Прошел уже добрый час, когда подъехали к землянкам, вырытым на большой прогалине. Она вся кишела лесовиками и напоминала ярмарку, только что баб и дивчат не было видно. Но так же у возов лежали круторогие волы, мекали козы, ржали кони, под ногами вертелись собаки. В одном месте слышно было, как кто-то ссорился, в другом - звенела бандура. Кто-то затянул песню, но шум покрыл ее звуки. Через всю поляну цепочкой вытянулись повозки, на которые лесовики нагружали скарб. Одна повозка была доверху гружена оружием: мушкетами, карабинами и кривыми саблями. "А князь искал свое оружие по селам", - подумал Семен, про которого, казалось, забыли: бросили под дикой грушей и занялись своими делами. Лесовики, проходившие мимо, кидали на него недобрые взгляды, а иной раз добавляли к ним и крепкое словцо. Семен слышал про неумолимого Лысенко, прозванного Вовгуром, но не испытывал страха. Жаль только было Ярины. Он горько вздыхал.
Когда повозки были уже увязаны, Семена повели к крайней землянке. В ней сидели трое. Григор Лысенко - подстриженный по-селянски в кружок, коренастый, крепко сбитый, с крупными чертами лица. Семен почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Вторым был Саливон, все еще с темными кругами под глазами. Семен знал только третьего. Это оказался старшой ватаги, перехватившей их на дороге.
Саливон, не обращая внимания на Семена, продолжал:
- Повесить успеем, Григор! Я не верю в эту сказку про кавалеров. Их выдумала какая-то Ярина, служанка. Ее в первую очередь повесить надо.
Семена даже подбросило.
- Это за что же?
- А, так и ты ее знаешь! Может, вы вместе и выдали Стася и Галю?
- Ты не брат ли ее? Не Петро?
При этих словах вскочил с места чернявый и впился глазами в Семена.
- А тебе что? Я - Петро. Галин брат!
Каким-то неуловимым движением он действительно напомнил Галю, и Семен сказал:
- Все местечко объездил, о тебе распытывал. Вот почему люди таились!
- Может, Ярема твой по мне заскучал?
- Надо было передать узелок.
- От кого? - уже растерянно спросил Петро.
- Сестричкино платье. Ярина просила завезти.
- Ярина? - вскрикнули оба вместе. - Давай сюда!
- У соседа оставил.
- У какого соседа? - торопливо спросил Саливон.
- Должно, у твоего батьки. Что-то больно ты на него похож.
- Ты видел моего старика?
- Видел. Жив-здоров.
Теперь Семену было нетрудно догадаться, что третьим был сам Лысенко.
- А что эта Ярина говорила? - спросил Саливон все еще злым голосом.
- Говорила, чтоб очень не убивались... Два раза даже повторила. Я тогда внимания не обратил, а теперь вижу, что у нее еще что-то было на уме.
- Хотя бы и было. А ты знаешь, что это она выдала Галю, а Галя нам помогала? Ну, не я буду, если не сниму ей головы.
- Ты раньше мне голову сними, потому - в глаза тебе говорю, что ты брешешь, как паршивый пес. Ты спроси, кто такая Ярина, откуда она взялась в замке, кто еще так заступался перед княгиней за Галю, как она. Тогда и казни. - И Семен стал рассказывать, как он встретил в степи Ярину.
Чем дальше он говорил, тем больше разглаживались лица Саливона и Петра. Под конец Семен сказал:
- Это все княгиня, это она свой норов показывает, за князя своего боится. А Ярина и меня пристыдила, что я доселе князю служу. Теперь я понял ее слова и к князю больше не вернусь.
- А если мы тебе накажем вернуться? - впервые подал голос Лысенко. - Нам надобно знать, что замышляет и будет замышлять против православных этот иуда Вишневецкий. Гали не стало. Стася не стало... А ну-ка, что передавала эта дивчина? Так, так, похоже, она еще что-то хотела сказать. Может, думает заступить Галю? Надо разведать. Станешь помогать - живи на здоровье, а не хочешь - тут же прикажу тебя повесить. Живого тебя отпустить уже не можно. Только не надейся нас обдурить: найдем и под землей.
- Развязывайте руки! - сказал Семен, глубоко вздохнув. - Говорите, что и как!
- Скажем по дороге, а сейчас надо двигаться. Будет удирать князь, и ты с ним поезжай, хотя бы в Польшу.
- Разве и такое может статься? - недоверчиво спросил Семен, растирая посиневшие руки. - У него тысяч шесть войска.
- Посмотришь.
VIII
В тот же день отряд Лысенко вышел из лесу и двинулся вверх по берегу Оржицы. Сторожевой дозор успел захватить в Яблоневом всю семью посессора. Кроме лесовиков во двор усадьбы набилось уже полно и местных посполитых. Одни тащили зерно, другие домолачивали скирды хлеба, а не то кололи тут же свиней, резали скот, и все это не для себя, а для отряда Лысенко, у которого народу прибывало с каждой минутой. Здесь же был и войт, который повсюду искал шкатулку с актовыми бумагами. Ее нашли наконец под половицей, и посполитые накинулись на бумаги, как на притаившегося зверя.
- Сжечь их, сжечь!
- Там все наши земли записаны. Все наши души поневолены. Сжечь!
Бумаги начали жечь под окнами, огонь взметнулся под самую крышу, солома была сухая, и через какую-нибудь минуту пылал уже весь дом. Никто не стал гасить пожар. Огонь, крики, радость победы - все это опьянило людей, и они уже со страхом думали о возвращении к вчерашней жизни. Здоровенный парубок долго смотрел на бывалых повстанцев и робко улыбался, но, когда вспыхнул панский дом, парубок вдруг хлопнул шапкой оземь и закричал:
- Не буду я больше работать на пана, иду с вами!
- И я! - крикнул другой.
- Яков, Гараська, пошли казаковать! - подхватил третий. Он выдернул из плетня дубовый кол и пошел выгонять из хлева панских волов, за которыми ходил с малолетства.
Когда на рассвете отряд вышел из Яблоневого, людей стало заметно больше. Шли уже с вилами, с косами, кто и с увесистой дубинкой, а погонщик волов даже с оглоблей.
Семена отпустили только в Жерноклеве. Здесь отряд поджидал Максим Кривонос. В красном жупане, в высокой шапке с красным шлыком, с саблей, украшенной серебряной насечкой, Кривонос встретил лесовиков на майдане. Так же были одеты и его казаки. Рядом с оборванными лесовиками они выглядели как с картинки.
- Привет крещеному люду... - начал было Кривонос, но слова его сразу же потонули в стоголосом гомоне.
Полетели вверх шапки, лесовики карабкались на плетни, на повозки, чтоб лучше разглядеть Кривоноса, на которого каждый из них мечтал походить.
Семен почувствовал, как у него защекотало в горле, и он тоже стал что есть силы выкрикивать:
- Слава! Хай живе!
Лысенко облобызался с Кривоносом по старому обычаю, троекратно, и лесовики закричали снова. На них в окна смотрели перепуганные члены шинкарева семейства, а с панского двора слышались вопли арендатора. И шинкарь и арендатор еще с час назад хотели удрать из местечка, как это сделал ксендз, но у всех околиц уже стояла стража, и не какие-нибудь казаки, а свои же: пастухи, пивовары, истопники.
Семен возвращался в Лубны, охваченный противоречивыми чувствами. С одной стороны, он был рад, что случай этот помог ему разглядеть правду, теперь он даже представить себе не мог, как бы он дрался против людей, которые хотят сбросить с себя панское ярмо, отстоять православную веру и стародавние права. С другой стороны, он совал свою голову в самую пасть князя Вишневецкого: тот может не поверить его рассказу о бегстве от лесовиков, и тогда виселицы не миновать. Но когда Семен вспоминал Ярину, ничего больше не оставалось у него в душе, и он сладко улыбался ее образу. Ей он доверится во всем, пусть видит, кто такой Семен. И он сильнее погнал коня.
По дороге Семен встретил несколько рыдванов с польской шляхтой, все они тянулись на запад. Их сопровождала надворная милиция. Встретил несколько крытых повозок, набитых арендаторами, шинкарями и их семьями. Этих не сопровождал никто, и они вынуждены были при приближении какого-нибудь верхового защищать себя только воплями и слезами.
В замке Семен тоже застал непривычную суету: на валах усилена была охрана, у ворот расположилась целая валашская хоругвь, жолнеры свободно расхаживали по галереям дворца. Он стал внимательнее разглядывать челядь, и у него даже потемнело в глазах: ни одной женщины или дивчины он среди них не увидел. Его догадку подтвердил один из приятелей: оказалось, что княгиня с фрейлинами, служанками и всей своей челядью еще вчера выехала за Днепр, на Брагин. Следом за ней потянулись семьи придворной шляхты. К чему же он тогда так спешил в замок? Теперь здесь все вокруг стало ему немило.
О семье горошинского управителя, выброшенной из рыдвана в лесу, никто ничего не мог ему сказать. Семеном тоже никто сейчас не интересовался, так как его хоругвь с ротмистром Ташицким отправилась сопровождать княгиню, и потому он решил не напоминать о себе, пока сами не спросят.
Семен никому не сказал о походе лысенковского отряда. Но не прошло и дня, как в замок прибежал шляхтич, который в чем был вырвался от лесовиков, и рассказал, что в отряде собралось больше десяти тысяч черни, из Жерноклева отряд двинулся на Переяслав, лесовики похваляются вырезать всех панов до одного, а верховодит всеми Максим Кривонос.
Шляхтича, который пробирался через села в драной свитке, отвели к князю во дворец. Проходя по покоям, шляхтич заметил следы бегства: златотканые драпри с дверей были сняты, столы стояли непокрытые, буфеты пустые... Князь встретил его с нескрываемым презрением:
- Ну и напугали пана, ни один хлоп не пробежал бы столько за ночь!
Шляхтич в оправдание пролепетал:
- Хлопы теперь вынуждают пугаться и не таких, как я, ваша вельможность: нет у нас сил, чтобы встать против всей черни, полагались на вас, вашмость.