- Хм… Ишь ты… Востер. Не иначе, в совдепе наборзел. - Дед уже с нескрываемым любопытством смотрел на Аркадия.
Данилов словно не расслышал этого замечания, продолжал:
- Еще разика два-три потрясут у вас зерно…
- Чего трясти! - возмущенно перебил старик. - И так, тебе говорю, под метелку амбар подмели.
Аркадий улыбнулся, подмигнул:
- Кроме амбара, есть еще места. Думаешь, так они тебе и поверили, что ты все зерно в амбаре хранишь? Шиш, дядя. - И заметил, как испуганно блеснули глаза у старика. "Не одну, наверное, яму зарыл за баней". Продолжал вбивать клин в душу старика - Ямы разыщут, выгребут, самому плетей ввалят, а потом вдобавок сына в солдаты заберут.
Старика словно подменили - куда делась его самоуверенная осанка, хитроватый, "себе на уме", прищур зорких глаз.
- Думаешь, я, мол, самый хитрый, всех обведу вокруг пальца, так?.. Сын-то есть призывного возраста?
- С первого года. Ему вроде рановато…
- Ничего, как раз подоспел… Ну спасибо, дядя, что подвез, тут я пешком дойду.
- Они подъезжали к бору, Аркадий спрыгнул с брички, зашагал рядом.
- Так что не дождешься, борода, чтоб к тебе с поклоном шли. Одна у тебя дорога - к рабочему. Вот так. Не смотри на меня разинувши рот.
- Аркадий засмеялся.
- И еще: если голова на плечах, то, пока не поздно, прячь хорошенько хлеб и… сына. До свиданья.
- Аркадий отстал от брички и свернул в бор, а старик так и поехал с ошалелыми глазами.
3
Андрей Полушин был в дозоре. Он первым увидел пробиравшегося колком Данилова. Не выходя из укрытия, как учил Тищенко, пропустил Аркадия, а сам настороженно смотрел, не идет ли кто по его следам.
Красное солнце висело над верхушками сосен. В открытую дверь землянки косые лучи проникали даже в самый темный угол нар. На них, прикрыв глаза рукой, лежал Петр Дочкин. Думы одолевали мужика. Он старше всех, у него больше и забот. Он не Матвей Субачев, который встал, подпоясался и пошел. У Дочкина семья. Сколько же можно мотаться по этим землянкам? Он не сомневался в том, что Советская власть победит. Но лежать и ждать, как они ждали всю зиму, проку мало. Правда, с приходом Данилова появилась цель, что-то начали помаленьку делать. И все равно этого, видимо, недостаточно.
Матвей который уже раз за день разбирал и протирал промасленной тряпицей затвор винтовки, наводил глянец в стволе.
- Нам бы пулемет ручной сюда, - мечтательно прищурился он. - Вот бы зажили.
Но ему никто не ответил. Дочкин вообще был далек от мечтаний. Тищенко занят: в неудобной позе, изогнувшись к дверям, читал книгу. За зиму сколько он их уже отмахал! Андрей Полушин перетаскал ему из дому пол-этажерки. Субачев а удивляет страсть Ивана к чтению. Вроде бы серьезный человек, хозяйственный, а таким ребячеством занимается. Ну сказки читать - другое дело, сказки Матвей и сам любит. А читать про любовь и всякую другую чепуху семейному человеку - просто смешно. Это если бы Андрюшка Полушин читал, понятно было бы. Он вообще тонкий в кости.
Матвей выглянул в дверь: не пора ли сменять Андрея? В это Бремя из кустов вышел Данилов. Матвей радостно крикнул:
- Пришел!
Тищенко загнул угол страницы, с сожалением отложил книгу. Дочкин поднялся проворно.
Данилов сбежал по ступенькам, бросил на лежанку плащ.
- Напиться есть что?
Матвей протянул ему глиняный кувшин с холодной родниковой водой.
- Ну? - спросил Субачев первый.
Аркадий пил долго. Наконец оторвался, вытер рукавом губы, улыбнулся.
- Что "ну"?
- Как сходил, что нового?
Данилов обвел друзей взглядом.
- Сходил хорошо. Мыслей принес полную голову… Надо хорошенько всем обмозговать… Теперь у нас связь с Коржаевым прочная…
Когда стемнело, Данилов с Тищенко стали собираться в село в баню - в эту неделю их черед был мыться.
В дороге Тищенко, как всегда, долго молчал, потом неожиданно заговорил:
- Ты правильно сказал сегодня: нам села бояться нечего. Надо почаще туда наведываться. С мужиками надо разговаривать. Листовки - это само собой, а живое слово - оно лучше. И еще вот что я думаю: сколачивать себе сочувствующих надо. Таких, как Аким Волчков, Иван Ильин, Ларин. Катуковых можно. Они хоть и зажиточные, но все фронтовики, свои ребята. А что касаемо Антонова, то хоть Коржаев и говорит, но я не особенно верю этим всяким Антоновым. Крестьянина надо, это надежнее…
В бане стоял сухой жгучий пар. Если подняться - уши горят огнем, в носу жжет и в горле сушит до самой груди. Аркадий не любил такой жары. Зато Тищенко сразу полез на полок.
- Аркаша, поддай, пожалуйста, ковшичек… Зря ты не паришься. Ты знаешь, почему старики по сто лет жили раньше?.. Парились.
