"Не с Благодати ли?" - так и вертелось на языке у Егора. Очень хотелось сказать, что это он выпустил Марко из баньки, но промолчал, постеснялся. Сказать - вроде на благодарность напрашиваться.
- Ума у Максима Михайловича! Если бы про него царица узнала, поставила бы кабинет-министром… Нынче у него много ходоков стало бывать. И голь перекатная, и из богатеньких. Много раз случалось, везешь дальнего, из купцов или подьячих, а он тебя про Максима Походяшина пытает: знаю ли, где живет, да каков видом?
- Что ж, Марко, с таким человеком надо поговорить. Завтра дойду до города - и прямо к нему.
- Зачем ходить? Сегодня отдыхай, поедим горячего, выспимся на сеновале, а утром я попрошусь у старосты на тройку, которая в Верхотурье бежит, и представлю тебя к самому Походяшинскому дому.
* * *
Тройка с разгону остановилась у низенького деревянного дома на улице Ямской слободы. Егор опять угадал в попутчики ко вчерашним купчихам, с ними и доехал.
- Вот здесь и живет Максим Походяшин. Прощай, друг!
Марко махнул рукой с облучка, и тройка покатила дальше, увозя купчих к перевозу через реку.
Егор подошел к калитке, брякнул железным кольцом. По бродяжьей привычке послушал, нет ли собак, и вошел во двор. Женщина, видимо стряпка, стояла посреди двора у выносного очага. На огромной сковороде шипели, жарились караси. Стряпка подняла голову и скороговоркой крикнула:
- Нету его дома! Подожди там.
Егор вышел обратно за калитку, походил около дома, сел на лавочку под окнами. "Должно, скоро придет Походяшин, коли велено ждать". Вынул сухарь, еще из тех, что Маремьяна насушила, стал завтракать. Куры столпились вокруг, склевывали крошки с Егоровых лаптей и гомонили, - похоже, обсуждали вид путника и гадали, опасен ли.
Из проулка вышёл человек с батожком и направился через улицу к дому Походяшина. "С палочкой ходит", - вспомнились слова Марко. Но разглядел на подошедшем линялую простую рубаху, мужицкие порты, бороду и решил: "Нет, не Походяшин. Из ходоков тоже".
Бородач поклонился Егору и сел рядом с ним на лавочку:
- Ждешь?
- Жду, - коротко ответил Егор.
- Ну и я подожду.
Помолчали. Первым заговорил бородач. Посмотрев на небо, на большие облака, он сказал:
- Чего уж верно дождемся к вечеру, так это дождя.
- Егор показал на кур и в шутку ответил:
- "Когда куры часто перья почищают и нахмурясь кричат, то переменная с дождем погода будет".
Просто вспомнил и повторил затверженные им слова из книги, которую читал на мосоловском заводе. Бородач живо взглянул на Егора, прищурился и заговорил:
- "Понеже в сем месяце такие злые росы упадают, из которых ядовитые гадины и черви родятся, того ради огородные овощи прилежно хранить и покрывать надобно…"
Это были слова из той же книги. Егор удивился, но сразу же подхватил их продолжение:
- "…понеже от сего приходят болезни, итак надобно беречься от слив, неспелых яблок и груш".
Бородач весело расхохотался:
- А про скорпионное масло помнишь?
Вместо ответа Егор без запинки отбарабанил:
- "Набери тридцать скорпионов и умори их в двух фунтах горячего масла из горького миндалю и потом, истолокши их, настой восемь дней. Сие масло выживает всякий яд из тела и утоляет каменную болезнь".
Продолжая смеяться, бородач сказал:
- Ну и вздорная же книга эта "Флоринова экономия"! Надо бы глупее, да некуда.
- Вздорная? - удивился Егор. - Это почему же вздорная?
- Ты что, поверил в ней хоть одному слову?.. Не русского она ума, а прусского. Прусский помещик сочинял, а придворный льстец, господин Волчков, на российский язык перевел… Ты, миленький, по какой части трудишься?
Егор поколебался немного.
- В рудах маракую.
Бородач достал из кармана камень и протянул Егору.
- Погляди, может ли в такой породе повстречаться слюда большими листами?
Камень был "дикарь", обыкновенный, с мелкими блестками слюды, с розовым шпатом и серым кварцем, тоже в мелких зернах.
- Очень нужна слюда, - продолжал собеседник. - В позапрошлом году город наш погорел. В ильин день пожар случился, так он и до сих пор слывет: ильинский пожар. Двести сорок два двора сгорело в городе, да в Ямской слободе - больше восьмидесяти. Теперь отстраиваемся, много новых домов поставили, того больше строится. А слюды в окна нет. Кою слюду издалека привозят, здесь продают в три-тридорога, да и той мало. Вот бы здесь поблизости найти доброе место слюды…
- В этой породе признака нет, - сказал Егор, возвращая камень. - Слюда большими листами родится в жилах, где и прочие каменья крупные, и шпат и кварц. А это дикарь камень.
- И нигде ты не видал подходящей породы?
- Так я дальний. Сегодня лишь приехал, здешних пород не знаю.
