Но я-то знаю, за семь лет набрался опыта. Это в столицах прочего мира все на виду. Или почти все. Но и здесь, в Москве, есть эта "ночная жизнь", только она загнана глубоко в подполье. Бордели, обставленные по высшему классу, со всеми видами услуг, с дивами, которым и Париж позавидует. Игорные притоны - там идет игра по ставкам, на которые не решится иной миллионер, мой соотечественник. Воровские "малины", тайные дома свиданий, подпольные кабаки, где гульба идет всю ночь - со стриптизом, кабинетами, разборками мафиозных групп. И всю ночь работают подпольные цеха так называемой "теневой экономики", где дельцы невидимого бизнеса, тесно связанные с чиновниками самого высокого ранга, с членами правительства, с функционерами Центрального Комитета КПСС, с прокурорами, судьями, милицейскими высшими чинами (все они у них на содержании), куют свои несметные капиталы. А на загородных правительственных дачах, в привилегированных квартирах, таких, которую мы только что покинули (нет, в таких невозможно… но похожих), - пируют подобные компании, вершат свои дела, заключают сделки, считая себя, наверное, подлинными хозяевами этой несчастной страны…
Да, все это происходит сейчас, в этот момент, пока мы мчимся по пустой оккупированной русской столице, и "тойота" ныряет под мост, на котором написано аршинными буквами: "Партия и народ едины".
…Мы приехали. Сеня распахнул дверцу машины:
- Прошу!
- Спасибо.
- Не стоит.
Синяя "тойота", пыхнув дымком отработанного бензина, умчалась.
Вика устало провела рукой по глазам, сказала, зевнув:
- С ног валюсь. Сколько времени?
- Четверть четвертого.
- Загуляли.- Она внимательно, долго, с тревогой посмотрела на меня.- Ты ему отказал.
- В чем?
- Ты знаешь, в чем. Он многих об этом просит. Ну… Тех, у кого есть возможности.
- Я ему отказал,- сказал я и начал злиться.- Ты знала, что он заговорит об этом?
- Предполагала. Но я знаю тебя.- Вика слабо улыбнулась,- И, милый, разве тебе было не интересно?
- А если я напишу в свою газету обо всем…
- Напишешь? - перебила меня Вика и стала серьезной. Задумалась.- Напиши. Какой будет результат? Во-первых, если говорить о Галине, она плюет на подобные публикации. Уже кое-что там у вас печатали. Во-вторых… У тебя могут быть неприятности. Вплоть до лишения лживого пасквилянта Артура Вагорски, после соответствующих опровержений, аккредитации в Москве. Это как они решат. Впрочем, думаю, подобного не произойдет. Настало удивительное время: всем на все наплевать. Так что пиши. Но вот меня… И это, в-третьих, ты подставишь. Уж со мной-то они разберутся, можешь не сомневаться. Раздавят, как клопа. Я еще удивляюсь, как они терпят. Там, в Пятом управлении у Андропова, на меня много чего накопилось. Твоя статья будет последней каплей.
- Ничего я не буду писать! Дурочка ты моя.
- Тогда спать, спать! - Вика опять сладко зевнула.
Над крышей нашего пятнадцатиэтажного дома еле заметно посветлело небо.
Но в остаток той осенней ночи мы с Викой так и не заснули.
Я чувствовал, что Вика, лежа со мной рядом, не спит, хотя она не двигалась, замерла.
- Ты знаешь, почему мы пропали? - нарушила она молчание.
- Кто - мы?
- Мы, Россия, все народы, населяющие советскую империю. Впрочем, разных народов уже нет. Есть некое единство. Как это он определил? Общность под названием "советский народ". Интересно, кто это Леониду Ильичу придумал? Кто-то из новых советников. Свежие мозги, молодая кровь. Наверно, орден вручили за эту "общность". Нет, не орден. Презентовали дачу, новую квартиру или повышение в должности.- Вика помолчала.- Дай закурить.
- Ты же не куришь.
- Иногда курю. Тебе это известно. Дай!
Мы закурили оба.
- А пропала Россия…- Как интересно она держит сигарету: почти в кулаке. Маленькие обезьянки подобным образом держат банан.- Вы этого не поймете.
- Вы - это кто?
- Европейцы, американцы, люди свободного мира. Вам не постичь глубину маразма нашей жизни. Маразма, нравственного и духовного падения. Для этого надо тут родиться, вырасти…- Она глубоко затянулась.- И остаться человеком. Впрочем… А, ладно! Не хочу говорить…
Вика отвернулась к стене.
- Нет, все-таки объясни,- как можно мягче попросил я.
- Что объяснять? - Она резко поднялась, села, поджав колени к подбородку,- Что объяснять… Вот все, что ты сейчас видел у Бори… Это, мой дорогой американец, советский идеал жизни. Сверхидеал. Роскошные квартиры, дачи, машины. Да… Вот-вот…- Похоже, Вика разговаривала больше с собой, чем со мной.- Жрать черную икру большими ложками. Еще - связи, протекции на самом верху. Сверхуспех - возможность ездить за границу, в любой момент, когда захочется, лучший вариант - двойное гражданство…
- К чему и стремится Борис Буряце? - перебил я.