Аркадий плеснул на каменку ковш воды и сам тотчас же присел - от камней шибануло паром, как из паровоза.
Иван закряхтел, застонал - неистово начал хлестать себя веником. Он перехватывал из руки в руку веник, охал и со свистом хлестался.
- Вот благодать так благода-ать… Лезь, попарься… Мой дед, знаешь, до самой смерти так и не верил, что паровозы ходят паром… Что ж баня, говорит, тогда не ездит… в ней-то уж вон сколь пару-то… Чудак был, в шапке парился и… в рукавицах… Вот истязал себя так истязал… Зато прожил сто три года.
Аркадий внизу на лавке обливал холодной водой голову. Ворчал:
- Ты не философствуй там. Слезай скорей, да дверь откроем. А то дышать нечем…
После, за ужином, Иван, блаженно жмурясь, говорил:
- Слабак ты, Аркадий. Сразу чувствуется интеллигентская кость. А жалко. К твоей голове да мужицкую силу - тебе износу бы не было…
К полночи, когда собирались уходить, Аркадий несколько смущенно сказал:
- Иди один. Я зайду к Ларисе.
Тищенко помолчал, неодобрительно сопя.
- Может, в другой раз?
- Ничего, не бойся. Я осторожно.
Он повернул к центру села, к Ларисиному дому. Света в окнах не было. Дом казался заброшенным, пустынным. Аркадий постучал в ставню.
- Ларочка, - тихо окликнул он, - это я. Оденься и выйди.
Лариса ойкнула и через минуту в распахнутом легком
пальто выскочила на крыльцо.
- Что случилось, Аркаша? - испуганно спросила она.
Аркадий тихо засмеялся.
- Ничего страшного. Пойдем погуляем.
- Ой, что ты, Аркаша. Тебя же узнают.
Аркадий взял ее за руки, притянул к себе.
- Ничего, сейчас темно. Пойдем, не бойся. Мне хочется погулять с тобой, как тогда, по берегу Оби, помнишь?
Как не помнить ей те вечера в Новониколаевске. Он тогда экстерном сдавал за учительскую семинарию, а она заканчивала фельдшерско-акушерскую школу. Они только что познакомились. В те дни они почти не расставались. Прямо из семинарии Аркадий заходил за Ларисой и они с учебниками шли гулять. Любимым их местом был пустынный берег Оби. Здесь можно было посидеть в укромном местечке, украдкой поцеловаться, наконец просто поребячиться, покидать камни в воду.
- Куда же пойдем, Аркаша? - спросила Лариса, застегивая пальто.
Аркадий крепко прижимал ее локоть, заглядывал ей в лицо.
- Хорошо ведь, правда, Ларочка?
Над верхушками рослых тополей в сизом лунном свете неслись хлопья низких весенних туч. Мостик через мелководную Мосиху и дальше широкая улица, обсаженная тополями, выглядели сказочно таинственными. Пахло лопающимися почками. Но Лариса, казалось, не чувствовала этого. Она украдкой вглядывалась по сторонам.
- Аркаша, - остановилась она и положила на грудь ему руки. - Когда мы сможем с тобой гулять не таясь и жить не оглядываясь?
Аркадий взял ее за талию?
- Скоро, милая, скоро.
- Скорее бы.
В переулке послышались тяжелые неуверенные шаги, и на улицу вышел тучный высокий мужчина. Он остановился.
- Эй, парень, - крикнул он наклонившемуся над Ларисой Данилову, - девку-то замучил - до такой поры держишь.
- Ничего, мы привыкши. А ты проваливай своей дорогой, - грубовато ответил Аркадий.
- Но-но!.. - прикрикнул мужчина. Постоял минуту, но, видимо, раздумал связываться с грубияном, зашагал дальше.
- Ты узнал, кто это? - шепотом спросила Лариса.
- Нет.
- Это батюшка, отец Евгений. Наверное, опять пьяный.
Они прошли на берег пруда, Аркадий распахнул плащ, привлек к себе Ларису. И замер. Стало уютно и хорошо. Говорить ни о чем не хотелось. Было приятно ощущать тепло Ларисиного тела и ее свежее дыхание у себя на губах. На плотине, по ту сторону пруда, несмело пиликала гармонь, по селу разносился собачий лай, где-то в другом конце слышалась девичья песня. Аркадий и Лариса смотрели друг другу в глаза и молчали. Зачем говорить, когда ощущаешь биение сердец, когда кругом весна и в душе волнующий трепет. Так и стоять бы, прижавшись друг к другу, без конца…
Запели первые петухи.
Лариса вздохнула.
- Как хорошо, Аркаша! Забудешься - будто ничего и не изменилось, а подумаешь, что все это может оборваться в любую секунду, - страшно становится.
- А ты не думай… - Аркадий улыбнулся.
Аркадий проводил ее до дома. Постояли.
- Ну ладно, Лара. Скоро мы еще увидимся. - Он поцеловал ее горячие сухие губы.
- Иди, Аркаша, иди, а то тебе, наверное, далеко, не успеешь затемно.
Аркадий закурил и пошел через площадь быстрым шагом.
Как ему не хотелось возвращаться в свою землянку, как он истосковался по уютной человеческой жизни! Вспомнил, что опять уже вторую ночь без сна. Вернуться бы сейчас к Ларисе, попить чаю, лечь в чистую постель и, пока она прибирает со стола, зажмуриться и с наслаждением вытянуть усталые ноги, потом…