- Вот как! Ну, прости, коли такое дело.
- Максим Михайлович!.. Я уж вижу, что ты и есть Походяшин. Если тебе не торопно, поговорить с тобой хотел, посоветоваться.
- А я никогда не тороплюсь. День-то весь мой. Дня не хватит - ночи прихватим.
- Счастливый ты, видать, человек, Максим Михайлович!
- Будто трудно счастливым стать?
- А будто легко?
- И, миленький! Что такое счастье? Попала человеку в глаз соринка, вот он мучается - свет не мил. А как выйдет соринка, - тут человек и счастлив. Верно?
- Нет, пожалуй, не верно. За нынешний год я двух счастливых людей видел, тебя было третьим посчитал.
- Любопытен я послушать, что тех людей сделало счастливыми.
- Первый человек - мать, которая сына три года не видела и почти не чаяла в живых увидать - и вдруг повстречалась. Второй - долго считался татем и однажды узнал, что похищенное нашлось, а его совсем обелили. Это побольше твоей соринки, Максим Михайлович.
- Ну, большие, конечно, а всё-таки соринки. Так-то и я себя могу почитать счастливым. Раньше я жил в суете. Вечером ляжешь - забот в голове столько, что полночи не заснешь. Утром вскочишь - за что первое ухватиться, не знаешь. Жизнь тебя тащит, как река корягу. А теперь поумнел… Торопиться не надо. Живи истово, смотри только, чтобы корысть тебя не одолела… Лягу теперь - сразу засну. Проснусь - весь день мой, какой он есть.
- Несогласен, - возразил Егор. - Чем лучше быть корягой, которая на одном месте, зацепившись, стоит? Только намокнет да ко дну пойдет. Хорошая забота да о настоящем деле - это ж и есть радость. Я набродился без дела, руки скучают. Хоть в курень лесорубом, углежогом - только б к делу. А по-твоему выходит: лучше нет, как в монастырь монахом уйти.
- Ого, миленький, ты в диспутах силен! Бьешь в самую суть. Но только нет, я не пустынник, не хочу тело постом морить, молитвой все мысли из головы выгонять. Среди живых людей хочу жить… И тебе в курень незачем - рудоискатель нужнее. Я тебя к Посникову придам.
- Не просто это, Максим Михайлович. Признаюсь уж сразу: я беспашпортный, беглый.
- Не беда, выручим. Ты ведь не хрипат голосом? И лицом не коряв?
- Это ты к чему?
- Да вот ищут одного беглого. Листы висят с приметами. Того любой ярыжка схватит. Я уж узнал, под рукой, в чем его винят: в листах этого не написано, а будто бы он, сыскав песошное золото, добрался до столицы да там самой государыне то золото и объявил.
- Ишь, какой ловкий! - удивился Егор. - А не сказано в листах, как его звать?
- Сказано: Козьма Шипигузов.
- Ка-ак?..
- Ты, видать, хвор, миленький! Вон какой белый. Либо ты голоден. Идем обедать. Чую носом, что у Акулины рыба подгорает.
НА ВАГРАН
Осень и зиму Егор прожил у Походяшина. Походяшин оказался большим любителем и собирателем минералов. Из одной любознательности, как он сам объяснил, собрал огромную коллекцию разных камней. Холодный амбар во дворе был весь отведен под ящики с минералами. Походяшин не знал названий большей части минералов, зато без ошибки называл место, с которого какой образец привезен, хотя три четверти их были не им добыты, а доставлены другими.
Не так умом, как памятью, удивлял Походяшин Егора. Достаточно было Походяшину однажды прочитать книгу, чтобы он много месяцев спустя говорил из нее наизусть целые страницы. Книг у него собрано тоже немало, и Егор на них напустился с большей жадностью, чем голодный на хлеб.
Работы с него Походяшин никакой не требовал.
- Отдыхай, миленький, набирайся сил! Вот ужо пошлю тебя с Посниковым на Вагран да на Турью реки слюду искать - там тяжеленько будет.
По своей охоте Егор помогал дворнику Диану и стряпке Акулине: колол дрова, лил сальные свечи, ездил по воду, отгребал снег, даже мыл полы и месил тесто. Лошадей при доме Походяшин не держал, а когда случалась в них надобность, посылал Диана к купцу Власьевскому. Диан всегда приводил одну и ту же саврасую тройку малорослых мохнатых и замечательно быстрых "обвинок".
Семьи у Походяшина не было. В городе жила вдова его старшего брата с сыном, которого звали Максим и по отчеству тоже Михайлович, но за всю зиму были они у Походяшина не больше трех раз. Они привозили припасы: кули с мукой, кадочки с маслом, с медом, мороженых моксунов, стяги говядины и баранины.
Чужого народа приходило к Походяшину немало: одни приносили образцы камней и всякие диковинки, другие - за советами. С большой охотой Походяшин выслушивал путаные чужие дела и, не скупясь, давал: советы: и по торговым делам, и по семейным, и по судебным.
Два верхотурских купца - Ентальцев и Власьевский - бывали в доме постоянно, как свои. Но как раз об их делах Максим Михайлович ничего Егору не рассказывал.