- Как мне с ним повидаться?
- Дробинина на Благодати нету.
- Где он?
Харчевник не ответил: он увидел на улице что-то и отошел от дверей:
- Идет писарь! Идет и двух солдат ведет. У тебя с полицией всё ладно?
- Дробинин-то где? Сказывай, дедко!
- На медном руднике. Против Туринского завода есть Листвяный мыс, там и рудник.
Бежать на улицу было поздно. В избе не спрячешься. Окно? Оно выходит во двор, но очень уж маленькое, не пролезть, пожалуй. Харчевник уже вынимал оконницу. Кузя кинул вперед свою котомку, потом полез сам, головой вперед. Плечи застряли… Эх, надо было азям снять, теперь уж некогда! Рванулся назад, выставил руку и стал втискиваться, извиваясь змеей. Харчевник помогал, немилостиво толкая в спину и отцепляя зацепившиеся складки одежды. Вот обе руки и голова наружи. Кузя, хватаясь за бревна, подтянулся раз, другой, - и упал на землю. Над голевой торопливо стукнула оконница.
Двор большой, крытый, со множеством закоулков. Но Кузя и не подумал спрятаться во дворе - обыщут, возьмут, как в ловушке. Он пробежал под сарай и отыскал калитку в огород.
Нет, и сюда нельзя: за огородами открытое место, вырубка, человека на ней за версту видно. Единственный путь к спасению - через дорогу и в лес. Этот путь сейчас отрезан, но, может быть, будет минута - не больше, чем одна минута! - когда им можно воспользоваться. Не пропустить бы эту минуту! Кузя встал за угол избы. Выглянуть он не решался, только слушал… Подходят!.. Сейчас войдут в харчевню… Если войдут все трое, - хорошо. Если один останется у порога, - худо дело. Тогда нож в руку - и бежать напропалую!..
Вошли все трое, - на слух понял. Вот она, благоприятная минута! Оторвался от угла, перелетел через улицу. Нагибаясь под окнами, устремился к проулку. Теперь, если и увидят, - у Кузи есть выигрыш во времени. Крику нет, - значит, не видят. Шарят, поди, в избе под лавками.
В узком, проулке столкнулся с женщиной, которая несла корзину лесной земляники. Женщина перепугалась, выронила корзину. Улыбнулся ей, чтобы успокоить, - и тем напугал еще больше…
Вот и лес. Можно перевести дух.
* * *
Высокий Листвяный мыс далеко вдается в воды заводского пруда у слияния Кушвы с Турой. На мысу - сосновый бор, порубленный без порядка, пятнами. Так же беспорядочно разбросаны по мысу шурфы и шахточки - следы поисковых работ на медную руду.
Кузя забрался сюда с немалой отвагой: впереди вода и с боков вода, - лез будто в мешок. Однако поступал во всем по-прежнему, как ка горе Благодати. Подкараулил одинокого рудокопа и спросил, знает ли тот Дробинина.
- Как не знать Андрея Трифоныча, - отозвался рудокоп. - Это наш отпальщик.
- Где его повидать можно?
- Сегодня Дробинин работает на шурфах вон за той горушкой.
- Народу там много?
- Нет, пошто! Он там один.
Этому Кузя обрадовался, хотя и не понял, почему Дробинин один. Сейчас же отправился за горушку.
Было пустынно и тихо на песчаном склоне. Большой пруд зеркалом лежал в зеленых берегах, отражая медленно плывущие облака. Кузя долго прислушивался, не раздастся ли из какого-нибудь шурфа стук кайла. Нет, ни звука. Кузя решил обойти все шурфы и покричать в каждый, вызывая Андрея.
Вдруг из-под земли показалась человеческая голова, потом плечи, - на поверхность вылез Дробинин. Кузя, наверно, не узнал бы его по описанию Егора: Дробинин стал седым стариком, - но Кузя догадался, кто перед ним.
Дробинин вытянул из шурфа лесенку, бросил ее тут же, быстрыми шагами отошел к большой сосне и повалился в яму под корни. "Что с ним? - недоумевал Кузя. - Угорел, видно?" И он направился к рудоискателю.
Не прошел Кузя и половины расстояния, как из шурфа вылетел клуб черного дыма, раздался глухой удар, и земля дрогнула под ногами. Кузя остановился. В воздухе засвистело, большой камень шлепнулся наземь около Кузи, другие, поменьше, свистели и падали вокруг. "Порохом породу рвет! - понял Кузя. - Отпальщик же"!
Андрей уже был около него и, грозно хмуря мохнатые брови, выговаривал за неосторожность.
- Я не знал… - виновато сказал Кузя. - Андрей Трифоныч, по твою душу я: айда к Лизе.
- Чего-о? - недоверчиво протянул рудоискатель и приложил руку горстью к уху.
- Лиза ждет. Раньше-то никак я не мог, уж прости.
- Лиза? - На миг зажглись глаза старика, помолодело в улыбке лицо. Он выпрямился, быстро огляделся, как бы ожидая тут же увидеть Лизу. Миг прошел. Тихо охнув, рудоискатель положил руку на грудь, сморщился от боли и тяжело опустился на песок.
- Чего-то не пойму… - после молчания ворчливо заговорил Дробинин. - Ты кто такой? Как Лизавету знаешь?
Кузя принялся рассказывать, как умел, о Лизиной судьбе. Рассказ его был отрывочен и краток. Сильно тугой на ухо Дробинин всё переспрашивал: "Как?.. Как говоришь?"
