Наконец, Бен-Цур извлек из ножен свой меч и нанес довольно сильный удар по хитону, тот упал на бок, смялся, но остался цел. Рассеклась лишь верхняя грубая ткань, и меч скользнул по обожженным мелким керамическим кольцам.
Изготовлением подобных колец Элька занимался давно. Из таких колец он делал пояса, раскрашенные серьги, бусы, ожерелья.
Стремясь усилить прочность колец, он обжигал их в огне белых горючих камней. Кольца были особенно прочными, если гончар смешивал негевские цветные пески с белым илом из низовьев Аялона. Однажды, отбирая по цвету готовые браслеты, он нанизал десяток таких изделий на левую руку. К его удивлению, эти кольца хорошо защитили руку от упавшего тяжелого осколка расколовшейся гидрии. Тогда-то он и решил сделать защитный хитон, не хуже римских чешуйчато-металлических панцирей, но из обожженных керамических колец.
– Твой хитон, хотя и тяжеловат, но он спас жизнь Ривке! – не без гордости сказал Ноах. – Она была в этом хитоне, когда мы напали на спящих язычников, и легионер ударил её мечом, прежде чем я заколол его. У Ривки на плече осталась только ссадина.
– Дорогой Эльазар, – тепло произнес Бен-Цур, – конечно, то, что ты сделал – очень важное, но мы не можем им воспользоваться. Сколько у тебя таких хитонов? – спросил он.
– Семь, – ответил Элька, – но если…
– К сожалению, – прервал его Бен-Цур, – у нас нет времени на изготовление новых, но то, что ты сделал – трудно переоценить! Очевидно твои замыслы, как и работы твоего отца, светлой памяти Эльазара, намного опередили наше время, – сердечно закончил Бен-Цур.
Их внимание привлек топот мчавшейся одинокой лошади. Всадник влетел во двор, остановился перед Бен-Цуром. Усталая лошадь была покрыта слоем желтоватой пены. Всадник тяжело дышал.
– Большой отряд, не менее двух усиленных центурий, направляется к Модиину! – и, не успев перевести дыхание, продолжил: – С ними кавалерийская турма, рабы и большой обоз.
– Они идут колонной или шеренгой? – спросил Бен-Цур.
– Колонной.
Бен-Цур переглянулся со Шмуэлем и Корнелием. "Значит, у них нет намерения атаковать."
К вечеру стало ясно, что римляне, действительно, не собираются вести наступление на Модиин. Они расположились лагерем у северных подножий Титуры.
Земельный участок, принадлежащий Шифре, протянулся узкой полоской от её дома до той части подножья, у которой остановился римский отряд.
Семь дней тому, на этом участке Шифра и Бен-Цур засеяли пшеницу и, хотя вспаханная земля была довольно влажной, всходы можно было ожидать не ранее чем через десять-двенадцать закатов солнца. Этот период – от посева зерна до окрепших всходов – всегда был опасен для будущего урожая.
Шифра молилась, чтобы Всевышний подарил ей тихий густой дождь, который бы не смыл плодородный слой земли; чтобы, упаси Господи, – не налетел сухой юго-восточный ветер, способный за одну ночь превратить засеянную землю в безжизненный, потрескавшийся камень.
Неожиданно она заметила новую опасность, о защите от которой не догадалась просить у Всевышнего…
Сотни полевых мышей с невероятной наглостью вытаскивали из земли засеянные зерна и, набив ими рты, ныряли в бездонные норы, чтобы тут же вновь выскочить за следующей порцией бесценных зерен.
Перед ней невольно промелькнула картина, когда ранней весной они с Бен-Цуром вспахивали поле, и соха вывернула на поверхность земли гнездо полное розовых новорожденных мышат. Ей было жаль беспомощных зверюшек.
И еще, она вспомнила, как в канун праздника Шавуот, когда они жали пшеницу, по скошенному полю носилось множество таких же серых воришек. Они тащили в свои норы не только отдельные зерна, но и целые колосья, оброненные во время жатвы. И когда Элька раскопал одну из таких нор, он обнаружил на глубине два или три локтя запас зерна, достигавший полной меры.
Год был урожайным и к этой находке отнеслись с улыбкой. Все получали свою долю.
Но воровать засеянные зерна, каждое из которых могло дать не менее двух-трех десятков новых – это означало погубить будущий урожай!
Рассерженная увиденным, Шифра начала бросать камни в серых воришек, забила комьями несколько нор, но быстро устала, присела и от бессилия заплакала. Никак не могла успокоиться, все вытирала и вытирала смешанные с пылью слезы.
Вскоре она услышала скрип груженых повозок, топот лошадей, голоса множества людей. Вначале она подумала, что по старой дороге движется торговый караван. Но тут же поняла, что ошиблась. Вдали показались римские солдаты. В первом ряду чуть покачивался sicna – знак воинской части – пучок сена, прикрепленный к длинному шесту. Этот знак подчеркивал, что отряд укомплектован из бывших крестьян. Они направлялись к возвышенности Титура.
