Егор захватил ковш и стал мыть по очереди каждый новый слой песка. Проба ковшом оказалась очень сноровистой и скорой по сравнению со всеми прежними способами, какие он испытывал. Правой рукой Егор кружил полный песку ковш под водой, а левой вынимал крупные камешки и, быстро оглядев: не рудный ли? - выкидывал их.
Когда песку в ковше оставалось немного, с горсть, Егор поднимал ковш над водой и толчками к себе и от себя перекатывал остатки по дну. При этом легкая муть вылетала с водой через край, на дне задерживались самые тяжелые частички, самые нужные: цветные галечки, кубики колчедана, крупинки каких-то незнакомых крушцов…
Промыв так сотню ковшей, Егор навострился по виду песка заранее угадывать, какой будет остаток. Не признаваясь себе, он всё ждал золота. А золота не было.
Один шурф Егор заложил в самом русле Сватьи. Русло было забито большими каменными глыбами. Пришлось много потрудиться, выволакивая их, чтобы расчистить площадочку. Егор рассуждал: сюда, на стремнину, во взбаламученном потоке собираются все тяжести. Наверное, и большие рудные куски, а если есть, - и золотинки катятся сюда же. Быстрая вода вымывает всё легкое, а тяжелые крушцы застревают меж валунами, проваливаются глубже, всё копятся да копятся… Тут самая сметанка должна быть!
Шурф был труден и дальше. И в песке попадались крупные валуны, их лопатой не выкинешь, надо бадейку и веревку, - двойная работа. Вдвоем бы этот шурф проходить! И Егор позвал на помощь Лизу.
- Зачем столько колодцев? - удивлялась Лиза, на горных работах никогда не бывавшая.
Помогала она очень хорошо. Егор набивал бадейку камнями, Лиза тащила за веревку, перекинутую через бревно поперек шурфа, и держала груз навесу, пока Егор выбирался наверх. Вместе они оттаскивали бадейку в сторону и опрокидывали. Потом опять всё сначала.
При пробе ковшом все слои песка из этого шурфа оказались на диво пустыми: только обломки породы, даже мути мало. Когда углубили шурф на три аршина, появилась вода. Бадейки две-три накапливалось каждое утро. Ее приходилось отчерпывать, прежде чем начинать рыть дальше.
Вместо песку открылся слой вязкой серо-желтой глины. Мыть ее было мучением. Егор долго разминал пальцами в ковше густую кашу, еще дольше отмывал остаток…
Все труды вознаградились, когда на дне ковша, среди тяжелого черного шлиха, Егор увидел блестящие золотинки. Ошибки быть не могло. Одна… две… три… четыре… Какие крупные! Не листочками, а катышками.
- Ишь, глядят, как рысьи глаза! Лиза! Знаешь, что это?
- Не знаю.
- Ничего ты не понимаешь! Это золото! Вот бы Андрею Трифонычу показать, - уж он-то понимает, чего они стоят, эти глазочки.
Глину из шурфа Егор стал возить на берег Ваграна волоком на лосиной шкуре. Там он устроил промывальню из больших пластин дерна, подвел к ней воду, водоспуск сделал с деревянным жолобом - целую фабрику нагородил.
Золотоносный слой Егор выбирал до тех пор, пока не обрушилась одна стенка шурфа, - едва не придавила зарвавшегося искателя.
"Нет, надо кончать шурф, - решил Егор. - И то он вроде колокола стал: книзу вдвое шире. За такое дело на Полевских копях оштрафовали бы батогами нещадно".
Целую неделю шла промывка навезенных куч глины. Золото было дивно богатое. Ссыпая вечером добычу в кожаный мешок, Егор замечал, что у него прыгает сердце, дрожат руки.
"Эй, брат, - уговаривал тогда он себя. - Не жадничай! Золоту поддаваться - сам знаешь, что из этого бывает!"
Чтобы очувствоваться, брал горсть золотых зерен и, размахнувшись, кидал в Вагран. Это наказанье помогало: жалко делалось не золота, а своего труда, напрасно растраченного, - знакомое с детства чувство труженика. На ночь мешок с золотом оставлял у промывальни или оттаскивал его под куст. Взять золото было некому. Когда мешок наполнился, Егор бросил промывку, хотя около половины глины оставалось в кучах.
Вскинул мешок на плечо, крякнул: "Побольше батмана". Зашагал по тропинке наверх, к избе.
ОСВОБОЖДЕНИЕ АНДРЕЯ ДРОБИНИНА
Распластавшись на камне, Кузя глядел вниз на выработки Гороблагодатского рудника. Было раннее утро; только что смолк сигнальный колокол; по дорожкам двигались толпы каторжников с тачками, с кайлами и с ломами: их под конвоем разводили на работы. Который из них Дробинин? Издали узнать невозможно. Все бородатые, понурые, в одинаковой одежде.
Замысел у Кузи простой, настоящий охотничий. Кузина ухватка и сила - в уменье незаметно подкрадываться, неслышно уходить. Так он и Лизу похитил из-под носа у Мосолова, так пытался два года назад пробраться сюда к Андрею. Тогда не вышло: нарвался на надзирателя, был шум, Кузю схватили и уже вели в контору. По дороге он вырвался, убежал на Салдинские болота.