Взгляд Дробинина подобрел, его недоверие таяло, - он понял главное: Лиза не скитается нищей, о ней заботятся, ее любят.
- Кузьмой тебя звать, говоришь? Ну, спасибо, друг Кузьма!
- Чего там!. Пошли, Андрей Трифоныч! Вот сейчас сразу и пойдем.
- Как? Сразу? Нет, так оно не делается. Надо народу сказаться. Тоже и у нас свой порядок…
С гребня холма донесся крик:
- Эй!.. Отпальщик!
Дробинин спохватился:
- Сюда придут, пожалуй. Мне бы уж второй забой отпалить пора.
Крики продолжались, приближаясь:
- Дробинин!.. Отпальщик!.. Цел?
- Прячься в закопушку!.. Це-ел! Уходите, ребята! Зажигать стану!
Выждав немного, рудоискатель подошел к закопушке и сказал:
- Завтра в эту же пору приходи сюда: я знать буду, можно ли. Бывает, большой побег готовится, а один сунется вперед, переполоху наделает - всем напортит.
Кузя и не заикнулся, как трудно и опасно пробираться на мыс, покорно согласился.
- Напильник, значит, не нужен? - спросил он. - Ты без желез, вижу.
- Напильничек принес? Давай, давай! С меня цепь сняли, как отпальщиком пошел, а другим сгодится.
На другой день Андрей сообщил, что бежать можно. С ним уйдут еще трое каторжников. Те на горе Благодати, все трое в тяжелых железах. Погоня будет наверняка. Вся надежда на Кузю: что он быстро уведет подальше в леса. Пусть Кузя разведает заранее дорогу, чтобы ночью уходить без задержек.
- Самые удалые мужики, заводские, из Ревды. За бунт взяты, с оружием. У них цепи каждую ночь проверяют, так что хватятся скоро. Жди нас на том берегу пруда, - вон, видишь горушку? - правей ее топкое место, там и жди. Еще бабочка одна там будет, ихняя бабочка, Марфой звать.
Кузя на всё соглашался, хотя в душе, конечно, был недоволен. Чего бы проще с одним Андреем уйти… А тут четверо… Да еще баба какая-то замешалась.
- Баба как? Тоже с нами пойдет?
- Вот не знаю. Про нее только было разговору, что она лодку пригонит и хлеба запасет.
Когда стемнело, Кузя вышел на берег Туринского пруда в условленное место. Бусил мелкий-мелкий дождь, шептались осины. Далеко слева то разгорались, то гасли огни над доменными печами. Их слабого отблеска было едва достаточно, чтобы увидеть на поверхности пруда лодку, но Кузя еще больше, чем на зрение, полагался на свой слух. Поэтому он не стал сидеть в мокром болоте, а выбрался на горушку и оттуда всматривался в противоположный берег.
Прошло с час времени, - лодка не показывалась. Кузя уловил вдруг слабый стукоток, сухой и частый. Нет, это не стук весел: непонятный звук доносился не издалека, он раздавался где-то рядом. Козодой-птица поет вроде этого, но мягче, не так сухо. Такую легкую дробь выбивает иногда собака, когда, лежа на полу, чешется лапой. И всё-таки не то. Поворачивая голову в разные стороны, охотник уловил, наконец, направление: стукоток слышался из болота, к которому должна пристать лодка. И в ту же минуту Кузя разгадал его причину.
Неслышными шагами он спустился с горушки и тихонько позвал:
- Марфа!
- Здесь я, - ответил прерывающийся шопот.
- Промерзла? Чего зубами стучишь? Ступай наверх.
- Велено тут ждать.
- Ничего, сверху увидим еще лучше.
Они уселись рядом, плечо к плечу, и обменивались тихими словами.
- Давно ждешь?
- Раньше тебя пришла.
- Ишь затаилась как! Ты, Марфа, усердная.
- Дорогу хорошо знаешь?
- Знаю.
- Погоня будет пешая и конная: сам Поляков ведь сбежит.
- Кто он, Поляков?
- Про Ревдинский бунт слыхал?
- Нет.
- Он поднял всех, Поляков, кричный мастер.
- Чшш… послушаем лодку!
Лодки не слышно и не видно. Шепчутся осины, не то дождь, не то туман пропитывает воздух сыростью.
- Говорят: "Петр и Павел - жары прибавил", а оно вовсе холодно, - шепчет Марфа.
- А когда "Петр и Павел"?
- Сегодня.
- Лету середина. Холодное нынче лето. На, возьми мой азям.
- Не надо. Я-то не мерзну - у меня душа горит.
- А зубами ляскаешь.
- Не от холоду. Оттого, что жду. Я месяц вьюсь тут около Благодати, никак не вызволить.
- Кто они тебе?
- Мой мужик Поляков, - со смущением и с гордостью прошептала Марфа. И снова спросила: - Дорогу хорошо знаешь?
- Проведу.
- А я всё плутаю в лесу. И из приписных никто не берется за одну ночь от погони увести. Всё не здешние, дальние…
Прождали напрасно до рассвета. Лодка с беглецами не пришла.
Утром Кузя разглядел Марфу. Молодая, тонкая, а с лица до того исхудавшая, что смотреть жалко. Верно сказала: внутри у нее будто горел огонь. Когда Кузя предложил ей еды, отказалась: