Однажды о своей тайне она рассказала Ивану Буйлову. Ваня-старчик, сидя за столом, выслушал ее.
- Ты очень смелая женщина, Поля, - сказал он. Тепло и ласково посмотрел на сестру. - Молодец.
И, помолчав, попросил:
- Знаешь, дай-ка мне ключ, я поговорю с ними.
- Да не надо, поди, Иван, - несмело возразила она.
- Ничего, давай.
Увидев на пороге Ивана Буйлова, ребята удивились.
- Здорово, приятели, - улыбнулся он и закрыл за собой дверь. - Ну как живете здесь?
- Ничего, - ответил Малогин. Он с самого начала опасливо относился к затее прятаться у Большаковых, поэтому сейчас вызывающе спросил - Ты, случайно, не за нами пришел?
- Нет, - просто ответил Иван. - Я пришел поговорить с вами.
- А чего с нами говорить? Нас надо отвести в волость - и все.
- Ты, Пашка, не ерепенься, - сухо сказал Иван, - если бы я думал тебя отвести, я бы не зашел сюда один.
- Брось, Павел, - одернул друга Василий, - ты вечно задираешься.
Иван, сел на дерюжку.
- Вы что-нибудь думаете дальше делать? - спросил он.
- А что, разве уж надоели тут? - на рожон лез Пашка.
- Мне вы не надоели. Живите. Только ведь сами не согласитесь целый год здесь жить.
- А нам здесь неплохо.
Егоров взбеленился:
- Пашка, да заткнись ты! Чего ты такой поперешный. Человек, может, хочет дело сказать, послушай. - И, повернувшись к Ивану, спросил - Ну и что?
- Поблизости бродит отряд партизанский. На крещенье он налетал на нашу милицию.
- А кто там, не тюменцевские? - спросил Василий.
- Нет, вылковские вроде. Командиром у них вылконский лесник Лынник.
- Ну и что? - спросил снова, немного подумав, Егоров.
- Не податься ли вам туда? Я могу помочь.
- Ты что, с ним связь держишь? - прищурив один глаз, осведомился Малогин.
- Связь не держу, но разузнать могу.
- Нет, - решительно ответил Василий. - Мы не хотим воевать. Затем и из армии убежали.
6
Лошади были откормленные, бежали шустро. Недаром говорят, что по лошадям судят и о хозяине. Поэтому старый Большаков держал у себя, да и у Василия, лошадей выносливых и красивых. На них приятно выехать.
Слаженно постукивала на железном ходу рошпанка, дроги чуть покачивали. Правила лошадьми Ильинична. Пелагея сидела в задке, укутавшись в большой кашемировый платок. Все трепетало в ней: огненным румянцем полыхали щеки, не унимаясь, колотилось сердце, а по телу расплывалось давно забытое волнующее ощущение полноты и истомы. Еще не верилось, что едет она к Димке Антонову, о котором много лет мечтала, как девка-перестарок о неведомых красавцах женихах - сладостно, с трепетом, но отвлеченно, без всякой надежды. Постукивают колеса, молча сидит, ссутулившись, Ильинична; вразнобой покачиваются на рыси лошади…
С первого дня, как только Василий и Пашка устроились в амбаре, Матрена Ильинична и жена Малогина искали место, куда бы их пристроить, - сколько же можно сидеть взаперти! Но для того, чтобы уехать из села, нужны документы. В Тюменцево добыть их - дело невозможное, а в соседних селах знакомых людей, способных сделать это, не было ни у Малогиных, ни у Егоровых. Ильинична обратилась за помощью к Пелагее. И тогда Пелагея сказала про Антонова, который, наверное, мог бы достать нужные документы. Сказала и тут же пожалела - Ильинична стала просить ее съездить в Усть-Мосиху. И никакие уверения Пелагеи в том, что она уже много лет не знается с ним и что ей неудобно просить его о таком необычном деле, не помогли. Две недели колебалась - и две недели ее уговаривала Ильинична. И она согласилась, совсем не уверенная, что из этой поездки будет какой-либо толк.
День был знойный. Конские холки потемнели, под шлеями на лоснящихся ляжках появилась пена. На Новотроицком выселке - примерно на полпути - остановились кормить лошадей.
Пелагея тщательно выхлопала пыль из платка, умылась у колодца и снова замерла в оцепенении. Казалось, что это не у нее семнадцатилетний сын и не у нее полна изба ребятишек и что сама она - только-только влюбившаяся девчонка - впервые едет на свидание к милому. Матрена Ильинична недоумевающе посматривала на изменившуюся за дорогу Пелагею.
В Мосиху приехали под вечер. У первой же бабы на улице Ильинична спросила:
- Скажи, милая, где проживает господин Антонов?
- Это который служит, скот заготовляет?
- Да-да, он, - подтвердила Пелагея.
- У-у, милая, он далече живет. Это аж за церквой, на той стороне.
…Еще целый час плутали по селу. Наконец остановились у старого большого дома.
- Сходи, Ильинична, спроси: дома, мол, Дмитрий Иванович? - послала Пелагея, а сама, обессилев, прислонилась к телеге.
Через минуту на крыльцо выбежал мужчина без фуражки, в офицерском френче без погон.
- Поля! - подбежал он, протягивая руки. - Как это ты надумала? Заходи в комнату… Боже мой!