И нынче он нового ничего не смог придумать, действует так же, - только стал осторожнее.
Железный рудник - у подножья восточного склона горы. Выработки все открытые, без шахт. Сама гора пока не тронута. У рудника поселок из трех несросшихся частей: табор приписных крестьян, с землянками и шалашами, казармы каторжников и небольшая двусторонняя улица, составленная избами коренных рабочих - рудокопов и мастеровых. На той же улице дом немца-управляющего, контора, и харчевня. Совсем отдельно, высоко на горе, около черных магнитных скал, мазанковый домик смотрителя - с железным яблоком над крышей и флюгером на длинном шесте.
Уходить отсюда можно только прямо на север. На востоке - болота, а на западе людно. Там два больших завода: Кушвинский, с доменными печами, и Туринский, с кричными горнами, с вододействующими, молотами, - для переделки кушвинского чугуна в железо. У обоих заводов по большому пруду. В лесах вокруг раскиданы курени углежогов; к ним ведут плохо расчищенные дороги, летом совсем зарастающие травой. Больших дорог две: из Туринского завода - на Верхотурье и из Кушвинского - на реку Чусовую, за хребты.
Всё это высмотрел Кузя, раньше чем сунуться на рудник. Высмотрел и подивился: всего шесть лет назад Степан Чумпин объявил первые камни с рудной горы. Кругом тогда был дикий лес, кроме манси, никто тут не жил и не охотился. А теперь что настроено!
Каторжники разошлись по забоям и принялись за свой тяжкий труд. Кузе стало ясно, что без расспросов ему не добраться до Андрея… Кузя решился. Он спустился с горы и, выбирая лесистые места, подполз к одной из канав.
- Эй, товарищ! - окликнул Кузя ближайшего к краю рудокопа.
Тот опустил лом, которым долбил камень, и стал водить глазами, - откуда голос? Кузя был почти невидим в кустах и траве:
- Здесь я… Конвойный ваш близко?
Не отвечая, рудокоп взобрался на камень, отвел рукой ветки и разглядел, наконец, Кузю.
- Вон ты где! Чего говоришь?
- Конвойный солдат где?
- Не бойся конвойного. До конца урока не придет. А тебе что надо? Ты с воли?
- Скажи, товарищ, где тут работает Андрей Дробинин?
- Такого не знаю.
- На вот еще!.. Дробинин Андрей. Он давно уж тут.
- И я больше года. На перекличках слыхал бы, да нету Дробинина. Верно говорю.
- Из рудоискателей он, Дробинин, - твердил Кузя. - Как же нету? Ты спроси у других.
- А зачем он тебе?
Кузя не умел доверяться наполовину. Сказал откровенно:
- Бежать ему надо. Я за ним пришел.
- Ишь, какое, дело! Ну, погоди.
Рудокоп спрыгнул с камня, зазвенев цепями, и пошел к соседним каторжникам. Вернувшись, подтвердил свое:
- Дробинина никто не знает. А чтобы увериться, ступай к харчевнику: в поселке харчевню найди. Надежный человек - через него нам с воли всё передают, что надо. Он на Благодати с самого начала, всех знает.
Каторжник, видимо, платил доверием за доверие. Кузя помрачнел: не с руки ему итти в поселок. Однако делать нечего.
- Прощай, товарищ! Может, всё-таки дознаешься, где Дробинин, так скажи ему: "За тобой, мол, пришли".
Перевалив через гору, Кузя побрел в поселок. Он не таился - раз надо, так надо, выбирать не из чего. Однако укромные закоулки запомнил на всякий случай. Улица, к счастью, пуста.
Хозяин харчевенной избы, старик в синей рубахе, отвешивал покупателю калачи. Больше в избе никого не было.
На вопросительный взгляд харчевника Кузя проговорил:
- Дело к тебе есть.
- В долг не продаю, - сердито сказал старик.
- Не покупка… другое…
- Иди, иди, дядя! И слушать не хочу, - нетерпеливо выпроваживал Кузю харчевник.
Покупатель, молодой еще парень, приказного вида, с опухшим лицом, как только увидел Кузю, так и прилип к нему глазами. А когда Кузя заговорил своим хриплым шопотом, парень ухмыльнулся и быстро вышел из харчевни.
Старик подошел к раскрытым дверям и стал смотреть вслед приказному.
- И калачи не взял, - сказал харчевник совсем другим голосом, без всякого недружелюбия. - Писарь это… Чего он так на тебя воззрился?.. Э, да он вот куда побежал!.. Ну, дядя, сейчас тебя забирать будут. Уходи-ка по добру, по здорову, - успеешь, может…
Одним прыжком, как волк, почуявший капкан, Кузя очутился у дверей. Выглянул, - приказного не видно, улица тиха и безлюдна. Кузя перебежал на другую сторону и в тени, прижимаясь как можно ближе к избам, стал уходить к намеченному ранее проулку. Проулком можно выйти на огороды, там лес почти вплотную, в лесу - спасение.
Но, дойдя уже до своротка, Кузя круто повернул обратно и побежал к харчевне. Старик, наблюдавший за ним с порога, отодвинулся, пропуская, и спросил вполголоса:
- Чего мечешься?
- Скорей скажи, - знаешь ли Дробинина Андрея из каторжных?
- А хоть бы и знал.