То был смертельно рискованный шаг. Однако, если жалоба будет услышана, она спасет жизнь очень многим.
В это неспокойное время в столицу империи отправлялся корабль купца Нимрода.
– Война войной, а торговля торговлей, – утверждал купец, не скрывая иронии. – Людям надо есть и пить, иначе у них не будет силы воевать…
Старого Нимрода огорчало лишь то, что на этот раз с ним не поедет Ицгар. Старик в глубине души верил, что юноша, которого он любил как родного сына, не только был его поддержкой, наследником, но и приносил ему удачу.
Нимрод исстрадавшейся душой отца чувствовал, что Ицгар даже на миг не может оставить Юдит. Тем более, что благодаря неимоверным усилиям юноши, к пострадавшей постепенно возвращалась жизнь.
Его воспитанник не мог поступить иначе, с гордостью и печалью думал Нимрод, и он сделает все, чтобы помочь Ицгару.
Он даже хотел отменить это своё плавание, зная, что понесет большие денежные убытки. Тем не менее, счел невозможным отвергнуть просьбу Первосвященника и решил осуществить запланированную поездку, осознавая в полной мере, что без Ицгара ему будет плохо.
"И да Господь, наш Единственный Властелин, – искренне молился старик, – всегда держит над сыном свою благословенную длань! Пусть и впредь Ицгару способствует удача! У меня же, как будет, так, значит, и должно быть…"
Плохие предчувствия не оставляли Нимрода ни дома, ни в пути, ни в проклятом Риме.
К концу четвертого дня месяца нисан корабль был загружен амфорами с вином, финиковым медом, корзинами сушеного инжира, плодами рожкового дерева, множеством сосудов с оливковым маслом нового урожая, а также большими настольными светильниками с тридцатью девятью рожками, изваянными Элькой. Все это высоко ценилось на рынках Столицы мира, и особенно среди многочисленной иудейской общины.
Прочная палубная надстройка вмещала двадцать пассажиров. Среди них находился ничем не выделявшийся пожилой мужчина. Его одеяние было добротным, но не дорогим – так, обычно, одевались, в дорогу зажиточные купцы, чиновники и другие люди, имеющие неотложные дела в Риме.
Лишь вблизи, при внимательном рассмотрении можно было узнать в хорошо загримированном пассажире старейшину Синедриона рава Нафтали.
Его внешность была настолько изменена, что сам начальник таможни яффского порта, предельно осторожный римлянин, ничего не заподозрил.
В Риме, как было принято, корабль Нимрода встретили представители большой иудейской общины города. Их очень тревожило растущее напряжение в Иудее и особенно происходящее в Иерусалиме.
Прибытие в Рим высокого гостя, представителя Синедриона, как читатель уже знает, произошло в глубокой тайне. Эту тайну знали лишь те, кому положено было знать. Однако у этих людей были семьи и близкие друзья, у тех, в свою очередь, были такие же близкие друзья и подруги… Короче, вскоре о прибытии в Рим личного посланника самого Первосвященника стало известно всей обширной общине иудеев Рима.
И каждый делал всё возможное, чтобы рава Нафтали принял лично император, а не какое-нибудь второстепенное лицо.
В имперскую казну была внесена большая сумма денег. Однако доверенные люди императора требовали внести не меньшую сумму, также и на его личный счет.
Последнее было осуществлено с участием купца Нимрода. Он пожертвовал все свои сбережения, считая, что тем самым искупает свою вину перед погибшим сыном и спасает от неизбежной гибели многих других сыновей.
Император был в хорошем расположении духа и явно симпатизировал священнослужителю, представшему перед ним, во всем великолепии храмовых одеяний.
На госте был белый длинный хитон-кутонет, ниспадавший до самых ступней. Поверх хитона длиннополая голубая мантия-меиль с короткими рукавами, однако, без золотых колокольчиков, характерных лишь для мантии Первосвященника. Талию гостя охватывал широкий пояс-авнет, расшитый золотом и драгоценными камнями.
Поверх всех этих одежд был накинут сверкавший белизной плащ, сотканный из тончайшего шелка – символа смирения и скромности, ибо шелковую нить создают черви – эти всегда покорные и смиренные труженики.
Торжественный наряд дополнял светлый льняной тюрбан-мицнефет, с вплетёнными в ткань голубыми нитями.
Нафтали, приветствуя императора, чуть преклонил голову, замер. Затем передал прошение Ионатана – Первосвященника Иерусалимского Храма. В послании была изложена нижайшая просьба остановить назревающее кровопролитие в провинции Иудея.
Из рук Нафтали прошение приняла журналистка , в чьи обязанности входило вести журнал записей дел, попадающих на рассмотрение императора.
Затем она отступила к своему столику, находящемуся у ног императора, внесла в объемистый журнал содержание полученного документа, передала лектрисе – строгой рослой рабыне, смиренно ожидающей у ног Императора
– Читай! – приказал властелин.
Внимательно выслушал, помолчал и, глядя гостю в глаза, спросил:
– Кто сделал первый шаг, спровоцировавший кровавую вспышку на Храмовой площади?
– Солдат первой центурии, Пятого легиона, – спокойно произнес Нафтали. – И прокуратор Куман направил на беззащитную толпу войска. Было убито и ранено тридцать семь человек, праздновавших Песах…
Пропустив мимо ушей, сообщение о пострадавших, император спросил: – Тот, которого Куман велел казнить?
– Да, – последовал ответ Нафтали. – Тридцать семь безвинных – далеко не весь кровавый счет наместника Кумана, до этого Куман велел казнить двести пять ни в чем неповинных иудеев. И это, как понимает Ваше Светлейшее Величество, более чем достаточный повод для обширных волнений в провинции. Мы это осознаем и со своей стороны, делаем всё возможное, чтобы избежать столкновения…
Возникла тревожная пауза.
– Ваше Светлейшее Величество, – взмолился Нафтали, – только вы властны остановить назревающее кровопролитие!
Император некоторое время размышлял. Ему припомнились и многие другие ранее поступавшие жалобы на Кумана. Он приказал журналистке:
– Пиши!
" В интересах спокойствия в иудейской провинции, как и в других провинциях, где проживают мои подданные-иудеи, приказываю, отозвать сверхэнергичного наместника Кумана из Иудеи, и направить его для продолжения службы в Галлию. – Сделал паузу, добавил, – данное решение подлежит немедленному исполнению!"
Встал, улыбнулся, как будто ничего особенного не произошло. Удалился.
Спустя две недели корабль купца Нимрода возвратился в Иудею. У причала Яффского порта Нимрода неожиданно встретил сам начальник римской таможни. Это вызвало у опытного купца неосознанную тревогу.
– Благословен прибывающий! – с фальшивой торжественностью приветствовал Нимрода начальник таможни и выразил желание лично осмотреть корабль и привезенные из Рима товары.
Нимрод ожидал обычную таможенную перетряску, за которой скрывались требования взятки, размеры которой определялись количеством и качеством привезенных товаров.
Нимрод спокойно наблюдал. В туго набитом кошельке была заранее приготовленная сумма денег. Однако его удивила быстрота и даже небрежность, с которой таможенники осмотрели корабль, и тут же сошли на берег.
Никаких замечаний, придирок, требований.
Затем последовала еще одна неожиданность. Сам Начальник таможни, хорошо известный своей римской кичливостью, пригласил купца к себе во дворец – случай из ряда вон выходящий.
– Надо же достойно отметить благополучное возвращение делового человека и его корабля из благословенного Рима, – подчеркнул главный таможенник.
При этом римлянин ни словом не обмолвился о более важном пассажире, находившемся на борту корабля, – старейшине Сангедрина Нафтали. Впрочем, тот по-прежнему ничем не выделялся среди остальных пассажиров.
Нимрода удивила и довольно многочисленная охрана, расставленная по всему порту.
В роскошном, но не слишком обширном зале для приема гостей, находились, кроме Главного таможенника и Нимрода, два мрачных легионера, скорее похожих на палачей, нежели на воинов.
Между двух кресел, отделанных слоновой костью и золотыми пластинками, стоял небольшой столик, работы того же мастера, что и кресла, но на поверхности столика золотая отделка удачно сочеталась с перламутровой инкрустацией, изображавшей различные сцены охоты и рыбной ловли.
На столике стояли два кубка, наполненных густым красным вином. Один серебряный, второй золотой.
– За успехи в торговле, которой ты, купец Нимрод, отдал всю свою жизнь! – и таможенник поднял золотой бокал.
– Торговля – клей нашей империи! Все работает на торговлю – единая денежная система, единые дороги, соединяющие все наши провинции, наконец, единая и всемогущая , как ты знаешь, власть Божественного Императора, покровительствующая этой торговле.
"На что намекает римлянин?" – насторожился Нимрод, – надеясь, что тот не успел пронюхать миссию Нафтали, выполнению которой способствовал он, Нимрод, обладающий обширными связями в Риме и немалыми деньгами.
Между тем, Главный таможенник почти полностью осушил свой кубок. Нимрод покорно склонил голову и чуть пригубил свой. Затем осторожно возвратил кубок на прежнее место.
Это робкое и, казалось бы, естественное движение купца Нимрода, вызвало взрыв негодования римлянина.
– Ты что же, иудей! Считаешь себя выше римской власти!? Я оказал тебе незаслуженное уважение, удостоив сидеть рядом с собой, а ты отказался осушить кубок за здоровье Божественного Императора!
Или ты не пьешь виноградный сок?!! – уже не говорил, но орал таможенник. – А как же тогда с субботним благословлением вина?! Ты, иудей, старый лжец! И тебе придется выпить свой кубок до дна!