Он суетился, открывая ворота. Тянул за вожжину лошадей. И был какой-то по-молодому радостный и в то же время незнакомый, чужой. И все-таки Пелагея облегченно вздохнула - значит, помнил все эти годы, значит, рад ее приезду.
В доме было чисто - видно, это дело рук его матери, еще не совсем старой. Двое ребятишек сидели за столом. Младшему было лет восемь, а старшему лет двенадцать. Дом был из трех комнат и теплых рубленых сеней. Антонов сразу же провел Пелагею в дальнюю комнату, усадил на стул, а сам встал перед ней, немного растерянный, с блестящими счастливыми глазами.
- Как это ты надумала приехать?
- По делу… Дима, - вспыхнув кумачом, проговорила она. Непривычно было произносить его имя. - Потом расскажу. Как ты живешь?
Он улыбнулся, развел руками:
- Так вот, вдовцом…
Проговорили они долго. Здесь и ужинали вдвоем, в этой маленькой комнатке.
Утром, еще лежа в постели, Пелагея слышала через неплотно прикрытую дверь, как Антонов с кем-то разговаривал в проходной горнице.
- Надо, Мирон Авдеич, сделать еще парочку. Я ж ведь в долгу перед тобой не остаюсь: вот соберешь еще гурт, опять приму по таким же ценам. Но эти две бумажки надо сделать сегодня же.
- Ведь рыск, Митрий Иванович, - елейным голоском отвечал собеседник. - За такое дело по головке не погладят, ежели узнают. Тюрьма, верная тюрьма.
"Должно, про документы говорят", - догадалась Пелагея.
- Тебе до тюрьмы далеко, Мирон Авдеич… Ты из воды сухим вылезешь, - с нескрываемой неприязнью заметил Антонов. - А притом я ж тебя не за спасибо прошу. Не хочешь - дело твое, я в Ермачиху поеду, там старшина посговорчивей.
- Ну ладно, что уж там говорить. Я же не отказываюсь. Я только баю, больно рыск большой.
- Значит, сегодня принесешь?
- Что ж делать…
Как во сне, как в радужном бреду прожила Пелагея неделю у Антонова. Первые два дня Ильинична, видя молодой блеск в глазах Пелагеи, ее девически легкую и беззаботную походку, радовалась этому мимолетному счастью своей благодетельницы. Она догадывалась, что стала свидетелем большой и давнишней любви. Сама еще не старая, Ильинична сочувственно относилась к захватившей Пелагею страсти. "Пусть порезвится", - думала Ильинична, просиживая целые дни на крылечке. Но когда прошел третий, четвертый день, на нее вдруг напала тоска. Останавливая пробегавшую по двору Пелагею, Ильинична моляще смотрела ей в лицо, просила:
- Хватит, голубушка, хватит. Пора уж и ехать. Дни-то ведь идут.
- Завтра поедем, Ильинична, завтра обязательно.
И снова проходил день, и снова Пелагея девочкой взбегала на крылечко, молодухой по утрам нежилась в постели. Жаль было Ильиничне рвать цепочку ее счастливых безмятежных дней. Но надо было ехать. Не дай бог старый Большаков, хозяйничая в доме снохи, заглянет в пустующий амбар!
Наконец в понедельник выехали. Пелагея уезжала печальная, в глазах ее были растерянность и горечь. Когда проехали бор, она тяжело-тяжело вздохнула:
- Вот так, Ильинична, на одну неделю появилось солнце и - опять хмарь. Жить муторно.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
К вечеру пошел дождь. Первые крупные капли ударили Аркадия по вспотевшей спине. Сразу стало свежее. По дороге заметались серые пыльные фонтанчики. Данилов накинул плащ и прибавил шагу.
С каждой минутой дождь усиливался и вскоре превратился в сплошной ливень. Но Данилов все шагал и шагал.
Из своей землянки он вышел еще вчера в полдень. Минуя села и большие проезжие дороги, он пробирается на север - в Ярки. Идет туда, откуда две недели назад был послан Коржаевым в Усть-Мосиху.
Уже несколько месяцев Ярки являются центром Каменского подполья большевиков. Знал Данилов, что отсюда Иван Тарасович Коржаев руководит большой работой: где-то здесь печатают листовки, сюда идет информация от широкой агентурной сети, именно отсюда направляются люди для закупки и сбора оружия. А сколько таких, как Данилов, пошли в села готовить крестьян!
Аркадий не знал, где живет Коржаев, известна ему лишь явочная квартира у Захара Трунтова, куда приходил Иван Тарасович для встреч с людьми. Но из разговоров с ним Данилов понял, что тот иногда покидает Ярки, пробирается в город к каменским подпольщикам, чтобы самому встретиться с нужным ему человеком, установить очень нужную связь. А связи у него были удивительно большие. По информации, которой иногда делился Коржаев с ним, Данилов догадывался, что у Ивана Тарасовича была своя рука даже среди блюстителей колчаковских порядков…
Аркадий свернул с проселка на еле приметную тропинку. Идти стало легче. Старые корневища и стебли пожухлой прошлогодней травы жестко похрустывали под ногами. Данилов прибавил шаг. Пустырем ему пришлось идти, когда уже совсем стемнело. Впереди опять мелкое редколесье.