал бой. За час до наступления партизан сюда пришвартовались два парохода с белополяками. Громов узнал об этом тогда, когда партизаны открыли огонь по высаживающемуся на берег полку. Силы были явно неравными, но отступать уже поздно. Громов послал двух партизан - в Корнилове и в Ярки, чтобы они подняли всех, кто может держать пику и сидеть на коне.
Жаркая схватка, дошедшая до рукопашной, завязалась около тюрьмы. Филька и Егоров, как и договаривались, от церкви сразу повернули к тюрьме. За ними устремилось несколько человек.
За Обью уже начинало сереть небо. Ночь пролетела, как один час. Наконец тюрьма была взята. Взломали двери камер, заключенные выскакивали на свободу, хватали у убитых оружие и присоединялись к своим освободителям.
Партизаны начали отходить. Сто двадцать три человека не в состоянии были держать бой против полка белополяков и гарнизона в семьсот штыков. Оставляли улицу за улицей.
В это время в Ярках и в Корнилово, узнав о завязавшемся бое, ударили в набат. И едва партизаны покинули центральную часть города, как на окраине за их спиной появилась тысячная лава конников. Ярковские и корниловские крестьяне, вооруженные топорами, вилами, косами, верхом и на подводах неслись в город, насмерть загоняя лошадей. Поляки дрогнули. Они решили, что до сих пор бой вела только разведка партизан, а сейчас вводятся в действие основные силы, спешно стали грузиться на пароходы и к шести часам утра оставили город.
Партизаны вновь вступили в Камень. Они бродили по улицам, собирали трофеи, ловили попрятавшихся белогвардейцев. От купеческих и правительственных складов потянулись на Ярки и на Усть-Мосиху подводы, груженные мануфактурой, обмундированием, кожами, хлебом, оружием.
Громов со своим штабом стоял на пристани и торопил людей с отгрузкой трофеев. Сюда же на взмыленной, тяжело поводившей боками лошади прискакал и Милославский. У него порван рукав пиджака, и на груди болтался лоскут черной косоворотки.
- Медленно! Медленно грузят, - нетерпеливо сжимал рукоять плети Громов. - Мало подвод. Вы что думаете, беляки будут дожидаться, пока мы раскачаемся? Товарищ Милославский, раздобудьте еще с полсотни подвод и пошлите людей на погрузку.
- Слушаюсь! - козырнул тот и легко вскочил в седло, крутнул коня…
Филька с Егоровым не спеша ехали по улице. Василий ночью раздобыл себе наган - снял с убитого милиционера - и до отказа набил седельные подсумки винтовочными патронами. Он сбросил с себя холщовую рубаху, и теперь на нем красовалась новенькая суконная гимнастерка, а на голове - солдатская фуражка с оторванной кокардой. Оба были навеселе - после разгрома тюрьмы они в кабинете начальника взломали шкафы с бумагами и в одном из них нашли графинчик с вишневой настойкой. Здесь же, не закусывая, вдвоем опорожнили его.
Они ехали посреди улицы и чувствовали себя завоевателями в побежденном городе.
- Васьк, гляди, - вскрикнул неожиданно Филька, - узнаешь?
Навстречу им, крадучись около забора, шел человек. Филька спрыгнул с коня, бросил повод Василию. Подбежал к человеку.
- Стой, гад! Руки вверх!
Спрыгнул с лошади и подошел следом за Филькой Егоров.
- Теперь узнаешь?
Перед ними стоял старший надзиратель лаптевской тюрьмы Жданов.
- Узнаю голубчика, - ответил Василий, расстегивая кобуру, - очень даже узнаю. А ну, становись, гад, к стенке!
- Погоди, - остановил его Филька, - пусть он снимет сначала сапоги. Смотри, какие у него хорошие сапоги. Снимай, да поживее, некогда нам с тобой рассусоливать. И гимнастерку заодним скидай.
Жданов трясущимися руками стаскивал сапоги, присев к забору, потом стянул гимнастерку.
- Братцы… что же вы… помилуйте… Дети ж у меня.
- Становись к стенке, сволочь! Ишь, о детях вспомнил! - Василий, держа в правой руке на уровне груди наган, левой прислонял надзирателя к забору. - Становись, становись!
За спиной в это время послышался конский топот. Вдруг он сразу же оборвался.
- Кочетов! Егоров! Вы что это делаете? - закричал подъехавший Милославский.
- Вот, товарищ командир, гада поймали, - бойко ответил Кочетов.
- Надзирателем был у нас в тюрьме, - все еще держа за грудки свою жертву, пояснил Егоров. - Убегать собрался, а мы его застукали.
Милославский строго спросил:
- Вы же знаете, что самосуд запрещен! Кто разрешил расстреливать?
- Никто. Сами.
- Сами? А ну марш отсюда! - И мягче добавил - Этого субчика мы будем судить, а потом уже расстреляем. Поняли?
Ребята молча кивнули.
- А сейчас вам срочное задание: мобилизовать по десятку подвод и немедленно их отправить к купеческим складам на пристань - вывозить трофеи. Ясно?
- Ясно.
- Выполняйте. А этого я приберу к рукам… Сапоги можешь забрать, Кочетов, - разрешил он под конец.
К вечеру из Ковониколаевска подошли четыре парохода с войсками, и партизаны начали отходить из города. Цепи отступающих растянулись на многие версты.
2
Милославский дождался ночи, вылез из сарая, отряхнулся и, озираясь, перебежал просторный двор, вошел в штаб контрразведки. Он остановился на пороге, улыбнулся. Большаков сидел в углу и жадно курил, окутавшись сизым дымом. Зырянов рылся в шкафах, выкладывая на стол остатки уцелевших бумажек, папки.
- Прошу извинения, господа, - с нарочитой почтительностью козырнул Милославский. - Прошу извинить, что мои партизаны причинили вам столько неприятностей.
- А-а, Милославский! Все острите… Почему вы здесь? Почему не отступили с отрядом?
- Я не мог покинуть город, не простясь с вами, Большаков.
- Бросьте дурака валять, - поднялся Василий Андреевич.
Милославский прошел, сел на табурет. Лицо его сразу посерьезнело.
- Вы, Зырянов, не сказали Василию Андреевичу о моем повышении?
- Нет, не до этого было.
- Поздравьте меня, капитан. Я назначен командиром партизанского отряда!
- О-о… Вы далеко пойдете, штабс-капитан, если будете умно себя вести. Докладывайте обстановку.
Милославский взял со стола папироску, не спеша начал: