– Как у моей жены Арсинии, – многозначительно объяснил он. – Узкая талия и максимально объемный зад. А еще лучше, чтобы зад был как у кобыл первой турмы кавалерийского имперского легиона! – гоготал заказчик.
Однако, видя на лице Эльки сомнение и даже непонимание, римлянин еще больше развеселился: – Ты что же, иудей, никогда не видел полноценного женского зада?! – веселился римлянин, поглядывая на поддакивающего Кцию, – светлого, круглого, как полная луна?!
– Не видел?! – его жирное округлое, как полная луна лицо, непрерывно тряслось от смеха.
Элька молчал, с любопытством наблюдая, как на этой трясущейся массе подпрыгивал массивный горбатый нос.
Работая над заказом римлянина, Элька почему-то чаще всего вспоминал именно этот подпрыгивавший массивный нос и не раз повторял его формы в ручках сосудов и в сливных канавках горловин кувшинов.
Впоследствии эта странная деталь стала характерной особенностью многих изделий сотворенных умелыми руками гончара, включая кружки, чайники и даже кувшины для воды. И, к его удивлению, именно эти изделия особенно охотно покупали римляне.
Над выгодным заказом, полученным от приведенного Кцией римлянина, Элька трудился особенно старательно.
Он не мог, да и не хотел следовать требованиям заказчика, и просил помощи у Всевышнего, чтобы заезжий купец не отверг сделанные им кувшины.
Конечно же, в работе, завершенной Элькой, не было и в помине человеческих форм, подобных полной луне, о которых говорил римлянин. В основном это были цилиндрические изделия со слегка выпуклой серединой. Дно – расширялось, что обеспечивало устойчивость кувшинов. Верхняя же часть была сужена и увенчана крупными лепестками, напоминавшими раскрывшийся бутон розы. В этих лепестках четко угадывалось многократное сплетение опрокинутой буква "А"– начальной буквы имени Арсиния – жены римского заказчика.
Это была труднейшая работа. И все же Эльке удалось сохранить заданную им же форму и единую толщину стенок каждого из сосудов. Тем не менее, как всегда, Элька был недоволен собой. Изделия казались ему невзрачными. Он усиленно искал удовлетворяющую его цельность.
Ответ был найден в комбинации глазурей. Смешивая в различных пропорциях глину из карьеров Дана и копий Ципори, он создал множество оттенков – от белого, почти прозрачного, как слюда, до золотистого и коричневого.
В поисках совершенства он использовал всевозможные виды топлива, такие как кедровые шишки, сухой терновый кустарник, охапки листьев таворского дуба и фисташковых деревьев, стволы старых выстоявшихся олив.
Выполненный заказ ошеломил видавшего виды римлянина. На этот раз он был трезв и смог по достоинству оценить работу модиинского гончара. Он лишь покачивал головой, бережно поднимая кувшины. Был уверен, что эта работа придется по душе его несравненной Арсинии.
Менее удачные отношения с римлянами сложились у кузнеца Шмуэля. Всё, что было связано с кузнечным делом, вызывало у них подозрение.
То и дело происходили нападения на небольшие римские разъезды. При этом у нападавших иудеев нередко обнаруживалось оружие местного производства.
Против Шмуэля, не было никаких улик. К тому же, он не раз помогал римлянам, ремонтируя их оружие, панцири или колесницы. Тем не менее, к нему все чаще и чаще заглядывали римские патрули с всевозможными проверками.
По стране прокатывались волны отчаянных нападений на римские гарнизоны. Ноах, Ривка и множество молодых людей были в восторге от этих новостей. Они и сами уже не раз участвовали в ночных рейдах против римских солдат, особенно у Бет– Хорона и Бет-Гуврина. Да и здесь, в Модиине отряды бунтовщиков постоянно тревожили армейскую группу Луция.
Их разыскивали, особенно после того, как был убит римский часовой и унесены десятки мечей, щитов, несколько кольчуг и кожаных панцирей.
Это событие резко изменило сложившуюся ситуацию. Вместо сотрудничества, появилась подозрительность, быстро перешедшая во враждебность. В ответ на убийство легионера, Луций приказал разрушить пять домов молодых людей, участвовавших в нападении. Самих участников нападения поймать не удалось. Они скрылись в горах.
Как было принято у римлян, Луций разделил жителей Модиина на две группы: законопослушных и бунтовщиков. К первым он проявлял терпение и даже поощрял их, находил для них всевозможную работу. Бунтарей же велел беспощадно преследовать. Им была уготовлена мучительная смерть на вкопанных в землю столбах, установленных для общего обозрения.
Прежнего сотрудничества уже не было. Связь с местным населением Луций осуществлял лишь при помощи Бен-Цура. И к Бен-Цуру потянулись многие односельчане, доведенные до полного отчаяния.
Они верили, что заступничество Бен-Цура поможет им. Ведь не все они участвовали в нападении на римлян. И Бен-Цур решил встретиться с Луцием.
Но не успел. В эту ночь было совершено крупное нападение на римскую крепость. Бен-Цур видел, как пылали на Титуре конюшни. Кавалеристы, несмотря на ожоги, сбрасывали с себя кожаные доспехи, укутывали ими головы метавшихся в панике лошадей и выводили их из пламени.
Шифра в ужасе смотрела на разъяренных всадников, многие из которых были ей знакомы. Вскочив на спины спасенных животных, они хватали горящие головешки и мчались к ближайшим домам. Поджигали крыши, стога соломы, горы сухого хвороста.
Вскоре примыкавшая к Титуре часть Модиина была охвачена огнем. Пылали деревья, посаженные Шифрой и Эстой. Вал огня жадно пожирал деревянные курятники, языки пламени слизывали густой кустарник. В дымном мареве извивались и корчились плодоносящие виноградные лозы…
Наступивший день превратился в густые, удушливые сумерки. Примыкавшая к Титуре часть селения утонула в море огня и густого черного дыма. Элька, привыкший к огню и запаху дыма, с трудом вдыхал раскаленный воздух. Ему казалось, что все происходящее – страшный сон. Потом он скорее услышал, чем увидел Луция, командовавшего надорванным, хриплым голосом.
Элька двинулся было к Луцию, чтобы объяснить ему, что жители Модиина не виноваты в том, что произошло, что все это дело лишь небольшой группки воинственно настроенных мальчишек, но услышал лишь команду: " Никого не щадить!"
И римские солдаты, многие из которых были ранены и обожжены, убивали всех, кто встречался на их пути.
В этот момент Элька увидел, как в гуще дыма появились люди. И они, подобно встречному валу огня, столкнулись с разъяренными римскими солдатами. В дыму сверкали их разившие мечи. Схватка длилась совсем недолго, вскоре шум боя затих. Слышен был лишь треск догоравших деревьев.
Среди сражавшихся Элька узнал Шмуэля, Давида и еще несколько незнакомых ему мужчин. К вечеру удалось погасить большую часть пожаров. Догорали миндальные деревья, дымился кустарник. Одиноко склонились обгоревшие кипарисы. Все, что могло сгореть в крепости, поглотил огонь. В ночной схватке погибли центурион Луций и уцелевшие от пожара легионеры.
Когда дым рассеялся все пространство, примыкавшее к возвышенности, заполнилось людьми. Раздались голоса ликования. Опьяненные победой, отряды сикариев устроили настоящее празднество. Тарфон, поднявшись на вершину Титуры велел воздать благодарственную молитву Всевышнему, подарившему им победу.
– Мы – продолжатели великих дел храбрых маккавеев! – срывающимся от напряжения и восторга голосом, кричал он, – из Модиина вновь исходят лучи победы над проклятыми язычниками! – Тарфон пытался перекричать ликующую толпу, но слабый от природы голос сорвался, и он прохрипел: "Рим повержен! "
Однако окружавшие его молодые люди всё же услышали этот клич, и над толпой раздалось: – " Рим повержен!"
Из ликующей толпы выбежала Ривка, она бросилась к стоявшим неподалеку Шифре, Бат-Шеве и Шмуэлю.
– Мама! Отец! – в восторге кричала она. – Мы победили! Вы понимаете: мы победили! – Однако, видя, что родители не проявляют столь буйной, как и она, радости, вспылила:
– Опять вы чем-то недовольны! Наш командующий – Тарфон! – глядя на Шмуэля, с особым ударением на слове " наш", дерзко сказала Ривка. – Он вновь оказался прав! Наша ночная атака позволила уничтожить римлян! Модиин свободен! И это только начало!
Потом подошел Ноах. Рука его была перевязана серой, обгорелой тряпкой. Сквозь тряпку сочилась кровь. Ноах явно гордился ранением. Ожидал сочувствия, похвал. Он участвовал в ночных схватках с легионерами. Сражался рядом с отцом, братом Давидом, с Ицгаром, однако Шифра, увидев кровь на его руке, оттащила его в сторону и, ругая, как напроказившего мальчишку, принялась развязывать слипшуюся от крови тряпку.
Ноах обиженно молчал, однако не выдержал, вскрикнул, когда Шифра оторвала присохшую к ране повязку. Боль резко усилилась. С досадой он наблюдал, как Шифра по-старчески склонилась над корзиной, находившейся при ней, достала какие-то мази и начала смазывать рубленую рану, затем очистила её от остатков тряпья, вновь смазала, тщательно перевязала полосой льняной ткани. Оторвала от этой ткани лоскут, связала в широкое кольцо, накинула ему на шею и велела держать раненую руку в подвешенном состоянии.
Боль несколько стихла и он, склонившись к Шифре, тихо сказал:
– Легионер не успел ударить меня по голове, его зарубил Шмуэль. Я узнал отца, хотя он был закутан в плащ.
Ноах вдруг поцеловал Шифру и убежал.