Впереди отряда ехали всадники. Один из них со знаками отличия центуриона, такими же, как когда-то были у Корнелия, направился к ней. На солнце сверкал его шлем, украшенный гребнем орлиных перьев. Ноги были обуты в калиги , зашнурованные до колен.
Шифра обратила внимание на блеск пластин на однослойных подошвах калиг. Именно эта однослойность неожиданно успокоила Шифру. Она вспомнила, как когда-то Бен-Цур объяснил ей, что подошвы калиг у солдат, вышедших из крестьян, почти всегда были однослойными.
– " Значит, он из хлеборобов," – мелькнула мысль. Легионеры из богатых семей делают подошвы своих калиг двойными и даже тройными, когда-то сообщил ей Бен-Цур, и нередко у этих людей такая же толстая их собственная шкура…
– Почему ты плачешь? – с сочувствием спросил подъехавший офицер. Он оглянулся вокруг, но никого не увидев, снова спросил: – Кто, посмел обидеть твои седины?!
И тогда Шифра показала на мышей, уничтожающих будущий урожай. В ответ раздался веселый озорной смех.
– Я тоже из хлеборобов, – сказал он, – и понимаю твою печаль.
Он приставил к губам висевшую на кожаном панцире трубку, трижды свистнул. К нему подбежали человек десять лучников.
– Можете немного поразвлечься! – сказал он. – Перестрелять всех мышей!
Смеясь, лучники быстро построились в шеренгу по ширине поля, приложили стрелы к тетивам луков, и хотели двинуться по полю, но центурион остановил их.
– Вы что же хотите, вместо мышей, вытоптать и уничтожить будущий урожай страдающей матери? – весело вопрошал он. – По полю ни шага! Двигаться только гуськом, справа и слева от границы поля. Кто больше настреляет мышей, получит выходной день!
И солдаты, не теряя ни минуты, начали необычную охоту, требующую, однако, мгновенной реакции, большой сноровки, быстроты движения и точности глаза.
Центурион, тепло улыбнулся Шифре:
– Всего тебе наилучшего, мать! Теперь мыши не сожрут будущий урожай твоего поля.
Пришпорил коня и помчался к Титуре.
Пересиливая себя, она попыталась ответить улыбкой благодарности.
Когда лучники завершили свою работу, в их мешках оказалась богатая добыча. Шифра с отвращением наблюдала, как они тщательно пересчитывали окровавленных зверьков…..
За долгие годы, с тех пор как крепость была оставлена греческими солдатами, Титура покрылась плотными зарослями чертополоха, жесткими кустами терновника, невысокими деревьями горького миндаля и фисташек.
Шифра видела, как солдаты и пригнанные ими рабы, начали прокладывать дорогу к давно заброшенной крепости.
Усталая, но успокоенная, Шифра возвратилась домой. По пути осмотрела виноградники Юдит. Они сиротливо шумели неубранной прошлогодней листвой. После трагических событий, Шмуэль ни разу здесь не появлялся. И душа Шифры вновь наполнилась глубокой печалью. Юдит выздоравливала медленно, с большим трудом.
За восстановлением заброшенной крепости на Титуре внимательно наблюдал Бен-Цур. В его памяти невольно возникали картины далекого прошлого.
… Вот он, молодой кавалерийский офицер, полон идеалов, прибывает из благословенных Афин в эту, тогда еще не обустроенную крепость. Обучает конников. Патрулирует дороги. Возводит прочные каменные конюшни.
С улыбкой вспомнил, как был проведен водовод от колодцев, находившихся в верхней части Титуры, к конюшням. Для этого ему понадобились керамические трубы. Тогда-то он впервые увидел Шифру сестру Эльазара – гончара из Модиина.
О Боже! Как беспощадно быстро летит время! Дни, годы, десятилетия… Бесконечная смена событий, непрерывная связь времен. И сквозь весь этот поток времени хорошая память сохранила детали событий, в которых ему пришлось участвовать. Имена и лица дорогих ему людей – отца, рано умершей матери, друга отца Проклоса – главного инспектора контроля армии.
… Годы службы в далеком Дура-Европосе. Неожиданная встреча с молодым рекрутом из Иудеи, Эльазаром сыном Рехавама. Встреча, изменившая всю его жизнь.
… Бесконечные сражения. Казнь. Второе рождение. Эфирика и новая встреча с Шифрой, ставшая для него судьбоносной.
Все это пронеслось перед взором Бен-Цура подобно порыву ураганного ветра, предвещающего приближение катастрофы.
Бен-Цур распорядился внимательно следить за действиями прибывшего отряда.
В течение длительного времени ничего угрожающего со стороны римлян не последовало.
Выставив сторожевые посты вокруг крепости, легионеры занялись обустройством помещений и восстановлением крепостных стен.
– Значит, пришли надолго, – заметил Шмуэль.
– Но зачем? – задал занимающий его вопрос Бен-Цур. – Римляне давно проложили современные дороги.
Вскоре он получил ответ от самих римлян.
В один из дней, в канун субботы, в Модиине появилась группа римлян. Увидев их издалека, Корнелий сразу же узнал своего земляка – центуриона Луция.