- К двойному гражданству? Да что ты! Если Бореньке удастся драпануть за "бугор", кое-что прихватив с собой, он сюда больше носа не сунет. Заляжет где-нибудь на островке среди теплого океана, сменит фамилию, сделает пластическую операцию. Только они его все равно достанут, везде. Найдут и прикончат. Конечно, если сочтут это необходимым.
- Не велика ли честь? - спросил я.
Но Вика, похоже, не слышала моего вопроса.
- И самое ужасное… Вот такой животный идеал не только у простого советского человека, винтика задрипанного. У него он, в массе своей, естественно, таков. Нет! Это идеал людей самого верха. Дочь главы государства! Не хрен собачий,- Вика вскочила с тахты и, голая, стройная, напоминающая сейчас хищного зверя, молодого и красивого, загнанного в клетку, быстро ходила по спальне,- А все остальные, кто там был?… Исключая обслугу и трех проституток. Жить так посреди забитого народа, всею этого мрака?… Господи! Одни убогие представления, цели у преступников и всяких там министров и генералов…уевых. Поэтому они и вместе, слились в смертном объятии. Уже не расцепишь, не отличишь одного от другого. А знаешь, почему так?
- Нет, не знаю. И прошу тебя, успокойся…
- Еще чего! - резко, даже грубо перебила Вика.- Успокойся… Есть, есть главная причина.
- Какая?
- Никакая! "Успокойся…" Нет, Арик, ничего ты не понимаешь в нашей дерьмовой жизни. И вообще… Чего ты засиделся в Москве?
Это была отдельная тема, которая иногда возникала, когда Вика впадала в крайнее раздражение. Или у нее резко портилось настроение.
- Все-таки в чем главная причина всего происходящего в России? - настойчиво повторил я вопрос.
- Все-все! - Вика смяла в пепельнице окурок.- В другой раз расскажу.- Она остановила меня требовательным жестом руки.- Обещаю: в другой раз! - Подошла к окну, открыла форточку, глубоко вздохнула.- Смотри, уже совсем светло. Пойду на кухню, сварю кофе.
Вика накинула мой халат и вышла из спальни.
Я лежал, не шевелясь, смотрел в потолок. Тоска сжимала мое сердце.
- …Куда прешь, козел?! - заорал наш водитель Гарик Сапунов, приоткрыв дверцу своего "Москвича".- Скотина безмозглая!
Мы выбрались из подземного туннеля и опять оказались зажатыми машинами со всех сторон.
- Видит же, ублюдок, что я в правый ряд иду, на поворот.
Цель была рядом: слева в снежной круговерти смутно вздымалась громада высотки на площади Восстания. Сейчас, если нашему художнику-абстракционисту удастся выбраться в правый ряд и свернуть на улицу Воровского…
- А что Борис…- спросил я.- Как его?
- Борис Буряце? - подсказала Вика.- Давно мы с тобой, Арик, в Большом театре не были. Теперь Борис Буряце под кликухой Борис Цыган - солист Большого. Сам понимаешь, чьими хлопотами…
- Ничего себе! - вырвалось у меня.
Гарик таки влез в правый крайний ряд, и наш "Москвич" повернул на улицу Воровского.
Я взглянул на часы: было без двадцати двух одиннадцать.
В ЦДЛ, то есть в Центральном Доме литераторов имени А. А. Фадеева, или попросту в писательском клубе Москвы, дым стоял коромыслом: переполнены оба зала ресторана, дубовый и так называемая "веранда", битком и в подвальном кафе, и в верхнем, известном своими шаржами и шутками художников на стенах и эпиграммами поэтов, тоже украшавших стены. Почему-то сейчас вспомнил такой опус:
Идя в свой клуб, бери жену,
Не подражай буржую:
Свою, а не чужую.
Гвалт, смех, гул возбужденных голосов, изрядное количество пьяных. Все друг друга знают. Или почти все. Говорят, здесь нередко выясняются творческие и прочие отношения весьма бурно, вплоть до русского мордобоя, но мне видеть подобное не доводилось, хотя в клубах творческой интеллигенции русской столицы - здесь, в ЦДЛ, в домах композиторов и архитекторов, в Доме журналистов, наконец, в ЦДРИ, то есть в Центральном Доме работников искусств, я бываю довольно часто. Все по той же формуле: профессия обязывает.
В этих закрытых клубах - вход по членским книжкам творческих союзов (гости по советскому обычаю: небрежное "Эти со мной"), как правило, хорошая кухня, вежливые официанты, не грохочат дикие джазы и "группы", как в прочих московских ресторанах, куда, кстати, попасть просто так, предварительно не заказав столик, по вечерам невозможно. Картина везде одинаковая: ворчащая очередь у входа, традиционная вывеска "Свободных мест нет", неприступный хмурый швейцар в дверях, больше смахивающий на вышибалу.